В 1957 году в Китае началась кампания «Расцвет и соперничество», более известная как «сто цветов». Компартия Поднебесной на короткое время оказалась открытой для критики со стороны общественности. Большинство историков видят в этом просто ловушку, организованную Председателем Мао с целью выявления и ликвидации всех скрытых оппозиционеров. Однако реальность была намного сложнее...

Дом, который построил Председатель

Приход в 1949 году к власти коммунистов большинство китайцев восприняли как весну новой жизни. Режим Чан Кайши, с его малокомпетентными и продажными чиновниками, так и не смог вывести страну из затянувшегося почти на сорок лет политического кризиса.

Нот вот появились парни в краснозвездных фуражках. Закаленные в боях, суровые и кристально честные, они с неподдельным энтузиазмом приступили к строительству коммунизма. Американские коммерсанты с удивлением взирали на таможенников, которые не только не вымогали взяток, но даже отказывались угоститься сигареткой. Уставшие от Конфуция студенты, раскрыв рты, слушали преподавателей, по полочкам раскладывавших классовую теорию. Крестьяне, округлив свои раскосые и гноящиеся от плохого питания глаза, наблюдали за тем, как землемеры нарезали им дополнительные участки.

В начале 1950-х годов в стране приступили к созданию тяжелой промышленности, и хотя «малый скачок» закончился неудачей, развитие Китая в этот период было поступательным и достаточно динамичным. Однако постепенно начали набирать силу негативные тенденции. Централизованное планирование и смешивание хозяйства с идеологией не лучшим образом сказывались на состоянии экономики. Среди чиновников получили распространение кумовство и взяточничество. Но главная угроза заключалась в том, что среди коммунистов вновь вспыхнула борьба за лидерство.

Став в 1934 году вождем партии, Мао никогда не занимался практической деятельностью. Любимой его областью была теория — то, что он называл творческим развитием идей Маркса, Ленина, Сталина. Практик в нем просыпался, только когда кто-нибудь из соратников начинал метить на его место.

Вооружившись подходящими цитатами из классиков и добавив к ним свои собственные изыскания, он гвоздил конкурентов, обвиняя их во всевозможных «уклонах». И в этой борьбе ему не было равных.

Последним из возможных соперников был репрессированный в 1954 году партийный руководитель Маньчжурии Гао Ган. С целью «разоблачения» его взглядов Мао организовал внутрипартийную «дискуссию», которая велась на непонятном для простых смертных «птичьем» языке и в которой самому обвиняемому не позволили высказать ни слова.

«Ситуацию может исправить только хороший удар кулаком»

Мао уже чувствовал, как молодое поколение руководителей буквально дышит в затылок ему и другим ветеранам. Уступать трон Председатель КПК не собирался, но он вовсе не был уверен и в своих старых соратниках.

К тому же в феврале 1956 года грянул ХХ съезд КПСС, ознаменовавшийся разоблачением «культа личности» Сталина. Логично было предположить, что и самому Мао конкуренты постараются предъявить нечто подобное. И тогда он решил сыграть на упреждение.

Всего через два месяца после ХХ съезда на одной из встреч с творческими работниками Председатель выдвинул лозунг «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!». Это означало, что деятелям культуры дозволялось теперь слегка отходить в сторону от канонов социалистического реализма.

Фактически Мао решил лично возглавить процесс преобразований, чтобы не пасть его жертвой. Товарищам по партии он вещал следующее: «Дисциплина, которая душит творчество и инициативу масс нам не нужна. Для продвижения вперед необходима известная либерализация. Абсолютная строгость во всем не имеет смысла».

Строгостей действительно стало меньше. Девушки носили разноцветные блузы и ципао (традиционные халаты), обрезанные на пару сантиметров выше колена. На танцплощадках была дозволена музыка Штрауса и Гершвина. В главной газете «Жэньминь жибао» помимо партийных документов стали появляться занимательные очерки. И, наконец, в стране по-прежнему функционировали несколько демократических партий, а их представителям даже выделили второстепенные министерские кресла.

Однако процесс постепенно начал выходить из-под контроля. В сентябре 1956 года на VIII съезде партии из Конституции страны вылетел параграф о том, что теоретической основой общества являются «идеи Мао Цзэдуна». Делегаты послушно проголосовали за розданный им проект документа, а сам Мао читал его накануне в полусонном состоянии. В общем, формально это выглядело как техническая накладка, но Председатель увидел в случившемся интриги соперников. И занервничал.

