РОССIЯ
«Секретные материалы 20 века» №1(361), 2013
Русско-шведские дворяне
Дмитрий Митюрин, Константин Ульяночкин
журналисты
Санкт-Петербург
2188
На протяжении почти семи столетий Россия и Швеция боролись друг с другом за преобладание на Балтике. И как в любой войне, были в ней свои перебежчики, предатели, а также те, кто перешел на сторону неприятеля по идейным соображениям. Список их не столь велик по сравнению с количеством «переметчиков», зафиксированных в хрониках российско-польского противостояния, но и не так мал, как может показаться. Достаточно указать, что обороной взятой русскими в 1703 году крепости Ниеншанц (на месте которой был основан Санкт-Петербург) руководил Иван Григорьев-Апполов. Были и другие… Крест на обочине Путешественники, следующие после пересечения российско-эстонской границы из Нарвы в столицу Эстонии, наверняка обращают внимание на установленный у обочины Таллиннского шоссе каменный крест со сломанным плечом и почти стершейся надписью. Крест этот стал узнаваемым после того, как «засветился» в нескольких сценах фильма «Последняя реликвия», занявшего в 1971 году в советском прокате почетное второе место по количеству посмотревших его зрителей (44,9 миллиона человек). Западные прокатчики, очарованные исполнительницей одной из главных ролей — блондинкой Эвой Киви, тоже приобрели его для показа в Европе, где, впрочем, эта непритязательная лента затерялась на фоне аналогичной псевдоисторической продукции. В фильме рассказывалось о любви «вольного человека» Габриэля и прекрасной дворянки Агнес, которые, в конце концов, оказываются в рядах борцов против тирании Ливонского ордена. В романе Эдуарда Борнхеэ «Князь Гавриил, или Последние дни монастыря святой Бригитты», который и лег в основу этого кинофильма, вместо Габриэля действовал русский князь Гавриил, а весь сюжет разворачивался на фоне Ливонской войны (1558–1583 гг.), по ходу которой войска Ивана Грозного разгромили Ливонский орден и овладели большей частью современной Эстонии, но не смогли удержать добычу, потерпев поражение от шведов. В романе тема российско-эстонской дружбы фигурировала явно и зримо, в фильме же оказалась затушеванной (возможно, сказывалась растущая антипатия прибалтов к советской системе). Если же обратиться к реальности и оттолкнуться от вышеупомянутого креста, то события должны были бы выглядеть совершенно по-иному. Начнем с того, что воздвигли крест не во время Ливонской войны, а уже при следующем столкновении между двумя державами. Об этом и говорится в надписи, сделанной по-немецки и русской кириллицей: «4 февраля 1590 года русские напали на лагерь шведов и убили благородного и храброго Василия Розладина». Василий Розладин приходился не то сыном, не то племянником Василию Розладину-Квашне, казненному по приказу Ивана Грозного. Расправа эта произошла в самом конце Ливонской войны, когда, выдавив русских из Эстонии, шведы вторглись на исконные новгородские земли, захватив крепости Ям и Копорье. За их оборону как раз и отвечал Василий Розладин-младший вместе с двумя своими братьями Петром и Федором. Боясь наказания, все трое бежали в шведские земли, в июле 1582 года объявившись в Нарве. Случай их не был чем-то исключительным, причем очевидец событий Балтазар Руссов не без ехидства отмечал в своих мемуарах: «В то время московиты, перешедшие к королю шведскому, одевались по-немецки, каковая одежда как для них, так и для всех московитов, была всегда омерзительна. Причина, почему они это делали, была та, что теперь, когда им приходилось жить и ходить в поход со шведами и немцами, ...они думали, что немцы и шведы будут лучше уважать их, так как они немецкое платье уважают больше, чем русское». Розладины получили шведское дворянство и даже успели повоевать против своих соотечественников. Однако, если судить по хроникам, в Эстонии из трех братьев остался только Василий, получивший земли около озера Кяйна на острове Хийумаа. Правда, в 1589 году их у него отобрали, а в следующем году началась новая война с Россией. Горя желанием продемонстрировать свою лояльность шведской короне, Розладин отправился на фронт, где и нашел свою гибель. Информация о его родственниках обрывается на племяннике — Фрице (сыне Петра) Розладине, умершем бездетным.
