Эдит Пиаф. Часть первая. Восхождение
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Эдит Пиаф. Часть первая. Восхождение
Сергей Леонов
журналист
Санкт-Петербург
16976
Эдит Пиаф. Часть первая. Восхождение
Эдит Пиаф

Жизнь этой потрясающей женщины похожа на удивительный приключенческий роман. Ее судьба – срез судеб целого поколения. Она добилась феноменального успеха. Познала признание и любовь великих мужчин. Но самой большой  ее любовью и страстью были и оставались солдаты французской армии и Иностранного легиона. 

Эдит Джованна Гассьон, в будущем Эдит Пиаф, родилась в самом начале Первой мировой войны. И даже имя свое она получила в честь легендарной британской сестры милосердия Эдит Кэвелл. Ее знаменитую тезку расстреляли немецкие оккупационные  власти Бельгии за участие в подполье и спасение солдат союзных армий. 

Отец Пиаф, уличный акробат, пошел на войну добровольцем. Вообще, для французов Первая мировая война стала народной. Видимо, отсюда и патриотическое имя для ребенка. Мать была на пятнадцать лет моложе отца и, как многие девушки, мечтала о карьере певицы. Несмотря на разницу в возрасте, она влюбилась в привлекательного акробата, и вот от этой любви родилась Эдит. 

Луи Гассион, отец Эдит Пиаф:

«Эдит появилась на свет не как другие. Это было в самый разгар войны, после боев на Марне. Я воевал в пехоте, был одним из тех, кому говорили: «Иди вперед или подыхай»; «Лучшие места» всегда достаются беднякам, их ведь больше». Моя жена мне написала: «Собираюсь рожать, проси отпуск». Мне повезло, я его получил. Приезжаю. Прямо домой. Пустота: ни угля, ни кофе, ни вина, только хлеб пополам с соломой...
Не успел я оглянуться,  как жена начала меня трясти за плечо:
– Луи, у меня схватки! Рожаю!– Вскакиваю, натягиваю штаны, хватаю ее за руку, мы выбегаем на улицу. В этот час там не было ни одного полицейского, либо они уже ушли, либо еще не вышли на дежурство.
Вдруг жена останавливается у газового фонаря и садится на тротуар:
– Брось меня, беги в полицию, пусть присылают «скорую»…
Полицейский комиссариат находится в нескольких шагах, я влетаю как сумасшедший и ору:
– У меня жена рожает прямо на улице!
– Ах, мать твою… – отвечает бригадир с седыми усами.
Ажаны хватают плащи и бегут за мной, словно они дипломированные акушерки.
Вот так под фонарем против дома номер 72 на улице Бельвиль на плаще полицейского родилась моя дочь Эдит».

Отпуск был недолгим, отцу пришлось снова вернуться на фронт. Девочка осталась с матерью и тещей. Одна – начинающая певичка, вторая – дрессировщица блох. Когда в конце войны Луи Гассион вернулся в Париж, то был искренне возмущен теми условиями, в которых росла его дочь. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«Семья Эдит по материнской линии отнюдь не была похожа на семьи из книжек с картинками для хороших детей. И сама бабка, и ее старик были настоящими подонками, распухшими от красного вина. «Алкоголь, – говорила старуха, – и червячка заморит, и силенок придаст».  И разбавляла красненьким молочко для Эдит. А тем временем солдат Луи Гассион кормил в траншеях вшей вместе с другими такими же героями, как и он. Жена давно перестала ему писать, сообщив об отставке без громких фраз: «Луи, между нами все кончено. Я отдала малышку матери. Когда вернешься, меня не ищи».
В конце 1917 года, получив последний отпуск, он едет повидать Эдит и застает ужасное зрелище: головка, как надувной шар, руки-ноги как спички, цыплячья грудь. Грязна так, что прикасаться к ней следовало бы в перчатках...»

Не встретив никакого сопротивления со стороны тещи, Луи Гассион отправил дочь в Нормандию к своей матери, которая служила кухаркой в публичном доме на улице Сен-Мишель, № 7, в Берне. Мадам, хозяйка заведения, любезно согласилась принять малышку. А сам вернулся к карьере странствующего уличного акробата. Так девочка переехала  из парижских меблированных комнат в нормандский бордель. И хотя сотрудницы дома терпимости и не были образцом высокой морали,  они окружили маленькую Эдит заботой и любовью. Время, проведенное там, Эдит Пиаф вспоминала как лучшее в своей жизни. Ее любили, о ней заботились. Она даже пошла в школу. Но тут в ее жизнь вмешалась святая матерь церковь. Местный кюре, оплот морали и нравственности, всеми силами боролся «с очагом разврата». Благодаря его кипучей деятельности,дальнейшее пребывание несовершеннолетней средь «падших девиц» могло грозить предприятию серьезными неприятностями с законом. Поэтому девочке пришлось бросить школу и оказаться в прямом смысле слова на улице. Благими намерениями, как говорится… 

