Прокатившаяся в июле 1917 года по Петрограду волна антибольшевизма завершилась арестом Троцкого. Свершилось то, о чем мечтал Лев Давыдович. Ведь чуть ранее он писал Временному правительству: «У вас не может быть никаких логических оснований в пользу изъятия меня из-под действия декрета, силою которого подлежат аресту товарищи Ленин, Зиновьев и Каменев». Правда, Ленин и Зиновьев ударились в бега, а Каменев попал в тюрьму против своего желания. Но Троцкий с удивительным упорством сам нарывался на неприятности. Становясь в позу мученика, будущий «демон революции» понимал, что по-настоящему мучить его не будут. Зато выгоды, которые перед ним маячили, стократно окупали любые риски...

Опоздавший

Свистопляска 1917 года выносила на поверхность и делала знаменитостями людей, о которых раньше почти не слышали и которых очень быстро забыли. Кто сегодня помнит фамилии тогдашних кумиров — двух князей Львовых, Терещенко, Чхеидзе, Церетели, Гоца, Чернова, Стеклова? Коротко заявив о себе, сошли с политической арены Гучков, Милюков, Плеханов. Единственным отложившимся в памяти «калифом на час» оказался незадачливый министр-председатель Керенский. Что же касается Ленина и Корнилова, то пиком их деятельности стала Гражданская.

Лев Давыдович в этом списке замечательных и не очень замечательных людей стоит особняком, так же как особняком он обычно держался и на политической арене. Позднее его вечный союзник-противник Григорий Зиновьев метко отметил: «Троцкий всегда создает такую политическую платформу, на которой может стоять только один человек: сам т. Троцкий, ибо на этой «платформе» буквально не остается места даже для единомышленников».

И только в экстремальных ситуациях этому человеку удавалось играть в «команде». Но только в ролях вожака и лидера... Троцкий вернулся в Россию 4 мая 1917 года, последним из всех более-менее известных эмигрантских деятелей. Публика, уже уставшая от подобных торжественных встреч, отреагировала на его приезд довольно вяло. На перроне Финляндского вокзала Льва Давыдовича встречала маленькая кучка потенциальных единомышленников, которых он тут же окатил потоком своего красноречия. Это была одна из похвальных его особенностей: перед любой аудиторией он выступал с полной самоотдачей. Но даже бурные аплодисменты и крики «Браво!» не могли скрыть того факта, что Троцкий сильно опоздал со своим появлением.

Другие бывшие эмигранты уже заняли места во властных структурах либо, подобно Ленину, руководили оппозицией. Однако у Троцкого даже не было сплоченного круга сторонников. Если не считать семьи — жены и двоих сыновей, он оказался в Петрограде один и мог рассчитывать только на свой ораторский талант, энергию и былые революционные заслуги...

Коммунист, а не еврей

«Демон революции» появился на свет 25 октября 1879 года. Вознесший его к власти Октябрьский переворот тоже произошел 25-го числа — совпадение знаковое.

По паспорту он был Лейбой Давидовичем Бронштейном, что выдавало его еврейское происхождение и отрезало многие возможности для успешной карьеры. Впоследствии Троцкий говорил, что он не еврей, а коммунист, но о своих корнях помнил и как-то сделал весьма любопытное признание: «Россия еще не созрела, чтобы во главе нее стоял еврей».

Отец этого непримиримого борца с частной собственностью был крупным землевладельцем и одним из богатейших людей Херсонской губернии.

Сам Троцкий впоследствии писал: «Мое детство не было детством голода и холода. Ко времени моего рождения родительская семья уже знала достаток. Но это был суровый достаток людей, поднимающихся из нужды вверх и не желающих останавливаться на полдороги. Все мускулы были напряжены, все помыслы направлены на труд и накопление. В этом обиходе детям доставалось скромное место. Мы не знали нужды, но мы не знали и щедрости жизни, ее ласк... Это было сероватое детство в мелкобуржуазной семье, в деревне, в глухом углу, где природа широка, а нравы, взгляды, интересы скудны и узки».

