Одна знакомая рассказывала мне, как в уютном таллинском кафе к ней подсел некий абориген. Темой для светской беседы он выбрал рассуждения о принадлежности эстонцев к «высшей расе» и перечисление обид, которые нанесли этой «высшей расе» русские. Естественно, никого он таким образом не «склеил»...

Впрочем, методы, неподходящие при общении с женщинами, оказываются вполне пригодными в межгосударственных отношениях. В январе 2007 года эстонским парламентом был принят Закон «О сносе запрещенных сооружений», предусматривающий запрет на строительство новых и снос имеющихся памятников, «в которых отражена символика государств, оккупировавших территорию Эстонии».

Как маленький напал на большого

Впрочем, в умении учитывать политическую конъюнктуру эстонскому руководству не откажешь. Во всяком случае момент для скандала выбран весьма грамотно. Недавно отгремела нефтяная война с Беларусью, нанесшая серьезный ущерб имиджу России как надежного торгового партнера. Еще свежи в памяти «разборки» с Грузией и Украиной, когда Кремль обвиняли в использовании экономических рычагов в политических целях.

На этом фоне Россия, вечно выясняющая отношения с бывшими советскими республиками, выглядит чрезмерно обидчивым «бузотером», не способным к конструктивному диалогу. Хотя, собственно, «бузу» на этот раз затеяли именно эстонцы...

Владимир Путин следующим образом оценил демарш Таллина: «Я думаю, это продиктовано желанием привлечь к себе внимание, взять на себя функции прифронтового государства, обострить ситуацию и получить какие-то преференции — в экономической, политической сферах. Это недальновидный шаг».

Да, шаг недальновидный, с точки зрения стратегической. А вот в плане краткосрочной выгоды...

Ведь что, в самом деле, может сделать Россия с Эстонией? Перекрыть поставки нефти и газа? Что ж, собратья по ЕЭС, хотя и без особого удовольствия, возьмут на буксир маленькую, но гордую прибалтийскую республику, страдающую от «имперских замашек» своего большого соседа. Вдобавок пострадают российские, европейские и азиатские предприниматели, чьи товары транзитом идут через Эстонию. Общий же товарооборот между двумя странами не столь значителен, чтобы его сокращение серьезно отразилось на экономике как России, так и Эстонии. Следовательно, у Кремля остается один выход: задействовать все пропагандистские рычаги, отстаивая свою точку зрения перед мировым сообществом. Возможно, для начала следует разъяснить, какому именно «оккупанту» поставлен памятник в центре Таллина. А чтобы понять это, следует вспомнить всю эстонскую историю.

Путь к независимости

В XIII—XVI веках борьбу за эстонские земли вели датчане, русские, крестоносцы, шведы.

Наиболее зримым был след, оставленный немецкими рыцарями, которые в 1343 году столь жестоко подавили восстание местного населения, что вплоть до XX века отбили у эстонцев всякое желание еще раз браться за оружие.

Шведы и русские вели себя гораздо более либерально, способствуя более интенсивному хозяйственному и культурному развитию края. Неслучайно после включения Эстляндской губернии в состав Российской империи (1721) здесь так и не возникло сильного национального движения, а главная линия противостояния проходила не между эстонцами и русскими, а между эстонцами и немцами.

Но вот грянули Февральская, а затем Октябрьская революции, сопровождавшиеся «парадом суверенитетов». На этом фоне немецкие войска оккупировали Литву, Латвию и Эстонию, образовав на их территории Балтийское герцогство во главе с принцем Генрихом Гогенцоллерном. Просуществовало оно около полугода и распалось сразу же после революции в Германии.

Осенью 1918 года в Прибалтику хлынули части Красной армии, и в Нарве была провозглашена Эстляндская трудовая коммуна во главе с Виктором Кингисеппом.