К этому времени отец подписал ангажемент с цирком «Кароли», и последующие семь лет Эдит проведет в бесконечных разъездах. Утром артисты возводили  шатер шапито, вечером давали представление, на следующий день цирк снова снимался с места. Девочка не училась в школе, зато в уличном цирке получила азы актерского мастерства. И определенное понимание жизни. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«У моей сестры Эдит и у меня общий отец – Луи Гассион. Он был неплохой малый и большой любитель женщин – и надо сказать, их было у него немало. Всех своих отпрысков отец признать не мог, да и его партнерши далеко не всегда могли с уверенностью сказать, кто отец ребенка. Своих он насчитывал около двух десятков, но поди знай!.. Все это происходило в среде, где ни перед тем, как сделать ребенка, ни после люди не ставят в известность чиновников мэрии. У меня, например, был еще один отец, тот, кто значился в документах, – Жан-Батист Берто. Но он дал мне не жизнь, а только свое имя. У моей матери – она вышла замуж в пятнадцать, а в шестнадцать уже развелась – было еще три дочери от разных отцов.
В какой-то период она жила в пригороде Фальгиер в одной гостинице с папашей Гассионом. Его мобилизовали. Я появилась на свет после его приезда в отпуск во время затишья на фронте в 1917 году. Их встреча не была случайной, они давно нравились друг другу. Однако это не помешало матери подцепить только что приехавшего в Париж восемнадцатилетнего парня Жана-Батиста Берто. И он, не задумываясь, повесил себе на шею двадцатилетнюю женщину, троих ее дочерей и меня в придачу, только находившуюся в проекте.
В день, когда ему исполнилось двадцать, Жан-Батист отбыл на фронт, имея на своем иждивении пятерых детей. Я не успела еще подрасти, как в доме оказалось уже девять душ, и не все были детьми папы Берто, как мы его называли. Как это ни покажется странным, они с матерью обожали друг друга. Это не мешало ей время от времени – хвост трубой – исчезать из дому на несколько дней. Уходила она с полным кошельком, возвращалась с пустым, зато с новым ребенком в животе».

В 1930 году, когда Эдит  исполнилось 14 лет, отец завязал с кочевой жизнью и осел в Париже. Он влюбился. Поэтому решился наконец-то расторгнуть брак с матерью Эдит, которая «оставила семью, чтобы вести собственную жизнь, поддерживая незаконные отношения с  разными мужчинами, устранилась от участия в воспитании дочери и ведения совместного хозяйства…». Мачеха относилась к падчерице вполне сносно, но к этому времени Эдит вела уже вполне самостоятельную жизнь. Зарабатывая на жизнь, она пела на улицах Парижа, в барах, ночных притонах и солдатских казармах, аккомпанируя себе на банджо. Петь для солдат ей нравилось больше всего. Это была самая теплая, приветливая, благодарная и теплая публика. Нравились ей и сами солдаты – высокие, сильные, красивые и мужественные. 

С дерзким голубоглазым солдатом колониальных войск, задирой, залетчиком и самовольщиком, вечным клиентом гауптвахты, случилась у нее первая любовь. Которая закончилась, конечно же, разбитым сердцем и обманутыми надеждами. А также в дальнейшем – знаменитой на весь мир песней «Мой легионер» (Mon legionnaire). 

У него были большие очень светлые глаза
В которых иногда мелькали молнии,
Как в небе проходят грозы,
Он был весь в татуировках,
Которые я не очень хорошо поняла,
На его шее было написано: «Не пойман, не вор»,
На его сердце читалось: «Никто»,
На его правой руке слово: «Рассуди».
Я не знаю его имени, я не знаю ничего о нем.
Он любил меня всю ночь,
Мой легионер!
И бросив меня на произвол судьбы,
Он ушел утром,
Весь освещенный светом. 
Он был строен, он был красив,
От него пахло горячим песком,
Мой легионер!
Солнце было на его лбу,
Которое освещало его белокурые волосы
Светом.
Потерянное счастье, ушедшее счастье,
Всегда я думаю об этой ночи,
И желание его тела меня терзает.
Иногда я плачу, а потом грежу о том,
Что когда-то я была на его сердце.

Как-то так.

В то время во Франции девушке было не принято выступать одной. Это считалось чем-то сродни попрошайничеству. Артисты всегда выступали группами. Тогда она привлекла к работе свою сводную сестру Симону. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«Матери было все равно, чем я занимаюсь. С тем же успехом я могла выйти на панель. Главное – чтобы я приносила деньги… В тот же вечер мы отправились. Нашей первой улицей была улица Вивьен. Мы принесли около ста франков. Когда мать увидела, что я могу заработать, она подскочила от радости». 