Образование Лейба получал сначала в Одессе, потом в Николаеве, где и увлекся новейшими социально-экономическими теориями. За организацию «Южнороссийского рабочего союза» он получил свой первый срок — два года тюрьмы. Находясь в заключении, позаимствовал в качестве псевдонима фамилию одного из надзирателей — Троцкий.

Затем было заключение в Бутырской тюрьме, закончившееся браком с проходившей с ним по одному делу Ольгой Соколовской. Во время пребывания в ссылке в Усть-Куте (на Лене) у супругов родились две дочери — Зинаида и Нина.

Фактически бросив семью, Троцкий бежал из ссылки и, добравшись до Парижа, женился вторично на учившейся в Сорбонне дочери состоятельного харьковского предпринимателя Наталье Седовой. Тогда же произошло его знакомство с Лениным. Впрочем, соратниками они тогда не стали. На учредительном Брюссельском съезде Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) Ленин возглавил большевистскую фракцию, Троцкий же, хотя и поддержал тогда меньшевиков, вплоть до июля 1917 года оставался человеком без определенной партийной принадлежности.

Будучи «котом, который гуляет сам по себе», Лев Давыдович (так он теперь себя именовал) храбро бросался в любую заварушку. Первый раз его имя прогремело осенью 1905 года, — вернувшись в Петербург и попав под объявленную по случаю конституционного манифеста амнистию, он возглавил столичный Совет рабочих депутатов.

Формально это было нечто вроде профсоюзной организации, объединявшей все крупные петербургские предприятия. Фактически же в Совете раздавались призывы к свержению существующей власти, организовывались стачки и даже начали формироваться вооруженные дружины. Терпение власти лопнуло, и 3 декабря у входа в зал заседаний появились жандармы. Один из офицеров зачитал ордер об аресте членов Совета. Ледяным тоном Троцкий объявил: «Есть предложение принять к сведению заявление господина жандармского офицера. А теперь покиньте зал заседания Совета рабочих депутатов!»

Растерянный представитель властей выполнил требование. Воспользовавшись передышкой, депутаты стали уничтожать документы и приводить в негодность имеющееся личное оружие. «Они били умелой рукой маузером по браунингу и браунингом по маузеру... В звоне и лязге, в скрежете разрушаемого металла слышался зубовный скрежет пролетариата, который впервые почувствовал до конца, что нужно иное, более могучее и беспощадное усилие, чтоб опрокинуть и раздавить врага», — писал об этом Троцкий.

Темные тропы

Тогда Лев Давыдович еще не мог знать, что яркий, но короткий эпизод с Петербургским советом сыграет свою роль в его последующим взлете.

Пока же царский суд отправил Троцкого в Сибирь, в пожизненную ссылку. На полпути он бежал и, преодолев на оленях по снежной равнине расстояние 800 километров, добрался до Центральной России.

С фальшивыми документами Лев Давыдович выехал в Финляндию. Позже были Австрия, Швейцария, Франция, Испания, Соединенные Штаты. Рождение двух сыновей — Льва и Сергея.

В эмиграции он вел вполне обеспеченную жизнь на гонорары от своей журналистской деятельности и регулярно получаемые денежные переводы от отца. В плане же политическом Троцкий пытался объединить или точнее подмять под себя самые разнообразные левые группировки. Но у них уже были свои лидеры, свои газеты, свои спонсоры.

Троцкого гнали отовсюду и вполне справедливо обвиняли в отсутствии четкой политической линии. Ленин в своих опусах даже обзывал его Иудушкой и «проституткой». Впрочем, судя по их последующим отношениям, Лев Давыдович не воспринимал подобные эпитеты как оскорбления. Иуда даже вызывал у него восхищение: не случайно в 1918 году, уже став председателем Реввоенсовета, он отметит свою первую крупную победу установкой памятника этому «борцу с тиранией Всевышнего». Да и сам Троцкий, видимо, получал удовольствие, когда «классовые враги» изображали его на плакатах в виде Сатаны или Вельзевула, распинающего белоснежную деву — Россию. Ему вообще нравилось воображать себя великим и ужасным...