Испугавшись угрозы расползания большевизма по Европе, Антанта (англичане, французы, американцы) решила поддержать созданные в Прибалтике буржуазные правительства. В Эстонии такое правительство возглавил Константин Пятс, а пост главнокомандующего достался бывшему полковнику царской армии Йохану Лайдонеру. При помощи британского флота «белоэстонцы» смогли установить контроль над всей территорией страны и прилегающими русскими землями. Однако предпринятый совместно с Юденичем поход на Петроград закончился неудачей главным образом из-за того, что русские белогвардейцы никак не желали отказаться от идеи «единой и неделимой». В результате Юденича предоставили собственной судьбе, а когда его разбитые русские части отошли обратно в Эстонию, их разоружили и интернировали.

В Кремле этот жест оценили, признав эстонскую независимость и даже уступив часть Псковской губернии. Таким образом, заключив 2 февраля 1920 года Тартуский мир, Эстония оказалась первым европейским государством, де-юре признавшим большевистскую Россию.

Сегодня трудно сказать, каков был бы исход Гражданской войны в Эстонии без учета иностранного фактора, но, судя по всему, большинство населения предпочло национальную идею интернациональной. Хотя вывод этот отнюдь не бесспорный: во всяком случае в 1920-х годах страна еще не раз оказывалась на грани революции.

Эстония, которую они потеряли

Борьба с «левой угрозой» предопределила весьма специфическое устройство эстонской демократии. Списки, составленные из оппозиционеров, как правило, не допускались к выборам, а принадлежность к компартии каралась смертью. Лица, неугодные правительству, арестовывались и «умирали» в тюрьмах либо «погибали при попытке к бегству». «Левых» загнали в глубокое подполье, зато в 1930-х годах усилилась угроза «справа», представленная группами пронемецкой и профашистской ориентации.

Однако бессменный глава государства Пятс не собирался расставаться со своим креслом. Осуществив государственный переворот, в 1936 году он ввел новую конституцию, в которой от демократии осталось одно воспоминание. Так, на ближайших выборах в 50 из 80 округов выдвинули лишь по одному кандидату из числа лиц, угодных режиму. А поскольку альтернативы им не было, голосование тоже не проводили, автоматически проведя всех в депутаты. Таким вот способом был избран последний парламент независимой Эстонии.

Но, может быть, авторитарный (если не откровенно тоталитарный) режим Пятса по крайней мере обеспечил стране экономическое процветание? Современные эстонские авторы утверждают, что уровень жизни в стране приближался к шведскому. Трудно сказать, какие статистические данные дают основание для столь благостных выводов, но факт, что только в 1937 году в полуторамиллионной Эстонии с торгов было продано почти 8 тысяч разорившихся крестьянских хозяйств. Лишившись собственности, их бывшие владельцы как лица «шатающиеся без работы и средств к существованию» попадали в «лагеря для лодырей». Трудиться в них приходилось по 12 часов в день, а за плохое поведение наказывали розгами. В Швеции, отметим, ничего подобного не было даже во времена Средневековья...

Приход «освободителей»

В своей внешней политике правительство Пятса пыталось играть на противоречиях между англо-французским блоком, Германией и Советским Союзом, а также выступало с идеей создания Северной Антанты в составе Эстонии, Латвии, Литвы, Финляндии и Польши.

Отсутствие четкой стратегии и стремление дружить со всеми понемножку привело к тому, что, когда в августе 1939 года СССР и Германия разграничили сферы влияния, никто из великих держав не захотел ссориться со Сталиным из-за Прибалтики.

Впрочем, в Кремле поначалу ограничились договорами о дружбе. Однако убедившись, что став невольными союзниками СССР прибалты по-прежнему заигрывают с немцами и англичанами, в Кремле решили вопрос радикально.

16 июня 1940 года Москва предъявила Эстонии, Латвии и Литве ультиматумы, в которых потребовала отставки существующих и формирования новых правительств, «способных честно выполнять ранее заключенные соглашения». Затем, под прикрытием «дружеских» советских штыков, состоялись выборы, к участию в которых неугодные кандидаты попросту не допускались — вот только те, кто раньше выступал в роли гонителей, теперь сами оказались в положении гонимых.

