Без компромиссов и без пощады
КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ
«Секретные материалы 20 века» №3(519), 2019
Без компромиссов и без пощады
Олег Покровский
историк, журналист
Санкт-Петербург
3401
Без компромиссов и без пощады
Атаман Семенов со своими японскими союзниками

Карьеры в Гражданскую войну делались быстро и зачастую столь же быстро обрывались. На территориях Приморья и Забайкалья, примерно равных по площади Франции, исход борьбы во многом определялся противостоянием есаула Григория Семенова и бывшего прапорщика Сергея Лазо – злодея-авантюриста и романтика-мученика большевистской идеи.

Как бойкий казак стал атаманом

В Первую мировую войну будущий вождь дальневосточной контрреволюции служил полковым адъютантом в Нерчинском казачьем полку. Его тогдашний начальник барон Петр Врангель так характеризовал своего подчиненного: «Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план Гражданской войны».

Сын простого забайкальского казака Михаила Семенова Григорий действительно выделяется среди лидеров Белого движения «народным» происхождением, но главная его особенность все же не в этом. Сыном простого казака был и Лавр Корнилов, да и среди других белых генералов персонажи родовитые встречаются не так уж и часто. 

Относительно образования и кругозора Семенова все тоже неоднозначно. Родившись в 1890 году, он закончил с похвальным листом Оренбургское юнкерское училище, после чего отправился с военно-топографической командой производить съемки во Внешней Монголии (Халхе). 

Новоиспеченный хорунжий свободно говорил по-бурятски и по-монгольски и даже переводил на эти языки стихи русских классиков, вкупе с «Уставом кавалерийской службы». Вдобавок он принял участие в восстании, по ходу которого Халха провозгласила свою независимость от Китая, а ее представители выразили желание присоединиться к Российской империи. 

Однако из-за начавшейся мировой войны проект отложили, и Семенов, изрядно расширив свой кругозор в профессиональном и политическом плане, отправился на фронт, где его сослуживцами и начальниками стали два других будущих лидера Белого дела Петр Врангель и Роман Унгерн-Штернберг  

Сражался Григорий Михайлович храбро: орден Св. Георгия 4-й степени получил, отбив захваченное противником полковое знамя, а Георгиевское оружие – за то, что первым ворвался в занятый врагом город Млава. В 1917 году дослужился до есаула.

Наблюдая за развалом армии, Семенов обратился к Временному правительству с предложением сформировать в Забайкалье добровольческий монголо-бурятский полк, прибытие которого на фронт должно было «пробудить совесть русского солдата, у которого живым укором были бы эти инородцы, сражающиеся за русское дело». 

«Совесть русского солдата» в эти месяцы безуспешно пытались пробудить женские, чехословацкие, сербские и другие «ударные» части, и, разумеется, появление монголов ничего бы не изменило. Они, впрочем, на фронте так и не появились, поскольку пришедшие к власти большевики взяли курс на мир с Германией. 

Но находившийся в Чите Семенов продолжал формировать свой отряд, свободно принимая в него лиц любой национальности, при условии что они принимают прежнюю дореволюционную дисциплину.

Положение самого Григория Михайловича было противоречивым, поскольку под его есаульским командованием служили старшие по званию офицеры. Выход нашли в том, что Семенова объявили атаманом Особого Маньчжурского отряда.  

В декабре 1917 года на станции Маньчжурия семеновцы захватили руководителя тамошних большевиков Аркуса, расстреляли его, а обнаружив, что он еще жив, вспороли живот, облили керосином и подожгли. Гражданская война разгоралась, и этот живой факел был не последним…

Из Бессарабии в Приморье

Будущий революционер Сергей Лазо происходил из отнюдь не революционного класса мелких помещиков. Его прабабушка по отцовской линии Мария Эйхфельдт (урожденная Мило) была дружна с Пушкиным в период его пребывания в Бессарабии, причем поэт даже занес ее в свой «донжуанский список».

Внук красавицы Георгий Лазо вылетел из Петербургского университета за участие в революционном движении и, осев в своем молдавском поместье, воспитывал своих детей в прогрессивном духе. 

Сергей родился 7 марта 1894 года в селе Пятра Бессарабской губернии и по отцовским стопам тоже отправился в Петербург, став студентом Технологического университета и участником тайных кружков, распространявших марксистские взгляды. 