Странная смерть диссидента То, что дела на шведской службе у русских перебежчиков не слишком-то хорошо складывались, подтверждает и судьба Григория Карповича Котошихина. Точная дата его рождения неизвестна, но службу он начал в 1630-е годы при первом царе из династии Романовых, Михаиле Федоровиче. В конце 1650-х Котошихин служил писцом, а затем подьячим в Посольском приказе, ведавшем отношениями с иностранными державами. Из фактов биографии известно, что в 1659 году он был бит батогами за пропуск в написании царского титула слова «государь». В целом же начальство было им, по-видимому, довольно, поскольку всего за три года (с сентября 1660-го по сентябрь 1663-го) жалование его выросло более чем в два раза (с 13 до 30 рублей). Россия в этот период одновременно вела войны со Швецией и Польшей, которые параллельно воевали еще и друг с другом. Но мирным переговорам боевые действия не помеха, и с 1656 года Котошихин принимал в них самое деятельное участие в качестве помощника руководителей миссии Ордин-Нащокина и Прозоровского. Итогом переговоров стал Кардисский мир 1661 года, фактически сохранивший статус-кво между двумя державами. А вот в личной судьбе Котошихина статус-кво нарушился. С одной стороны, по итогам переговоров ему выписали премию, а с другой — «за вины отца» конфисковали в Москве дом со всем имуществом. Отец, казначей одного из московских монастырей, был, по мнению Котошихина, совершенно не виновен, но добиться его реабилитации, а соответственно и возврата имущества, у подьячего не получилось. И тут, как на грех, Григория Карповича послали в Стокгольм, с письмом от царя Алексея Михайловича к королю Карлу X Густаву. Обиженного на царя Котошихина шведы «прощупали» и богато одарили, а после возвращения в Первопрестольную комиссар шведского подворья в Москве Адольф Эберс завершил его вербовку. Когда в 1663 году шли переговоры об улаживании взаимных претензий, шведам было важно знать, на какие уступки могут пойти русские. И Котошихин информировал их об этом, в чем сам же впоследствии и признался: «Когда послы, окольничий Василий Семенович Волынский и его товарищи вели переговоры, я принес ему (Эберсу) на шведское подворье данную этим послам инструкцию и другие бумаги для снятия копий, за что г. комиссар подарил мне 40 рублей». На своей шпионской деятельности Григорий Карпович не попался и был зимой 1663–1664 года послан на Украину, участвовать в переговорах с поляками. Сначала непосредственным начальником подьячего был хорошо ему знакомый князь Прозоровский, но затем его сменил князь Юрий Долгоруков, потребовавший от Котошихина написать донос на своего предшественника. По чистоте ли душевной, из преданности к Прозоровскому или боясь его больше Долгорукова, но подьячий писать донос отказался. А в конце 1664 года он уже оказался в Польше, где раскрыл противнику все известные ему тайны и получил теплое место у литовского канцлера Христофора Паца с «жалованием на год по сту рублей». Но снова у Котошихина что-то не срослось, и с теплого места он бежал сначала в Пруссию, затем в Любек, а оттуда на корабле (хотя и с другой стороны) прибыл в город, через который следовали едва ли не все русские «переметчики» — Нарву. Шведы помнили его по прежней шпионской деятельности, и, получив очередную порцию информации, определили на должность при королевском архиве в Стокгольме. Опасаясь длинных рук русской разведки (формально еще даже не существовавшей), Котошихин стал именоваться Иваном-Александром Селицким и в 1667 году выпустил труд «О России в царствование Алексея Михайловича». Работа эта весьма любопытна по представленной в ней информации исторического и справочного характера, но еще больше интересна в качестве политического памфлета, критикующего и самодержавную власть царя, и рабскую психологию его поданных. Никто после Андрея Курбского не обличал с такой пылкостью российское тоталитарное государство, как бывший московский подьячий, проникнувшийся системой западных ценностей. Работу его оценили, но в несколько ином контексте, нежели он рассчитывал. И не только шведы. Родина тоже не забыла своего блудного сына. После появления опуса стало ясно, что автора рано или поздно вычислят. В сущности, не исключено, что его и вычислили. В таком случае Москва, скорее всего, попросила Стокгольм выдать «переметчика» ради сохранения добрососедских отношений. Портить их шведам, конечно, не хотелось, но и выдавать Котошихина было неудобно. Как решаются подобные вопросы? От человека избавляются… Согласно официальным данным, 25 августа 1667 года в пьяной драке Григорий Карпович убил толмача Даниила Анастасиуса, у которого он снимал квартиру. Тот якобы обвинил Котошихина в любовной связи со своей женой и получил четыре удара кинжалом. На суде Иван-Александр Селицкий, «который