Восстановить авторитет ему помогли антикоммунистические мятежи в Польше и Венгрии. Запаниковавшая номенклатура испугалась повторения подобных событий в Китае и бросилась к Мао как к своей последней надежде. Вождь и учитель объяснил случившееся тем, что тамошние бюрократы стеной отгородились от народа. Далее он занялся «самокритикой». «Среди нас также есть те, кто считает, что, придя к власти, они имеют право расслабиться в кресле и пинать народ ногой. Эти люди вызывают в массах отвращение, в них готовы швырять камни. На мой взгляд, они этого заслуживают, такие действия масс я бы приветствовал. Иногда ситуацию может исправить только хороший удар кулаком. Мы не можем позволить себе превратиться в оторванную от масс аристократию. У народа есть все основания отрешить бюрократа от власти. Говорю вам: самое лучшее убрать таких людей. Они должны быть убраны».

«Дайте им выпустить газы»

Для очищения партии Мао и решил активизировать практически замороженную кампанию «ста цветов», придумав к ней еще одно название — «Расцвет и соперничество».

На партийцев снова обрушился поток красноречия: «Лозунг “Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ” означает признание того факта, что в нашем обществе наличествует великое множество противоречий. При всем желании невозможно вырастить прекрасные цветы и обойтись без сорняков. Как можно запретить сорняку тянуться к свету? Сделать этого нельзя. Все равно он будет расти. Иногда бывает очень трудно отличить хрупкий цветок от ядовитого сорняка. Возьмем, к примеру, марксизм. Было время, когда марксизм считался ядовитым сорняком. Выводы Коперника, опыты Галилея, теория эволюции Дарвина — все это поначалу отвергалось. Какую опасность представляет собой то, что вместе с цветами вырастают и сорняки? Никакой. Среди дурных всходов появляются и хорошие, подобно Галилею и Копернику. И наоборот, цветы, похожие на марксизм, вполне могут оказаться его противоположностью».

На самом деле, кампанией «ста цветов» Мао убивал сразу нескольких зайцев. Во-первых, он сам выступал в роли глашатая гласности, чем отводил от себя обвинения в создании культа собственной личности. Во-вторых, натравливал массы на слишком заевшуюся номенклатуру, оставляя за собой роль арбитра. В-третьих, показывал партийным чиновникам, кто в доме хозяин и направлял народный гнев против всех своих потенциальных соперников.

В-четвертых, Мао действительно хотел понять: «Сможет ли социалистическая система выдержать огонь гласности?» Если сможет, значит у нее достаточный запас прочности, можно «выпустить пар» и немного поощрить мелкого собственника. Если нет — снова «закрутим гайки».

Но, чтобы запустить «Расцвет и соперничество», требовалось получить одобрение номенклатуры. А ни один из мотивов, которыми руководствовался Мао, ей бы не понравился. И тогда он выдвинул еще один довод: когда кампания начнется, «дурные элементы проявят себя и тогда их будет проще изолировать». А пока «коли в животе у них скопились газы — дайте им выпустить их! Только тогда человек сможет определить, насколько приятен этот запах. Кто, почувствовав вонь, захочет остаться рядом?» И еще дословно: «Мы не устраиваем засаду для врага, мы всего лишь даем ему зайти в сеть по собственной воле».

Подобные аргументы и фразеология использовались только в кругу партийцев и воспринимались ими одобрительно. Теперь все выглядело вполне логичным: скрытые враги обрушаться на партию с критикой, демаскируются и будут ликвидированы. Однако тревога все-таки оставалась. Ведь не было никаких гарантий, что выпущенного из бутылки джинна гласности удастся загнать обратно. В общем, вместо полной поддержки Мао получил только благожелательный нейтралитет со стороны номенклатурщиков. И поэтому, давая отмашку к началу кампании, он имел полное право говорить: «Я выхожу к народу в одиночестве».

«Сорняки» поднимают голову

Датой начала кампании «ста цветов» принято считать 1 мая 1957 года, когда соответствующий сигнал прозвучал со страниц газеты «Жэньмин жибао». Надрывая голос, Мао призывал коммунистов послушать, что же на самом деле думают о них соотечественники. «Если мы хотим разрешить существующие противоречия, люди должны приучиться мыслить самостоятельно. Не позволить им этого означает подорвать жизненные силы всей нации. Нам нужна широкая кампания критики и самокритики, в которой ведущая роль будет принадлежать демократическим партиям. Именно они должны едко высмеивать наши недостатки. Коммунисты должны выстоять и под градом насмешек».

Но насмехаться над партией народ побаивался. Историк Цзянь Боцзянь так охарактеризовал тогдашние сомнения китайской интеллигенции: «Приходилось гадать, является ли кампания конечной целью или она лишь средство выявить потаенные мысли с тем, чтобы потом подвергнуть «очищению» их носителя. Можно было только догадываться, какие проблемы разрешены к обсуждению, какие нет.

Чтобы люди разоткровенничались, приходилось их уговаривать. Кандидатам в члены партии обещали: «Хотите стать коммунистом, выступите с чем-нибудь серьезным». Беспартийным сулили всяческие блага.

