18 января 1943 года была прорвана блокада Ленинграда. Несмотря на то, что с тех событий прошло уже восемь десятилетий, многие страницы этой эпопеи еще мало изучены историками. К их числу относится деятельность во время блокады Русской православной церкви. При этом еще в конце 1980-х – 1990-е годы были рассекречены документы о церковной жизни блокадного Ленинграда, о всплеске веры среди горожан и о том, как много сделала РПЦ для обороны города.

ИСПЫТАНИЯ ВЕДУТ К ВЕРЕ

В течение всей блокады в городе действовало десять православных храмов, из самых крупных – Александро-Невская лавра, Князь-Владимирский, Спасо-Преображенский, тогда кафедральный Николо-Богоявленский, соборы. Шли службы и в кладбищенских храмах. Штатных православных священников в Ленинграде было 25 человек, кроме того, насчитывалось около 30 приписных, заштатных и катакомбных (тайных) священников. Многие молодые священники и дьяконы были призваны в армию.

Тем не менее церковная жизнь в течение всей блокады не прекращалась ни на минуту и даже была более интенсивной, чем до войны. Впрочем, аналогичная картина наблюдалась по всей стране – в тяжелое время люди естественным образом обращались к религии предков. Но в Ленинграде этот процесс шел особенно бурно. Многие горожане воспринимали разразившееся над их любимым городом бедствие в мистическом ключе.

Свидетели вспоминают, что, передвигаясь по городу, люди часто крестились, а по отдельным свидетельствам у многих замерзших в сугробах людей пальцы правой руки были сложены в троеперстие.

Один из прихожан Князь-Владимирского собора вспоминал о декабре 1941 года: «Посещаемость собора в блокаду нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды».

Имеются сведения, что на нескольких богослужениях в кафедральном соборе присутствовало командование Ленинградского фронта во главе с генералом армии (будущим маршалом) Леонидом Говоровым.

Вечером 22 июня 1941 года ленинградский митрополит Алексий (Симанский) – будущий Патриарх Алексий I – провел службу в Никольском соборе. В проповеди он говорил, что переживает глубокую скорбь за подвергшийся страшной беде город. 26 июля митрополит обратился к верующим епархии с посланием, в котором, в частности, писал: «Война – священное дело для тех, кто предпринимает ее по необходимости, в защиту правды. Потому-то церковь и благословляет эти подвиги и все, что творит каждый русский человек для защиты своего Отечества».

СЛУЖЕНИЕ

Петербургское духовенство в полной мере разделило бедствия со своей паствой, и прежде всего это касается правящего архиерея. В самое трудное время, когда казалось, что наше поражение и взятие города немцами неизбежны, митрополит Алексий утешал своих прихожан надеждой на скорую победу. Он уверял свою паству, что небесная защита Божией Матери и заступничество покровителя города святого князя Александра Невского сохранят Северную столицу.

Как и все заметные здания в городе, золотые купола храмов красились самими прихожанами в защитный цвет – для маскировки. И между прочим, не зря – храмы тоже служили мишенью для вражеской авиации. Особенно часто обстреливался именно кафедральный собор. Возможно, враг понимал, что именно он стал одним из центров духовного сопротивления горожан. Однажды в храм попали три снаряда, причем осколки врезались в стену кабинета митрополита. Владыка вошел в алтарь, показал причту осколок и, улыбаясь, сказал: «Видите, и близ меня пролетела смерть. Только, пожалуйста, не надо этот факт распространять».

Этот осколок до сих пор хранится в Троице-Сергиевой лавре.

Одна певчая вспоминала, что во время внезапного налета германской авиации она побежала к Никольскому собору, чтобы укрыться.

«И вдруг из ворот вышли люди. Они двинулись вокруг храма, держась в темноте друг за друга. Впереди шел митрополит Алексий, подняв к небу икону «Знамение». Каждый вечер после литургии он обходил с нею собор. Даже налет не остановил его».