В эмиграции ни великим, ни ужасным он еще не был. Зато Лев Давыдович умел «доить» спонсоров, и это помогало ему не затеряться. В Соединенных Штатах финансовые пожертвования поступали к нему не только от скидывающихся по центу американских рабочих, но и от состоятельных евреев, считавших династию Романовых врагами «богоизбранного народа». Некоторые исследователи полагают, что именно через Троцкого они выделили на русскую революцию миллионы долларов. Но здесь слишком много нестыковок, из которых мы упомянем лишь одну.

Когда весть о Февральской революции дошла до Нью-Йорка, Лев Давыдович тоже засобирался в дорогу и перед отплытием продал взятую им напрокат мебель. На этой операции он «заработал» около семисот долларов, но стоило ли ему заниматься таким мелким «крысятничеством», будь он действительно «инкассатором» американских миллионеров?

С этой поездкой на Родину связана еще одна версия, о якобы имевшихся у Троцкого связях с английской разведкой. Получается, что англичане отправили его в Россию за тем же, за чем немцы отправили в Россию Ленина — разжечь революцию. Правда, англичане были тогда нашими союзниками, но очевидная абсурдность их действий объясняется просто — они, видите ли, боялись послевоенного усиления России. А чтобы отвести от Троцкого подозрения, даже арестовали его в канадском порту Галифакс и три недели продержали в лагере для интернированных. До тех пор пока Временное правительство само не попросило выпустить этого «заслуженного борца с царским режимом».

Троцкий в Петрограде

В реальности поводом для ареста послужили сведения о том, что Лев Давыдович едет в Россию «с субсидией от германского посольства для низвержения Временного правительства». Наверняка, это был своеобразный резонанс от ленинского «пломбированного вагона», и англичане, искренне заинтересованные в стабильности Временного правительства, на всякий случай решили сначала проконсультироваться с официальными российскими властями. Но если так, то британцы своему агенту оказали медвежью услугу. Во-первых, само прикрытие не бог весть какое убедительное, а во-вторых, прибыв в Петроград в начале мая, Троцкий уже ни у кого не вызывал особого интереса.

Матросские аргументы

Свой первый визит Лев Давыдович нанес в Таврический дворец — резиденцию Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Заправлявшие в Исполкоме меньшевики не знали, чего ждать от Троцкого, и встретили его настороженно. Но он все-таки был председателем Петербургского совета образца 1905 года и уже в этом качестве не мог рассматриваться как человек совсем посторонний. В результате его все-таки ввели в Исполком с правом совещательного голоса.

Если бы знали, чем все обернется, то и на порог бы его не пустили...

Получив «свой членский билет и свой стакан чаю с черным хлебом», Лев Давыдович вступил в борьбу за место под революционным солнцем. Созданная им «Межрайонная группа» объединила таких деятелей, как Урицкий, Володарский, Луначарский, Антонов-Овсеенко. Все они были меньшевиками, но по вопросам немедленного выхода России из войны и перехода от буржуазной революции к социалистической постепенно сближались со сторонниками Ленина.

Особенно активно «межрайонцы» агитировали в Кронштадте. В главной базе Балтийского флота власть Временного правительства фактически не признавалась, а всеми делами заправляли матросские вожаки Дыбенко, Маркин, братья Железняковы, начинающие большевики Рошаль и Раскольников. Огромной популярностью у тамошней публики пользовались и Троцкий с Луначарским. Сам Лев Давыдович вспоминал, что на митингах он был «нарасхват», и даже извлекал из своей популярности определенные бытовые выгоды.

Бравый моряк Николай Маркин взял семью Троцкого под свою опеку, помог определить детей в школу, подыскать новую квартиру и даже наладить отношения с соседями. Чтобы любимого оратора балтийцев никто не беспокоил, «Маркин заглянул к старшему дворнику и в домовой комитет, притом, кажется, не один, а с группой матросов». Как предполагал Троцкий, «он, должно быть, нашел какие-то очень убедительные слова, потому что все вокруг нас сразу изменилось. Еще до Октябрьского переворота в нашем буржуазном доме установилась, так сказать, диктатура пролетариата».