И вот граждане начали высказываться. Поначалу они говорили примерно то же, что и Мао: номенклатурщики ведут себя как представители высшей расы, пользуются многочисленными привилегиями и видят в простом народе «послушных подданных или вернее рабов».

Громче и резче других высказывались преподаватели и студенты. Уже 3 мая один из профессоров Пекинского университета помимо критики бюрократии начал выступать с политическими призывами: «Китай в равной мере принадлежит каждому из шестисот миллионов, в том числе и тем, кого называют контрреволюционерами. Он не является собственностью одних только членов партии. Работай вы, коммунисты, хотя бы удовлетворительно, все в стране будет тихо и спокойно. В противном случае массы погонят вас поганой метлой, расправятся с вами. И это станет проявлением истинного патриотизма, поскольку коммунисты уже перестали быть слугами народа.

Крах КПК вовсе не означает краха всего Китая».

Рядом со студенческой столовой Пекинского университета сложили из кирпичей «стену демократии», которая вскоре оказалась увешанной несколькими слоями газет и листовок. Одна за другой возникали молодежные ассоциации «Горькое лекарство», «Голос снизу», «Дикие травы», «Весенний гром». Применительно к коммунистическому режиму начали звучать такие определения, как «бесчеловечная тирания, взявшая на вооружение фашистские методы Освенцима». Отсюда было недалеко до восстания, и оно не замедлило грянуть.

В конце мая в одном из крупнейших городов страны Ухани школьники устроили на улицах беспорядки и захватили здание городской администрации. Крупные волнения имели место в провинциях Шаньдун и Сычуань. Почувствовав запах власти, «карманные оппозиционеры» стали проводить самостоятельную политику. Лидеры «Демократической лиги» Ло Лунцзи и Чжан Боцзюн (занимавшие соответственно посты министра лесной промышленности и министра связи) вообразили, что они могут соперничать с самим Председателем и уже начали подумывать о выставлении своих кандидатур на будущих свободных выборах.

Партия идет в контратаку

Весь май Мао хранил олимпийское спокойствие. Для успокоения партии он выпустил всего лишь один циркуляр с афористичным названием «Вещи переходят в свои противоположности». Обрушиваясь на либеральную интеллигенцию — «праваков» — Председатель успокаивал своих товарищей, снова используя для этого рыбацкую терминологию: «Праваки ни черта не смыслят в диалектике — когда вещи достигают наивысшей точки своего развития, они переходят в свои противоположности. Пусть «праваки» еще какое-то время гнут свое, мы дадим им возможность дойти до предела. Кое-кто говорит, что они бояться оказаться на крючке, заманенными вглубь, окруженными и уничтоженными. Но теперь, когда рыба сама идет в руки, нет смысла бросать в воду еще и крючок. Перед «праваками» альтернатива: либо одуматься, либо продолжать сеять смуту — на свою погибель. Выбор за вами, господа. Инициатива — ненадолго — за вами».

Правда, сообщать самим «правакам» об имевшимся у них выборе Мао не торопился. И они продолжали говорить, все крепче застревая в расставленном Председателем капкане.

Лишь 1 июня Мао сделал первый намек на то, что с вольницей скоро будет покончено.

«Любое слово или поступок, не соответствующие духу социализма, ошибочны в корне». Эта его фраза, написанная гигантскими буквами, украсила «стену демократии», закрыв собой все прочие лозунги.

Через неделю газета «Жэньмин жибао» разъяснила ситуацию: «Среди наших граждан нашлись такие, кто пытается использовать всенародное движение, чтобы расправиться с Коммунистической партией, свергнуть власть рабочего класса и повернуть вспять великое дело социалистического строительства».

Затем Мао предложил шесть критериев, в соответствии с которыми предполагалась отсортировывать «ядовитые сорняки» от «цветов». Они были настолько жесткими, что все, кто позволил себе хоть какую-то критику, автоматически считались «ядовитыми сорняками». Датой завершения кампании «ста цветов» можно считать 1 июля 1957 года, когда на страницах «Жэньмин Жибао» Председатель обвинил лидеров «Демократической лиги» в том, что они «проводят антикоммунистическую, антинародную и антисоциалистическую линию».

