КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ
«Секретные материалы 20 века» №21, 2021
Патриарх и красное зарево
Виталий Милонов
депутат Государственной Думы РФ
Санкт-Петербург
4214
Капитулянтский мир с немцами явился мощным детонатором полномасштабной Гражданской усобицы на громадных русских просторах, в ходе которой красные бились за левореволюционную перспективу и диктатуру пролетариата, а белые – за идеалы «единой и неделимой России», за возврат к союзу с Антантой. Эти внутренние брани усугубились вмешательством иностранных правительств и воинских контингентов. Антанта (Англия и Франция), а также американцы поддерживали белогвардейцев, обещавших союзникам возобновить войну против немцев тотчас после крушения Советской власти. Кайзеровский Берлин, отнюдь не питая особых симпатий к коммунизму, старался, тем не менее, сохранить удобный для себя советский внешнеполитический курс – принципиальное неучастие России в борьбе с Германией.
НА КОМПРОМИССНЫХ НАЧАЛАХ Выступая в сентябре 1918 года перед рабочими крупповских оружейных заводов, император Вильгельм II называл ленинский кабинет ультрарадикальным правительством и возмущался разбойными акциями англичан против Советской власти. Большевики отвечали тевтонам прохладной взаимностью. Правда, встречались и белые генералы (например, казачий атаман Петр Краснов), которые делали ставку на германских оккупантов, видя в них естественный барьер от коммунизации тех или иных русских областей. Красновцы надеялись, что немцы не пожелают выводить свои части с Украины и из Крыма. Россию разделили различные фронты, к которым добавлялись национал-сепаратистские движения и анархистские формирования. Русские земли неоднократно переходили из рук в руки. На территориях, занятых и красными, и белыми, и зелеными (дезертирами из всех армий, включая еще царскую), жило многочисленное православное население. Да и основной костяк воинов, сражавшихся друг с другом, принадлежал к Православной церкви. Сознавая это весомое политическое обстоятельство, патриарх Тихон опасался оскорбить чувства верующих, служивших в любой из враждебных армий. Он понимал, что и для многих красноармейцев вера является основой бытия, а навязываемый сверху атеизм воспринимается как вынужденный, неприятный «довесок». Весной 1918 года патриарх принял у себя тесно связанного с церковными кругами князя Григория Трубецкого, уезжавшего на юг, к генералу Антону Деникину. Впоследствии аристократ оставил любопытные воспоминания: «Я не просил разрешения патриарха передать его благословение войскам Добровольческой армии, и святейшему Тихону не пришлось мне в этом отказывать. Но я просил разрешения Его Святейшества передать от его имени благословение лично одному из видных участников Белого движения (генерал-лейтенанту Деникину – В.М.) – при условии соблюдения полной тайны. Патриарх, однако, не счел и это для себя возможным». Именно такой компромиссный подход помог предстоятелю обрести колоссальный авторитет в различных слоях населения. В мае 1918-го, уже после переноса столицы в Москву, владыка Тихон посетил берега Невы. На Николаевском (Московском) вокзале его встретили густые толпы народа – на коленях, со слезами на глазах. Со Знаменской площади (ныне – Восстания) крестный ход во главе с духовенством двинулся, под колокольный звон всех городских храмов, к Александро-Невской лавре. Патриарх отслужил литургии в лаврском Троицком соборе, а также в Исаакиевском и Казанском храмах – при стечении несметного числа верующих. Важный момент: в Троицком соборе еще находились тогда мощи святого благоверного князя Александра Невского, которые лежали в роскошной раке, сделанной в середине XVIII столетия из 10 тонн колыванского серебра – по личному указанию императрицы Елизаветы Петровны. После революции ларец с мощами был изъят и отправлен в закрытое хранилище Казанского собора на Невском проспекте, превращенного в Музей религии и атеизма. Драгоценную раку