называет себя также Григорий Карпов Котошихин», свою вину признал и был приговорен к обезглавливанию. Казнили его в конце сентября 1667 года. Любопытно, что перед смертью он принял лютеранство, видимо, рассчитывая таким образом облегчить свою участь… Такова официальная версия, но помимо нее можно предложить и две неофициальные. Во-первых, Котошихина могли «подставить» шведские власти, чтобы сделать приятное русским и избавиться от ставшего ненужным «переметчика». Во-вторых, суд и казнь могли быть инсценированы, чтобы русские оставили Котошихина в покое. Сразу поясним, что обе версии основываются исключительно на предположении, но уж больно своевременно удалился в небытие Григорий Карпович, как тот самый мавр, сделавший свое дело. И при этом удалился как-то слишком уж громко, в стиле шпионского романа…
«Ратные люди» Ингрии Котошихин — случай яркий и нетипичный. Служил он не на военной, а на дипломатической ниве, с учетом же творческой деятельности вполне мог считаться интеллигентом-диссидентом. Между тем большинство оказавшихся на шведской службе дворян именовались «людьми ратными», то есть получали участок земли в обмен на обязанность нести военную службу. Подобная практика была типичной для того времени, причем земля, вместе с населявшими ее крестьянами, передавалась по наследству от отца сыну, становясь как бы семейной собственностью. Сложности начинались, когда та или иная территория переходила от одного государства к другому. Подобная ситуация имела место в 1617 году, когда Россия и Швеция заключили Столбовский мир, предусматривавший передачу шведам земель так называемой Водской пятины, составляющих ныне восточную часть Ленинградской области. После Ливонской войны, как раз во времена братьев Розладиных, Россия уже теряла эти территории, затем возвратила и вот вновь потеряла. На землях Водской пятины шведы образовали провинцию Ингерманландию, причем по условиям Столбовского мира все население должно было остаться в местах своего проживания. Исключение делалось лишь для дворян, которые получали право самостоятельно выбирать подданство. Естественно, тем, кто собирался сохранить верность русскому царю, предполагалось выделить наделы в других областях Московского царства. Однако на практике шанс получить подобную компенсацию оказывался весьма зыбким, так что большинство русских дворян предпочли «синицу в руках», присягнув королю Швеции. Любопытно, что простые крестьяне, напротив, рвались в Россию, уходя туда тайными тропами и зачастую вступая в бой со шведскими пограничными отрядами. Подобных перебежчиков оказалось так много, что шведы даже потребовали компенсацию в форме бесплатных поставок зерна, каковое и было им обещано. Однако, как только зерно стало закупаться, цены на него выросли, что в 1650 году привело к мощному восстанию во Пскове. В конце концов положение выправилось, но сама по себе ситуация выглядит парадоксально: простые крестьяне «ногами» голосовали за «крепостническую» Россию, а крепостники-дворяне, напротив, предпочитали «демократическую» Швецию. Есть повод задуматься над устоявшимися стереотипами. Заметим, что ничего особенного старые русские и новообретенные шведские дворяне не получали, но земли свои действительно сохраняли. И еще в соответствии с европейскими правилами обзавелись собственными фамильными гербами. Пожалуй, самыми знатными среди них были бояре Бутурлины, ведущие свою генеалогию от жившего в XII веке новгородца Радши (Радислава), ставшего родоначальником и других знаменитых фамилий — таких, например, как Пушкины. Потомок Радши Иван Иакинфиевич имел сына Андрея Кобылу, от которого, как считается, и пошли по одной ветви Бутурлины, по другой — Романовы. Иван Бутурлин попал к шведам в плен в Смутное время, в 1614 году перешел к ним на службу, женился на Анне Кнутссон и получил во владение приход Хитамяки (нынешняя Горская волость Ломоносовского района, Красное Село). Потомки его живут в Швеции и в настоящее время. Добавим, что большинство Бутурлиных верно служили России, дав ей нескольких государственных деятелей и одного фельдмаршала. Если Бутурлины были самым знатным из русско-шведских дворянских семейств, то Елагины могут считаться по своему происхождению самыми загадочными. Выдвинулись они при Иване Грозном, когда служили в опричнине, и тогда же обрели фамилию по названию дарованной им деревни Елагино (Елагина), около села Гостилицы, что в окрестностях Копорья, опять же на территории бывшей Водской пятины. Фамильный их герб представляет собой лазоревое поле с красным щитом со стеной и вылезающим из-за нее золотым львом, заимствованным из королевского герба Швеции. Если верить сведениям российского гербовника XIX века, предок Елагиных Винцентий с Елагони явился в Пруссию то ли из Италии, то ли из Вестфалии, чтобы