Но любовь любовью, а первые «серьезные» отношения у Эдит возникли с юношей по имени Луи Дюпон. Сестры познакомились с ним в бистро возле форта Роменвиль в пригороде Парижа. И буквально с первой встречи начали жить вместе. Юноша был почти из хорошей семьи – его мать держала лавку, а сам он – развозил продукты на велосипеде. При этом имел безукоризненный пробор и обаятельную улыбку. А что еще нужно девушке для «серьезных» отношений?..

Пребывание втроем в одной постели обуславливалось отнюдь  не раблезианскими нравами или стремлением к любовным изыскам. А исключительно бедностью. В маленьком комнате кровать была одна. И денег на аренду второй комнаты со второй кроватью не было. Да никого, собственно, это и не смущало. Симона просто отворачивалась. 

Через два месяца Эдит забеременела. Юноша из хорошей семьи жениться отказался – ему не разрешила мать. Но совместная жизнь тем не менее продолжалась. Хотя и несколько хуже, чем до беременности. Луи запрещал Эдит петь на улицах, «шататься по казармам», отчаяно ревновал и пытался заставить устроиться на «нормальную» работу. Эдит нехотя подчинялась. Вскоре родилась девочка, ее назвали Марсель. 

И жизнь вернулась в привычное русло. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«Теперь нас было четверо в комнате, четверо в одной кровати. Эдит согревалась в объятиях Луи. А у меня была Сесель. Я ложилась спать в толстом свитере, а ее прижимала прямо к телу. И так мы спали. Но в семнадцать лет девочки не представляют, что принесет с собой появление ребенка… Мы не знали даже, что молоко нужно кипятить, и давали его сырым... Когда мы шли на улицу, мы закутывали девочку и брали ее с собой. Она вообще всегда была с нами. Где мы только ее не таскали!.. Если девочка пачкалась, мы «делали» еще одну улицу и покупали ей все необходимое, чтобы переодеть. Мы ее одевали только в новое до двух с половиной лет. И никогда ничего не стирали. Это был верный метод. Да мы и не умели стирать…»

«Нормальная» работа  Эдит не очень нравилась. Еще в отрочестве, решившись уйти от отца, какое-то время она проработала молочницей. Воспоминания остались не самые радужные. «Нормальная» работа тяжелая и за нее платят мало. Но в «серьезных» отношениях приходится идти на компромисс. Поэтому она перестала петь на улице и устроилась на работу в кабаре. Туда же пристроила и сестру. 

Сейчас бы сказали, что девушки устроились  «промщицами». Эдит пела. Симона (ей едва минуло 14) раздевалась под музыку. Среди посетителей кабаре находились любители посмотреть на нескладное, угловатое и неразвитое девичье тело. Но заработать можно было только «на пробках». За пение и стриптиз в кабаре просто кормили. Да и то не очень сытно. Схема «пробок» предельно простая – нужно заставить гостя выпить как можно больше бутылок шампанского. Пробки сохранить для отчета и предъявить в конце смены. Хозяйка за каждую платила определенный процент. 

Надо сказать, компромисс не удался. Возлюбленный Эдит считал стриптиз-кабаре скрытой формой борделя. И в общем-то, был не так уж и не прав. После серии крупных скандалов пара распалась. Началась совсем другая жизнь. Сестры стали полноценными обитателями улицы Пигаль, знаменитого района красных фонарей. 

Бульвар Клиши (Place de Clichy) и находящаяся по соседству площадь Пигаль в то время были окраиной города. Конечно, не совсем предместьем, как пару веков назад, но тем не менее. Раньше на этом месте располагались таможенные ворота так называемой стены Генеральных Откупщиков (mur des Fermiers Généraux). При короле Людовике XVI, человеке с добрым сердцем и нерешительным характером, существовал целый институт откупщиков, коммерсантов, выкупавших по фиксированному тарифу у верховной власти право взимать налоги и сборы. Со всех остальных они, естественно, брали больше, разницу оставляя себе. Ну поскольку народ испокон веков старается избежать поборов от государства и его приспешников, налоговики упросили добрейшего короля обнести город сплошной стеной. Которая и получила столь экзотическое название. 