разместили в Эрмитаже. А на излете горбачевской перестройки, летом 1989 года, советские власти вернули мощи духовенству, и крестный ход перенес их вновь в лаврский Троицкий собор. Что же касается прекрасной раки, то она по-прежнему принадлежит Государственному Эрмитажу. Возможно, музеефикация – это лучший способ сбережения бесценных исторических реликвий. Но надо помнить и о потребностях Церкви, ради которой, собственно, изготавливали серебряный раритет. Как полагает директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский (и мы не поспешим спорить и возражать ему), целесообразно отлить точную копию раки для богослужебных нужд Церкви. В таком случае и старинный раритет «упокоится» в безопасном, неуязвимом месте, и интересы верующих не будут забыты, и нормы элементарной справедливости восторжествуют в полной мере. По подсчетам специалистов, подобная трудоемкая работа обойдется приблизительно в пять миллионов долларов. Добавлю от себя, что некоторые крупные отечественные предприниматели, с удовольствием говорящие о любви к православной вере, могли бы предметно подумать на сей счет, доказав делом свою искреннюю воцерковленность. Разумеется, здесь не обойтись без организующего государственного начала… КРАСНЫЙ ТЕРРОР Сразу после большевистского переворота, 28 октября (10 ноября) 1917 года, будущий – от Сталина до Брежнева – патриарх Московский и всея Руси Алексий I, а в тот момент еще лишь скромный епископ Хутынский, писал митрополиту Новгородскому Арсению (Стадницкому): «Да и по правде сказать, не все ли равно – Ленин или Керенский? Первый открыто объявляет себя врагом всего доброго, а второй – такой же авантюрист, но под внешней формой государственного деятеля». Так, впрочем, думал не только епископ Хутынский Алексий (Симанский). Известный церковный теоретик профессор Кузнецов, участвовавший осенью в переговорах с Керенским и Карташевым, считал, что с большевиками-атеистами будет легче договориться, нежели с «печальной памятью Временным правительством». Как справедливо отмечает современный историк Павел Рогозный, подобные мечтатели смогли только в тюрьмах и ссылках тоталитарного режима ощутить некоторую разницу между Керенским и Лениным. Но самым страшным злом были непрерывные расправы и казни, чинимые красными диктаторами. Среди жертв оказывались и священнослужители, которых убивали не столько по политическим, сколько по идеологическим причинам: беззакатный рай «следовало» ударным трудом построить на земле, а не «отвлекать» людей грезами о загробном небесном спасении. 26 апреля 1918 года патриарх Тихон молился в храме Московской духовной семинарии об упокоении рабов Божиих, за веру и Церковь Православную убиенных. Он помянул митрополита Киевского Владимира, протоиереев Ивана Кочурова, Петра Скипетрова, Иосифа Смирнова, Павла Дернова, игумена Гервасия, священников Михаила Чафранова, Павла Кушникова, диакона Иоанна Касторского, иеромонаха Герасима и других новомучеников («служителей алтаря Господня»). В течение 1918 – 1919 годов от рук чекистов погибли архиепископы: Пермский Андроник, Черниговский Василий, Астраханский Митрофан, епископы – Тобольский Гермоген, Орловский Макарий, Енотаевский Леонтий, Ревельский (Таллинский) Платон, Свияжский Амвросий. Буквально на пороге своей смерти епископ Амвросий сказал верующим, пришедшим на собрание православных приходов: «Мы должны радоваться, что Господь привел нас жить в такое время, когда можно за Него пострадать. Каждый из нас грешит всю жизнь, а краткие страдания и венец мученичества искупают грехи всякие…». 