в качестве крестоносца обращать язычников в веру Христову. Однако профессиональные историки, хотя и признают древнее происхождение герба, считают его символику не совсем ясной. Во всяком случае, те, кто составлял герб, упустили важный момент: члены Тевтонского ордена не могли иметь законных наследников, поскольку вступая в орден, давали обет безбрачия. К тому же официальная генеалогия Елагиных указывает за триста лет представителей только восьми поколений. Получается, например, что появившийся в 1340 году в Пруссии Винцентий имел правнука Гаврилу Кузьмича, служившего воеводой в конце царствования Ивана Грозного (в 1579–1582). Дети Гаврилы как раз и оказались шведскими дворянами и в XVII веке, напирая на древность рода, буквально завалили стокгольмский суд своими претензиями на деревеньку Елагино. Впрочем, как и Бутурлины, Елагины оставили гораздо более заметный след в русской истории. Достаточно вспомнить известного просветителя времен Екатерины II Ивана Перфильевича Елагина (1725–1794), который по совместительству был еще и Великим мастером русских масонов, причем масонов, придерживавшихся, разумеется, не шотландской, а шведской системы. Если же говорить о том, кто именно из русских дворян служил Швеции наиболее добросовестно, то это был уже упомянутый полковник Иван (Йохан) Александрович Апполов. Дворянство и герб (рука с саблей на красном фоне) Апполовы получили в 1660-е годы от Карла X Густава. Когда в октябре 1702 года русские войска фельдмаршала Шереметева начали выдвигаться к Ниеншанцу, Иван Апполов был тяжело болен и с трудом держался в седле. Однако действовал он энергично, приказав поджечь казенные склады и расположенный рядом с крепостью город Ниен, а также приняв меры к эвакуации жителей. В его распоряжении было всего 800 солдат против 20 тысяч русских. Но крепость была хорошо подготовлена к обороне и располагала более чем полусотней орудий. 9 апреля 1703 года Апполов писал королю Карлу XII: «Как только лед сойдет с Невы, противник, вероятно придет сюда со своими лодками, которых у него имеется огромное количество, обойдет крепость Шанцы и встанет на острие Койвуссари (Березовый остров — Петроградская сторона), откуда у него будет возможность препятствовать всему движению по Неве». 26 апреля состоялся первый трехчасовой штурм бастионов Пая и Сауна. Атаку отбили. В течение нескольких дней москвичи строили брустверы и подтягивали осадные орудия. 30 апреля пробовали штурмовать Карху бастион, но также потерпели неудачу. На все предложения сдать Ниеншанц Апполов отвечал по-русски, что получил крепость от своего короля, чтобы ее защищать, а не сдавать всяким «проходимцам», с добавлением соответствующей ненормативной лексики. Грубить, конечно, не стоило. После 14-часовой непрерывной бомбардировки, когда на маленькую крепость обрушилось более 1000 бомб и взорвался один пороховой погреб, Ниеншанц капитулировал. Петр I позволил гарнизону и оставшимся жителям уйти с имуществом в Нарву. Апполов, под барабанный бой, с гарнизоном при полном боевом вооружении (порох и пули в стволах мушкетов), с 4 пушками, при спущенных знаменах и штандартах ушел в сопровождении эскорта в Нарву, где его отдали под суд. В 1704 году русские взяли и Нарву. Апполов попал в плен и в 1706 году умер в Москве бездетным, оставив вдову, урожденную фон дер Пален. Были у него и два младших брата. Петр в 1680 году имел звание капитана и состоял в браке с сестрой жены старшего брата Барбарой фон дер Пален. Умер он еще до начала Северной войны, не оставив потомства. Единственным продолжателем рода оказался младший из братьев — Василий Александрович, занимавший с 1701 года должность коменданта другой шведской крепости в Ингерманландии — Копорья, взятой русскими буквально через пару недель после Ниеншанца. Посидев некоторое время в плену, он правильно оценил ситуацию и присягнул Петру I. Последним же русским дворянином, перебежавшим к шведам в 1706 году, был драгунский поручик Василий Петрович Кропоткин, чья семья находилась в родстве с Рюриковичами. Вероятно, в отместку Петр I казнил его дядю, князя Михаила Алексеевича Кропоткина, однако других репрессий против семьи не было. 1709 год стал тем рубежом, после которого русские дворяне перестали поступать на шведскую службу. Среди плененных под Полтавой офицеров были представители таких почтенных семейств, как Врангели, Палены, Балки, вскоре оказавшиеся в рядах русской армии. Противостояние России и Швеции продлится еще ровно сто лет, но его исход уже не будет вызывать особых сомнений. И четко обозначившееся движение представителей шведской элиты в сторону Петербурга станет тому лучшим доказательством. Дата публикации: 1 января 2013
Постоянный адрес публикации: https://xfile.ru/~tmu6D
|
Последние публикации
Выбор читателей
|