Результат оказался вполне предсказуемым. Согласно официальным данным, в Эстонии в выборах участвовали 84% избирателей, из которых 92,8% проголосовали за прокоммунистический «Союз трудового народа». 21—22 июля вновь избранные парламенты Эстонии, Латвии и Литвы обратились с просьбой о включении прибалтийских республик в состав Советского Союза...

Сегодня, конечно, можно говорить о незаконности таких выборов, однако в Эстонии они проводились по схемам, установленным самим господином Пятсом, так что демократический антураж оказался соблюденным.

Затем началась «советизация».

Между звездой и свастикой

В некоторых исследованиях утверждается, что в июне 1941 года в восточные районы СССР депортировали около 60 тысяч эстонцев. Правда, при этом как-то «забывается», что примерно 50 из этих 60 тысяч являлись сторонниками советской власти и были эвакуированы в связи с началом германского вторжения. Но десять тысяч реально депортированных тоже, конечно, цифра внушительная...

С другой стороны, коммунистическая власть большинству прибалтов явно не понравилась. Эстония, во всяком случае, оказалась единственной из республик бывшего СССР, где в 1941—1944 годах не существовало практически никакого партизанского движения, а вспышки подпольной деятельности носили эпизодический характер.

С приходом вермахта здесь были созданы органы самоуправления, формировались полицейские подразделения, помогавшие немцам отлавливать коммунистов, диверсантов и, разумеется, евреев. Молодежь на полудобровольных началах отправлялась работать в Германию, где заменяла призванных под ружье «истинных арийцев». Сами же эстонцы к «высшей расе» не причислялись, хотя, по мнению главного знатока этого вопроса, министра восточных территорий Альфреда Розенберга, аж 60% жителей края «были пригодны к онемечиванию». Остальные 40% предполагалось либо уничтожить, либо выслать в отдаленные районы Сибири.

Когда дела вермахта на фронте ухудшились, эстонцев решили использовать и в качестве «пушечного мяса». Еще в 1942 году началось формирование добровольческого Эстонского легиона СС. «Тренировались» его бойцы главным образом на партизанах северо-западных областей России и Белоруссии.

Затем в армию начали забирать принудительно. К январю 1944 года в различных вооруженных формированиях вермахта и СС сражалось около 14 тысяч эстонцев. Спустя месяц, когда советские войска приступили к освобождению Прибалтики, прошел дополнительный призыв, увеличивший количество штыков почти в два раза. В апреле были мобилизованы призывники 1904—1918 годов, отправившиеся, главным образом, на укомплектование строительных батальонов.

Впрочем, учитывая масштаб сражений, «эстонская капля» практически незаметно растворилась в океане крови.

От Кингисеппа до Кингисеппа

В сентябре 1944 года части Красной армии заняли Таллин, и хотя освобождение островов Балтийского моря затянулось до весны 1945 года, Вторая мировая война для Эстонии закончилась. За время оккупации на территории республики немцами и их местными союзниками были уничтожены около 61 тысячи мирных жителей (плюс 64 тысячи советских военнопленных). В сущности, даже при отсутствии четкой статистики очевидно, что эта цифра значительно превышает количество репрессированных (именно репрессированных, а не уничтоженных) за все годы пресловутой «советской оккупации».

С другой стороны, десятки тысяч эстонцев вольно или невольно сотрудничали с немцами и понесли в ходе «советизации» серьезные материальные потери. Именно из них комплектовались кадры «лесных братьев».

Впрочем, вооруженное противостояние в Эстонии оказалось менее жестким, нежели в Латвии и Литве (не говоря уж о Западной Украине). Возможно, сыграла свою роль относительно гибкая политика Москвы, когда социалистический уклад в экономике создавался постепенно, без тотальной ликвидации фермерских и мелкокустарных предприятий. Одновременно развертывалось строительство промышленных объектов, причем трудовые ресурсы для них в значительной степени рекрутировались в «братских» советских республиках.