Громкой кампанией Мао Цзэдуна стала «культурная революция», начатая в 1966 году и нацеленная на то, чтобы под предлогом «реставрации капитализма» устранить из руководящих органов партии всех несогласных с его политикой

Гласность гласностью, но монополия коммунистической партии на власть должна была оставаться непререкаемой. К тому же с точки зрения отделения сорняков от цветов задача тоже оказывалась выполненной. «Скрытые враги» сами себя разоблачили и 520 тысяч китайских интеллигентов отправились в деревню на перевоспитание. Строго говоря, обижаться им на это не следовало, поскольку Председатель никогда не давал гарантий, что с теми, кто будет критиковать слишком активно, не поступят подобным образом. Один из многих рядовых пострадавших — руководитель Ассоциации торговцев пекинской улицы Ванфуцзин, поскитавшись четверть века по лагерям, незадолго до смерти завещал семье: «Убереги Вас Небо от веры в Коммунистическую партию!»

У наиболее мыслящей части общества надолго отбили стремление публично высказывать собственные взгляды. С одной стороны, это, в определенной степени, укрепило режим, а с другой — оппозиционные настроения оказались загнаны внутрь и в конце концов громыхнули взрывом на площади Таньанмэнь (1989).

Впрочем, ту вспышку власти тоже ликвидировали, действуя по рецептам Председателя. Можно сказать, что после кампании «ста цветов» тезис о ведущей и направляющей роли КПК стал аксиомой, а борьбу с оппозицией коммунисты вели исключительно силовыми методами. Взамен Китай получил эфемерную стабильность, которая наверняка рухнула бы, не появись Дэн Сяопин со своими экономическими реформами.

Кампанейщина как стиль жизни

Итак, в стратегическом плане Мао ошибся, направив общество не по тому пути, по которому следовало. Зато с точки зрения сохранения личной власти все задачи оказались успешно выполнены.

Председатель удовлетворил свое теоретическое любопытство. Теперь он был уверен, что коммунизм несовместим с гласностью и демократией. А поскольку «оттепель» в Советском Союзе еще продолжалась, Мао предположил, что советская система скоро рухнет. И тогда лидерство в мировом коммунистическом движении окончательно перейдет к Китаю (на самом деле хрущевская «оттепель» развивалась несколько в ином темпе. Для ее свертывания не пришлось прибегать к резким телодвижениям, однако и последствия оказались более долговременными).

И главное — Мао продемонстрировал партийной номенклатуре, что является не только коммунистическим, но и общенародным лидером. Как показали события, он мог и вызвать бурю, и ее успокоить. К тому же Председатель сумел вовремя остановиться. Во всяком случае, многие полагали, что продлись кампания еще недельку, и дело закончилось бы новой Гражданской войной в Китае.

Была, правда, одна незадача. Взбаламученное «Расцветом и соперничеством» китайское общество по-прежнему находилось в состоянии брожения. И эту бурлящую энергию требовалось направить в позитивное русло, организовав какую-то новую кампанию.

Так начался «Большой скачок» — амбициозная попытка за пять лет перегнать Советский Союз и создать коммунистическое общество. Этот «скачок», как известно, провалился, так же как и «Малый». Но Председатель уже вошел во вкус и понял, что подобные кампании дают возможность манипулирования массами.

Неважно, какова цель, главное — заставить людей бороться за ее достижение. И позже, когда неудачи в экономике грозили Председателю серьезными неприятностями, он снова выкидывал какой-нибудь лозунг, направляя накопившееся у народа недовольство в «позитивное русло». Именно так были организованы кампании по борьбе с воробьями и мухами. После геноцида, устроенного пернатым, жуки-вредители опустошили посевы, и в стране начался голод, количество жертв которого на порядок превысило число репрессированных в период «Расцвета и соперничества». Но для Председателя все это не имело серьезного значения.

Последней из организованных Мао крупных кампаний стала знаменитая «культурная революция», когда вождь снова вывел массы на улицу. Любопытно, что цели он преследовал примерно те же, что и во время «ста цветов» — очередной раз обуздать зарвавшуюся бюрократию и преподать еще один урок интеллигенции. Но только действовал он теперь не под лозунгами либерализации, а в более привычной роли борца за коммунистические идеалы. Что ж, в этом, по мнению Мао, и заключалась диалектика.

Случившееся показало, что внедрение в тоталитарном обществе гласности и демократии сопряжено с очень серьезным риском и должно идти следом за экономическими реформами. В противном случае потенциальные оппозиционеры просто не видят иного поля для деятельности, кроме публичной трибуны. Вместо того чтобы на практике осваивать науку управления, они только разоблачают, стремясь привлечь к себе внимание общества. Вся энергия уходит в дискуссии и пламенные призывы, а когда старая власть оказывается низвергнутой, выясняется, что те, кто пришел ей на смену, просто не имеют достаточного опыта и компетенции. Примером тому горбачевская перестройка.

Наученные своим и чужим опытом китайские коммунисты не стали ставить телегу позади лошади. Люди предприимчивые получили возможность уйти в бизнес и сколько угодно выплескивать там свою энергию. А вот о гласности им порекомендовали забыть всерьез и надолго.

Дата публикации: 8 июня 2007