9 сентября 1918-го в Москве расстреляли селенгинского епископа Ефрема и гремевшего на всю Россию протоиерея Иоанна Восторгова. Вместе с ними нашли смерть бывшие царские министры внутренних дел – Николай Маклаков и Алексей Хвостов, председатель Государственного Совета (с 1906-го по 1917-й – второй, высшей, по сравнению с Госдумой, законодательной палаты) Иван Щегловитов и сенатор Степан Белецкий. Перед казнью им разрешили помолиться и проститься друг с другом. Затем епископ Ефрем и протоиерей Восторгов благословили мирян. В тот же день, 9 сентября, в Петрограде были расстреляны настоятель Казанского собора протоиерей Философ Орнатский и двое его сыновей-офицеров, служивших ранее в императорской гвардии. Помимо протоиерея, открывшего в столице несколько детских приютов, под пулями пали 31 человек. Всех их сбросили в море. Но тело пастыря обнаружили на берегу возле Ораниенбаума (Ломоносова). Верующие подобрали его, опознали и тайно похоронили. Вслед за панихидой по священнику Философу петроградская паства оплакала другого протоиерея – отца Алексия Ставровского, почти 90-летнего старика. В разгар красного террора его в числе иных страдальцев арестовали как заложника. Всю группу перевезли в Кронштадт, а там вывели на плац и, построив в шеренгу, объявили задержанным: «Каждый десятый будет расстрелян, а прочих отпустят восвояси». Рядом с отцом Алексием стоял совсем юный священнослужитель, и именно на него выпал страшный децимационный жребий. Старик взглянул на несчастного соседа и промолвил: «Я пожил свое, мне осталось недолго. В жизни я получил все, что было можно. Жена моя – старуха, дети – на ногах. Иди себе с Богом, а я встану на твое место!» Пастырь рухнул под градом свинца, а прах его скинули в Финский залив. Спасенного же священника вскоре опять схватили и расстреляли. ШАГИ ДИКТАТУРЫ Не было, пожалуй, ни одного изуверского мучения, которому коммунисты не подвергали бы служителей Церкви. Красные головорезы распинали их на храмовых Царских вратах, скальпировали, душили священническими одеждами, топили в прорубях, «причащали» расплавленным свинцом, варили в котлах с кипящей смолой. 17 июля в екатеринбургском заточении, в подвале Ипатьевского дома, большевики расстреляли императора Николая II вместе с домочадцами: государыней Александрой Феодоровной, наследником-цесаревичем Алексеем Николаевичем и дочерьми – Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией. Одновременно чекисты ликвидировали группу царедворцев и слуг, включая лейб-медика Евгения Боткина. 18 июля под Алапаевском были уничтожены великая княгиня Елизавета Феодоровна (старшая сестра императрицы Александры) и несколько видных русских аристократов. А 7 августа в Перми погибли младший брат Николая II великий князь Михаил Александрович (которому царь пытался передать свой монарший венец в мартовские дни 1917 года) и его секретарь англичанин Николай Джонсон, разговаривавший по телефону с Керенским ранним утром 3 (16) марта – в день отречения Михаила от престольных прав. По свежим следам сих печальных событий патриарх Тихон отслужил литургию в московском Казанском храме и затем заявил: «На днях совершилось ужасное дело – расстрелян бывший государь Николай Александрович, и высшее наше правительство, Исполнительный комитет (ВЦИК; в действительности данное звено являлось главным органом не правительственной, а законодательной власти – в перерывах между съездами Советов - В.М.), одобрил это и признал законным… Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению слова Божия, осудить такое дело. Иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Пусть называют нас за это контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть расстреливают. Мы готовы претерпеть все это в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: «Блаженны слышащие слово Божие и хранящие его!». Отношения между духовной и светской властями расходились в разные стороны и становились поистине непримиримыми. Они то перетекали из сферы политики в сферу идеологии, то возвращались из идеологии в конкретную политику, но в любом случае насыщались острыми негативными эмоциями. И большевики – по глубинным свойствам их натуры – сразу же брались за топор и винтовку. Дата публикации: 27 ноября 2021
Постоянный адрес публикации: https://xfile.ru/~Ms08G
|
Последние публикации
Выбор читателей
|