Таким образом, менялся национальный и социальный состав населения. Если раньше типичным эстонцем можно было считать крестьянина-фермера, то теперь фермер превратился в колхозника, и к тому же оказался потесненным пролетарием, приехавшим откуда-нибудь из России, Украины или Белоруссии. Подкорректированной оказалась и граница, линия которой прошла по реке Нарве (там же, где до 1917 года проходила граница между русскими губерниями и Эстляндией), а отобранные по Тартускому миру бывшие псковские земли отошли к РСФСР.

Происходившие изменения отражались и на идеологическом уровне: теперь в роли главного национального героя вместо Лайдонера, скончавшегося в 1952 году во владимирской тюрьме, и Пятса, умершего в 1956 году в Твери в психиатрической клинике, выступал расстрелянный в 1922 году по приказу эстонского правительства Виктор Кингисепп.

И все же память о временах независимости оказалась живучей. С началом перестройки именно прибалтийские республики первыми взяли курс на выход из Союза. И самое главное, что сторонниками независимости оказались даже русскоговорящие граждане.

В июле 1990 года правительства Эстонии, Латвии и Литвы заключили с Кремлем договоры, предусматривающие проведение в этих республиках референдумов по вопросам о независимости. Поскольку в исходе народного волеизъявления никто не сомневался, предусматривалось и введение пятилетнего переходного периода.

Однако без всяких референдумов, почти сразу же после провала ГКЧП прибалтийские республики провозгласили свою независимость, что было признано российским руководством и, разумеется, мировым сообществом. В тогдашней эйфории никто как-то не обратил внимания, что спорные вопросы, которые предполагалось урегулировать в течение переходного периода, так и остались нерешенными.

Тени прошлого

Итак, что же это за вопросы?

Первый — территориальный. В Эстонии время от времени говорится о необходимости возврата к границам 1920 года. Правда, одним из условий вступления страны в НАТО и ЕЭС было отсутствие у страны-кандидата каких-либо нерешенных территориальных споров с соседними государствами. С другой стороны, теперь, когда в НАТО и ЕЭС Эстония вступила, что, собственно, мешает Таллину громче заявить о своих претензиях?

Второй вопрос — положение русскоязычного населения, вернее тех его представителей, которые, не умея разговаривать по-эстонски, имеют статус «не граждан». Ради справедливости следует сказать, что гонения на русский язык не носят здесь столь масштабного характера, как в соседней Латвии. «Не граждане» действительно не могут участвовать в выборах, занимать государственные должности или, например, работать врачами, поскольку якобы несут потенциальную угрозу для пациента, с которым не могут объясниться (а как быть с врачами-эстонцами, не говорящими по-русски?). Однако на бытовом уровне эти ограничения не слишком заметны и, главное, привели к тому, что русские устремились в бизнес.

Учитывая сравнительно низкую (по сравнению с Россией) степень чиновничьей коррупции, прозрачность законодательства и отсутствие серьезных административных барьеров, чувствуют они себя весьма неплохо. И, говоря откровенно, среди «не граждан» трудно найти тех, кто желал бы выехать обратно в Россию.

Третий вопрос — претензии на возмещение ущерба, нанесенного стране за годы пресловутой советской «оккупации». Для Москвы признание того, что «оккупация» действительно имела место, означает не просто «покаяние», но и длинные счета с требованиями компенсаций за конфискованную и национализированную собственность, ущерб, нанесенный природе и хрупкой психике наших прибалтийских соседей.

Естественно, никто в Эстонии не собирается вспоминать об аннексии российских земель в 1919—1920 годах или о «подвигах» эстонских эсэсовцев. Забываются и все связанные с СССР положительные моменты (вроде создания в стране современной промышленности).

Как ни парадоксально, именно закон о сносе памятников довольно тесно связан именно с проблемой компенсаций.