Жизнь владыки во время блокады мало чем отличалась от жизни простого клира и прихожан. Он провел в городе всю блокаду, лишь 11 июля 1943 года ненадолго поехал в Ульяновск, где в то время проживал Патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский). Многим ульяновским верующим тогда запомнилось, как владыка Алексий с удивлением говорил: «Боже, как вы все здесь много едите»…

В Ленинграде митрополит жил в небольшой квартире на хорах третьего этажа собора, который, как и все храмы во время войны, практически не отапливался. Он не имел личного транспорта, но старался служить во всех действовавших в городе храмах. Как и все, голодал...

Как вспоминал протоиерей Николай Ломакин: «Очень многим владыка из личных средств оказывал материальную помощь, немалым лишая себя, по-христиански делился пищей… Нередко сам отпевал усопших от истощения мирян, невзирая при этом на лица, и обставлял эти погребения особенно торжественно».

Уже в первые дни войны в чин Божественной литургии были введены специальные молитвы о даровании победы нашему воинству и об избавлении томящихся во вражеской неволе. Сложился тогда и особый молебен: «В нашествие супостатов, певаемый в Отечественную войну».

ПОМОЩЬ ФРОНТУ

Согласно предложению митрополита Алексия, все десять православных приходов Ленинграда начали сбор пожертвований в Фонд обороны страны и советского Красного Креста, а также подписывались на военные займы (жертвовать непосредственно от имени церкви власти запрещали). К 1944 году сумма этих пожертвований достигла 390 тысяч рублей.

Приходской совет Князь-Владимирского собора предложил на свои средства открыть лазарет для раненых и больных воинов и передал на его обустройство 710 тысяч рублей. Более четверти денежных средств на танковую колонну имени Димитрия Донского собрали православные христиане Ленинградской епархии. Стоит вспомнить, что это были голодающие и замерзающие люди…

Наравне со всеми жителями священники участвовали и в защите города, например, многие входили в группы местной противовоздушной обороны. Во многих церковных помещениях были оборудованы бомбоубежища, где укрывались жители соседних домов, там же они получали кипяток и материалы для ремонта разрушенных квартир.

Хотя репрессии против духовенства продолжались и в период блокады (во второй половине 1941–1942 годах были арестованы как минимум пять священнослужителей), политика в отношении РПЦ стала меняться у ленинградских властей даже раньше, чем у центральных. Например, 29 декабря 1941 года городские власти выделили православным приходам (не бесплатно, конечно, а по государственным расценкам) 85 килограммов муки для выпечки просфор и 75 литров кагора для совершения Божественной литургии. Из этой муки пекли просфорки величиной с пятикопеечную монету. До того в некоторых храмах, в нарушение канонов, при причащении использовали ржаную муку, а вместо вина – свекольный сок…

Весной 1942 года власти разрешили ночной пасхальный крестный ход. В первый день Пасхи верующие вместо куличей приносили освящать маленькие кусочки хлеба. В праздничном послании митрополита Алексия подчеркивалось, что в этот день, 5 апреля 1942 года, исполняется 700 лет со дня разгрома немецких рыцарей в Ледовом побоище святым благоверным князем Александром Невским. И именно к Пасхе гитлеровцы приурочили особенно яростный налет на Ленинград. Богослужение пришлось перенести на 6 часов утра, что позволило избежать больших жертв.

Протоиерей Николай Ломакин вспоминал: «Я был свидетелем, прослужив в Николо-Богоявленском храме до конца войны с июля 1942 года, неоднократных артиллерийских обстрелов этого храма. Просто удивляться приходилось, какой же военный объект искали горе-вояки в нашем святом храме. Как только великий праздник или просто воскресенье – сейчас же артиллерийский обстрел. Да и какой обстрел».

Множество членов церкви, в том числе и священников, погибли не только от вражеских обстрелов, но и от голода и холода. Можно с уверенностью констатировать, что РПЦ полностью разделила со всеми защитниками Ленинграда боль и ужас этой трагедии. Разделила и их окончательную победу.