Возможно, из-за проблем с полицией, он перебрался в Москву, на физико-математическое отделение университета, а в июле 1916 года был мобилизован в армию и направлен в Алексеевское пехотное училище. Присвоив первое звание прапорщика, командование направило его не на фронт, а в Красноярск, обучать призывников в 15-м Сибирском стрелковом полку. Через два месяца грянула Февральская революцию, лозунги которой вполне соответствовали тому, что Сергею внушали с детства.

Солдаты выбрали его командиром роты, а заодно – депутатом местного совета. Лазо сразу же выдвинулся на авансцену: он арестовывал губернатора, жандармских и полицейских офицеров, а в июне с другими делегатами отправился на I Всероссийский съезд Советов.

Именно тогда Ленин объявил о готовности своей партии взять власть, что молодому, радикально настроенному прапорщику очень понравилось. Правда, Лазо был тогда еще не большевиком, а левым эсером, что, впрочем, в сибирском контексте не имело никакого значения. 

Вернувшись в Красноярск, он формировал отряды Красной гвардии, во главе которых в ночь с 28 на 29 октября и захватил власть в городе. Офицеров, пускай даже без фронтового опыта, у большевиков было немного, и вскоре Лазо со своими бойцами уже носился по Сибири, подавляя очаги контрреволюции. 

26 декабря в Иркутске во время боев со сводным отрядом юнкеров, казаков и студентов он даже попал в плен, но Гражданская война еще не дошла до степени всеобщего озверения. Белые сложили оружие, Сергея Георгиевича назначили комендантом города. Следующей ступенью революционной карьеры стало включение в состав Центросибири – высшего сибирско-дальневосточного органа советской власти, включавшего, помимо большевиков, представителей других левых партий. К большевикам Лазо примкнул, видимо, под влиянием супруги – 19-летней Ольги Грабенко, с которой в те революционные дни и познакомился.

Напомним, самому Лазо было всего 20, но, благодаря энергии и организаторским способностям, он вошел в число самых авторитетных красногвардейских командиров.

И когда в январе из Китая вторгся отряд атамана Семенова, именно Сергея Георгиевича назначили командующим Даурским (Забайкальским) фронтом.

В далеких степях Забайкалья

Лазо сумел остановить продвижение семеновцев, перешел в контрнаступление и, разбив их у станции Даурия, отбросил в Маньчжурию. Зафиксировав мирную передышку, Центросибирь частично распустила красногвардейские отряды, приступив к формированию регулярной Красной армии. 

Семенов тоже не терял времени даром, так что общая численность его Особого Маньчжурского отряда (ОМО) выросла до трех тысяч штыков и сабель.

Состав его был поистине интернациональным – три кавалерийских (в основном из казаков) и два пехотных (китайских) полка, две офицерские роты, сербский отряд из бывших военнопленных австрийской армии, четыре бронепоезда, а главное, более 500 японцев. Поскольку под началом есаула имелись старшие по званию офицеры (вплоть до генерал-лейтенанта), Григорий Михайлович решил именовать себя просто – атаманом.

5 апреля 1918 года семеновцы вновь перешли в наступление, получив поддержку восставших в тылу красных эабайкальских казаков.

Относительно гладко белые дошли до Читы, где Лазо сумел выстроить крепкую оборону. Красные отряды формировались на заводах, в железнодорожных мастерских из моряков речного флота, бывших австрийских военнопленных, но только не славянской, а немецкой и венгерской национальности. Прибыл хорошо вооруженный отряд из Омска с несколькими орудиями.

Семенов, с его привычкой пороть и вешать всех заподозренных в симпатии к большевизму, настроил против себя не только часть крестьян, но и многих казаков. 

Измотав противника в оборонительных боях, Лазо 15 мая перешел в наступление и, пользуясь отсутствием сплошной линии фронта, раздробил силы белых на плохо координирующие свои действия отдельные отряды. Последовала серия удачных для красных боев у сел Бурятская, Могойтуй, Ага, Оловянная. При отступлении до Мациевской семеновцы потеряли почти все пулеметы и артиллерию. В конце концов им пришлось снова уйти за границу и лишь периодически тревожить красных набегами.

Самый крупный из таких набегов (в конце июля) закончился тем, что сводный отряд под личным командованием Лазо, состоявший из казаков и венгров, ночью скрытно подобрался к лагерю белых и в рукопашном бою перебил большую часть его обитателей.

После этого красные заняли станцию Маньчжурия, а их командир, с позиции победителя, побеседовал с китайскими офицерами, получив от них заверения, что все укрывшиеся на территории Поднебесной семеновцы будут разоружены в самое ближайшее время.