Как заявил бывший эстонский премьер-министр Марти Лаар, «мы придерживаемся четкой и недвусмысленной позиции: коммунисты — это такие же уголовные преступники, как и нацисты, а между режимом Сталина и Гитлера нет никакой разницы. Поэтому запрет их символики, безусловно, одобряю».

Формально все выглядит вполне политкорректно. Так, в сентябре 2004 года в местечке Лихула по распоряжению властей был снесен установленный парой недель раньше памятник «эстонцам, сражавшимся в 1940—1945 годах против большевизма за восстановление независимости Эстонии». Правда, возникает вопрос: а зачем его было устанавливать? Видимо, только для того, чтобы показательно разрушить и продемонстрировать Европе свое нетерпимое отношение к нацизму.

С другой стороны, министр юстиции Рейн Ланг признал, что к фашистской символике в Эстонии «относятся толерантнее», чем к советской. Смотря кто, конечно...

Во всяком случае, с точки зрения официальных эстонских властей, Красное знамя эквивалентно эсэсовским стягам. Или даже еще более преступно, поскольку в СС сражались «борцы за эстонскую независимость».

«Бронзовый солдат» соответственно превращается в символ иноземного порабощения, хотя солдат, освободивший в 1944 году эстонскую землю от фашизма, это отнюдь не тот же солдат, который пришел сюда четырьмя годами раньше, чтобы «помочь» в установлении советской власти. Или же изгнание немцев Красной армией тоже приравнивается к порабощению? И немцев выгонять вовсе не следовало?

В Таллине явно рассчитывают, что, приравняв советскую символику к нацистской и поставив знак равенства между коммунизмом и фашизмом, удастся создать правовой базис для получения компенсации по образцу той, которую Германия выплачивает евреям за ужасы времен холокоста.

А вот секретарь Европейского еврейского конгресса Серж Цвайгенбаум считает подобную постановку вопроса искажающей исторические факты и влекущей за собой моральные и религиозные проблемы. Добавим — еще и проблемы межгосударственные. Как быть, например, со странами, в которых коммунистическая идеология считается официальной и соответствующая атрибутика присутствует в государственной символике? А ведь среди таких стран не только Куба и Северная Корея, но и Китай с населением, составляющим четверть населения всей планеты.

К тому же нельзя абстрагироваться от принципиальной разницы между нацизмом и коммунизмом. Первый базируется на идеях расового превосходства, второй — по крайней мере в идеале, проповедует равенство и братство всех народов. Но все эти теоретические рассуждения отступают перед достаточно мелочными расчетами, которыми руководствуются нынешние эстонские руководители.

«Бронзовый солдат» стал лишь поводом, чтобы очередной раз расковырять раны и предъявить счета русским. Хотя, как вполне справедливо отметил депутат Госдумы Александр Лебедев (предложивший выкупить участок земли, на котором установлен памятник): «Большая часть достопримечательностей Эстонии, рекламируемых в туристических буклетах, представляет собой один большой музей оккупации под открытым небом. Мемориал советским солдатам на Тынисмяги политически ничем принципиально не отличается от названной в честь норвежского короля Олафа II церкви Олевисте, дворца Петра I Кадриорга, замка Мариенберг, построенного графом Орловым-Давыдовым, и многих других памятников. Почему бы, следуя провозглашенным идеалам, не снести все эти символы порабощения?»

Отметим, что памятники советским солдатам имеются и в Норвегии, и в Польше, и в Чехии, и в Венгрии, и в Германии. Хотя у народов этих стран тоже имеются свои претензии к России. Но могут ли эти претензии заслонить подвиг погибших и совершенное ими благое дело?

К тому же на Западе, кажется, уже научились понимать, что отношение к прошлому может со временем меняться. А потому сохраняют на всякий случай все памятники. Чтобы потом не пришлось их восстанавливать.

Дата публикации: 12 марта 2007