В начале двадцатого века бульвар и площадь стали прибежищем бедных студентов, начинающих писателей, скульпторов, поэтов, музыкантов и художников. За небольшие деньги они могли арендовать жилье и даже помещения под мастерские. Все по той же причине (недорогой недвижимости) здесь же открывались многочисленные увеселительные заведения, в которых почтенные отцы семейства, вдали от респектабельных районов, предпочитали культурно отдыхать душой и телом. Кстати, знаменитый на весь мир «Мулен Руж» (Moulin Rouge) открылся в этом же районе и примерно в это же время. Сюда же устремились и представители первой волны русской эмиграции, бежавшие из революционной России. В 1922 году на улице Пигаль открылось первое русское кабаре «Кавказский погребок». А уже через несколько лет только русских заведений здесь будет более сотни. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«Люди, которые приходят на Пигаль ночью, – не сливки общества. Но таким мы были по вкусу. С нами было просто, нам с ними тоже. У нас оказывалось очень много общего, мы принадлежали к одной породе – «пригородной». С нами им было весело, не то что с девушками, которые на них работали и которых они отправляли на панель прямо с поезда из Бретани. Они говорили о нас: «Славные девчата, веселые». Наши друзья – это взломщики, сутенеры, торговцы краденым, шулера. Блатной мир, дно. Но нам оно нравилось. Мы здесь хорошо себя чувствовали...»

Эдит всегда нравился мир сильных мужчин. Военные и блатные – две крайности одной сущности. Тем более во Франции, где преступники – романтические герои. В сознании французов они отражают трагизм конкретной исторической эпохи. Классика – три мушкетера с целым букетом из статьей уголовного кодекса, включая предумышленное убийство. Да и началась история современной республиканской Франции в 1870 году, в общем, с чистой уголовщины. Племянник Наполеона III на своей квартире «завалил» из револьвера журналиста, который явился к нему в качестве секунданта. Суд принца оправдал, что вызвало резкое усиление протестных настроений в обществе и в итоге привело к краху правящего режима. А могила журналиста на кладбище Пер-Лашез стала местом паломничества. Считается, что прикосновение к могильной плите может побороть импотенцию, фригидность, бесплодие и даже несчастную любовь.

Но вернемся к Эдит. Вести ночной образ жизни ей немного мешала малышка Марсель. О девочке, безусловно, заботились. Как могли и умели. Поэтому отец Марсель, юноша из хорошей семьи, поступил так же, как когда-то отец Эдит, – забрал ребенка.  Просто приехал в гостиницу, погрузил девочку в корзину велосипеда и увез в дом к своей матери. Но это не помогло. Малышка умерла. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«Нужно было достать денег на похороны. Луи сказал, что у него ничего нет. Он был неплохим человеком, но очень молодым. Ему, наверно, не было и двадцати, когда девочка умерла, Эдит исполнилось девятнадцать. Как дети».

Чтобы достать деньги на похороны дочери, Эдит в первый раз в жизни пошла на панель. А потом ударилась в длительную алкогольную анестезию.  

Сложно сказать, как после такого события могла бы сложиться жизнь великой певицы. Но на ее жизненном пути появился Луи Лепле (Louis Leple), владелец шикарного кабаре «Жернис» (le Gerny’s) на Елисейских Полях. «Папаша Лепле» сумел разглядеть талант, придумал всемирно знаменитый псевдоним Piaf (воробей) и сделал ей сольную программу в своем известном во всем Париже заведении. Нет, он, безусловно, не был благотворителем. И любовником ее тоже не был. Исключительно – грамотным коммерсантом. Суть бизнес-идеи состояла в том, чтобы развлечь богатую и изысканную публику песнями улиц. С точки зрения бизнеса его одинаково устраивал и ее успех, и ее провал. Чтобы удерживать интерес пресыщенной аудитории – ей нужно постоянно предлагать что-нибудь новенькое. 

Симона Берто, сводная сестра Эдит Пиаф:

«– Итак, с улицы – в кабаре. Перед вами Малютка Пиаф.
В зале зашумели, но когда прожектор высветил Эдит, когда ее увидели, шум прекратился: люди не понимали, выжидая, смеяться им или плакать?
Одинокая в резком свете прожектора, с жалкой прической, бледная, с красным, как рана, ртом, она стояла в своем черном нескладном платье, уронив руки вдоль тела, потерянная и несчастная.
И запела:
А у нас, у девчонок, ни кола ни двора.
У верченых-крученых, эх, в кармане дыра.
Хорошо бы девчонке скоротать вечерок,
Хорошо бы девчонку приголубил дружок…
Уже первый куплет решил все. Эдит держала зал. Разговоры смолкли. Песня кончилась, никто не шевельнулся. Ни аплодисментов, ни шепота, ничего – тишина…
Это было ужасно. Не знаю, может быть, это продолжалось секунд двадцать… очень долго. И молчание казалось странным, невыносимым, от него сжималось горло. И вдруг раздались аплодисменты. Шквал, град, ливень… Забившись в угол, я плакала от счастья, не замечая слез.
Я услышала, как Лепле мне сказал:
–  Порядок. Она их покорила».


2 октября 2019


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847