В принципе, китайцы были бы и не прочь выполнить свое обещание, но значительную часть ОМО составляли японцы, с которыми ссориться совсем не хотелось. И к тому же, пока Лазо громил семеновцев, в других регионах Сибири и Дальнего Востока мятежный чехословацкий корпус и силы местной контрреволюции одерживали победу за победой. 

Обложенному со всех сторон Лазо пришлось частично распустить свои войска по домам, а те, кого ждали неминуемые суд и расправа, укрылись на таежных зимовниках. 

28 августа войска Семенова вошли в Читу, а Лазо перешел на нелегальное положение. 

Отброшенная гуманность

Во Владивостоке высаживались войска Антанты. Самый внушительный контингент (до 60 тысяч) прислали японцы, что встревожило англо-американцев.

Впрочем, свои разногласия союзники не демонстрировали, признав обосновавшегося в Омске адмирала Колчака Верховным правителем России. Однако японцы на всякий случай делали ставку еще и на Семенова, который, объявив Читу своей столицей, создал нечто вроде удельного княжества.

Являясь крупным промышленным центром, этот город был еще и узловым пунктом Транссибирской магистрали, по которой союзники снабжали колчаковскую армию оружием и снаряжением. Семенов забирал себе изрядную часть грузов. Отвечали за охрану Транссиба чехословаки, но с ними Григорий Михайлович умел делиться. И главное – эти безобразия терпели, поскольку ОМО противостоял мощному партизанскому движению в Забайкалье, буквально заливая его кровью. 

Достаточно привести навскидку несколько эпизодов. 

17 сентября 1918 года, забрав из Читинской областной тюрьмы трех большевиков – Давыдова, Маклакова и Метелицу, – семеновцы убили их после зверских пыток.

27 декабря того же года каратели штаб-ротмистра Тонкова прибыли в село Акшу и устроили массовую порку стариков и женщин, чьи близкие ушли в партизаны. Завершила все пьяная оргия с изнасилованиями и убийствами.

Адъютант атамана Власьевский рассказывал о другом эпизоде: «Однажды насильственно мобилизованные казаки, не желая служить Семенову, убили своих офицеров и перешли к партизанам. Вскоре в их станицу прибыл отряд Чистохина. Были собраны все старики. Их запрягли в сани и приказали везти убитых офицеров на кладбище. Там стариков расстреляли, а станицу сожгли».

Командующий американским экспедиционным корпусом Уильям Грейвс рассказывал, как семеновцы перестреляли из пулеметов около 350 пленных партизан, а также об истреблении целой деревни со всеми детьми и женщинами. Четыре старика были тогда сожжены заживо. 

Семенов в ответ на упреки заявлял, что «в условиях гражданской войны всякая мягкотелость и гуманность должны быть отброшены». По его указанию в Кяхте организовали тюрьму, в которую свозились заподозренные в большевизме со всего Дальнего Востока. 1 и 5 января 1920 года в ней был расстрелян 481 человек, общее же число жертв достигало полутора тысяч. 

Сгоревший за революцию

Пока Семенов зверствовал, Лазо нелегалом курсировал по Забайкалью и Приморью, организуя партизанские отряды. Необходимость подавлять выступления в тылу ослабляла продвигавшиеся на запад войска Колчака и в значительной степени способствовала их поражению.

Осенью 1919-го фронт начал откатываться в обратном направлении. 2 января 1920 года, поняв, что спастись он, вероятно, уже и не сможет, Колчак передал полномочия Верховного правителя генералу Деникину, а своим преемником в Сибири и на Дальнем Востоке назначил Семенова.

Ситуация на Дальнем Востоке складывалась таким образом, что даже при самом оптимистичном сценарии наступающие войска Красной армии не могли продвинуться восточней Байкала, поскольку дальше им пришлось бы вступать в конфликт с японцами. Нужно было сочетать военные средства с политическими.

Расчет был сделан на то, чтобы создать на Дальнем Востоке буферное государство, в котором большевики играли бы ведущую роль, но были бы представлены и другие политические силы. Такое государство, формально организованное по демократическим принципам, окрепнув, должно было выставить японцев восвояси. 

Для привлечения других политических сил использовались патриотические лозунги, которые, по идее, должны были привлечь даже представителей белого лагеря. Осторожный зондаж велся даже в отношении Семенова. 

Опробовать механизмы создания «буфера» решили во Владивостоке, где при наличии сильного японского гарнизона формально власть находилась у назначенного еще Колчаком генерала Сергея Розанова. Самой внушительной силой в его распоряжении была школа прапорщиков, расположенная на острове Русский. 

Лазо лично явился к будущим офицерам и обратился к ним с пламенной речью: «За кого вы, русские люди, молодежь русская? За кого вы?! Вот я к вам пришел один, невооруженный, вы можете взять меня заложником… убить можете… Мы не наемными, мы собственными руками защищаем нашу землю, мы грудью нашей, мы нашей жизнью будем бороться за родину против иноземного нашествия! Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее никому!» 

Понятно, что после таких слов русская молодежь восстание поддержала. Японцы же объявили о своем нейтралитете и не мешали громить белые части, предоставив, впрочем, убежище самому генералу Розанову.

31 января власть во Владивостоке перешла к контролируемой большевиками Приморской областной земской управе. Лазо, формально ставший заместителем председателя Военного совета, был в ней одной из ключевых фигур и ратовал за создание чисто «советского буфера» без всяких там перековавшихся белогвардейцев.

По этому поводу он даже конфликтовал с прибывшими из центра партийными представителями, едва не похоронив всю красиво задуманную комбинацию. Вдобавок в Николаевске партизаны Тряпицына разгромили тамошний японский гарнизон, который, впрочем, сам первый начал боевые действия. В ночь с 4 на 5 апреля японские отряды в качестве «ответной меры» атаковали красные гарнизоны в Приморье. Во Владивостоке главным результатом нападения самураев стал арест Лазо и двух других членов Военного совета – Алексея Луцкого и Всеволода Сибирцева.   

Бои начали затухать уже 6 апреля, после того как в Верхнеудинске большевики и их союзники провозгласили создание Дальневосточной республики (ДВР). Ведь получалось, что теперь японцы ведут борьбу не против виновных в Николаевском инциденте большевиков, а против некоего государственного образования, в котором формально были представлены самые разные политические силы. 

Несоблюдение политеса в столь тонком вопросе могло спровоцировать конфликт с англо-американцами, которые и так были недовольны самурайскими попытками по расширению влияния на российском Дальнем Востоке. К тому же японцы явно рассчитывали привлечь на свою сторону кое-кого из лидеров Дальневосточной республики.

Ситуация во Владивостоке сложилась парадоксальная: формально власть в городе, да и во всем регионе, принадлежала подчинявшейся ДВР Приморской земской управе. При этом все знали, что главной военной силой являются японцы: именно у них в заключении находились представители местного руководства, включая Лазо, который 22 апреля приказом военного министра ДВР был… назначен командующим Приморским фронтом. Жители Владивостока выходили на демонстрации с требованием освободить своих лидеров, а японцы либо отмалчивались, либо заявляли, что ничего не знают об их местонахождении.

Точная дата, место и обстоятельства гибели Лазо, Луцкого и Сибирцева до сего дня остаются неизвестными, но, судя по всему, погибли они страшно. По одной версии, их заживо сожгли в паровозной топке. По другой – сначала все-таки застрелили и лишь потом сожгли трупы. Недавно появилось предположение, что они были расстреляны на мысе Эгершельд во Владивостоке. Неясно, кто проводил экзекуцию – японцы, местные белогвардейцы или все вместе. 

Казнь палача

Семенов держался в Чите до осени 1920 года. Пополнив свое воинство разбитыми колчаковскими частями, атаман сформировал Дальневосточную армию из трех корпусов и начал печатать собственные деньги. Формально ему подчинялся и сидевший на станции Даурия атаман Унгерн, который, после очередного наступления красных, увел свою дивизию в Монголию, где пытался создать собственное государство, был разбит большевиками и расстрелян в Новониколаевске. 

Сам Семенов устоять против наседавшей армии ДВР так и не смог и 22 октября, бросив свои разбитые части на произвол судьбы, улетел из Читы на аэроплане.

Судя по всему, атаману удалось умыкнуть и переправить за границу около тонны из золотого запаса Российской империи, но эту добычу пришлось отдать японцам. В благодарность партнеры назначили Григорию Михайловичу ежемесячную пенсию в 1000 иен, что было достаточно для безбедной жизни его семьи, включавшей, помимо жены, двух сыновей и трех дочек. Семенов осел в оккупированной Маньчжурии, где подбирал для японцев шпионов и диверсантов из числа эмигрантов.

22 августа 1945 года город Дайрен был захвачен советским воздушным десантом, в задачу которого входило и пленение Семенова. С чекистами он был достаточно откровенен, но все же не настолько, чтобы это перевесило прегрешения. Четверо соратников атамана были приговорены к расстрелу, а самого Григория Михайловича решили повесить. Приговор привели в исполнение в Москве 30 августа 1946 года.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»


5 января 2019


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847