Любопытно, что самого себя и свою семью Лев Давыдович без малейших сомнений относил к пролетариату.

Рядом с побежденными

Восстание 3—5 июля, судя по всему, стало для Троцкого таким же сюрпризом, как и для Ленина. Действительно, и большевики и «межрайонцы» призывали передать всю власть Советам, но когда рядовые агитаторы вывели на улицы массы и собрались силой свергать Временное правительство, выяснилось, что вожди к этому не готовы.

Находившемуся в Таврическом дворце Льву Давыдовичу пришлось буквально спасать от самосуда арестованного балтийцами министра земледелия Чернова. А потом Троцкий выступал с какими-то путаными речами, занимался какими-то пустыми хлопотами...

Когда верные правительству части силой навели порядок, Льва Давыдовича поначалу не трогали. Никто не помнил, чтобы он призывал свергать правительство, а вот за спасение Чернова ему были благодарны.

Но вместо того чтобы примкнуть к победителям, Троцкий, напротив, примкнул к побежденным.

Что двигало им?

Сверхъестественное чутье, подсказывающее, что поражение большевиков временное? Искренние убеждения? Или же стремление поддержать гонимых товарищей?

Так или иначе, его тогдашнее поведение внушает уважение, особенно на фоне того, что предприняли Ленин и Зиновьев. Оба укрылись в Разливе, где под видом сезонных рабочих пережидали опасное время. Ленин писал свою фундаментальную и, как показало время, глубоко ошибочную работу «О государстве», а также статьи, в которых довольно неуклюже оправдывался от выдвинутых в его адрес обвинений.

В самой партии это вызывало весьма неоднозначную реакцию. Так, по мнению члена ЦК Сталина, при «твердых гарантиях безопасности» Ленин и Зиновьев должны были явиться на суд, чтобы использовать публичную трибуну для пропаганды своих взглядов и отстаивания собственной версии событий. Временное правительство гарантии давало, но обвиняемые так и не появились...

Зато Троцкий использовал для защиты большевиков все свои ораторские и публицистические таланты. У вечного одиночки появился отличный шанс занять место исчезнувших лидеров, возглавив целую партию. Но он был готов возглавлять ее вместе с Лениным, который был сильнее его и как мастер закулисных интриг, и как теоретик.

Буфетная Голгофа

Формально Троцкий еще не был большевиком, но он уже руководил в Петросовете большевистской фракцией. Тогдашнюю обстановку Лев Давыдович обрисовал в своих мемуарах: «Каждому из нас нужно было много самообладания, чтобы проходить по коридорам и залам Таврического дворца, не согнувшись и не опустив головы, сквозь строй бешеных взглядов, злобного шепота, демонстративного подталкивания друг друга локтем («смотри, смотри»!) и прямого скрежета зубов. Нет ничего неистовее чванного и напыщенного «революционного» филистера, когда он начинает замечать, что революция, неожиданно поднявшая его вверх, начинает угрожать его временному великолепию.

Путь в буфет Исполнительного комитета был в эти дни маленькой Голгофой. Там раздавали чай и черные бутерброды с сыром и красной зернистой икрой: ее было много в Смольном и позже в Кремле. В обед давали щи и кусок мяса. Буфетчиком Исполнительного комитета был солдат Графов. В самый разгар травли против нас, когда Ленин, объявленный немецким шпионом, скрывался в шалаше, я заметил, что Графов подсовывал мне стакан чаю погорячее и бутерброд получше, глядя при этом мимо меня. Ясно: Графов сочувствовал большевикам и скрывал это от начальства. Весь низший персонал Смольного — сторожа, курьеры, караульные — явно тяготел к большевикам. Тогда я сказал себе, что наше дело наполовину уже выиграно. Но пока только наполовину».

Тем временем власти готовили показательный процесс над большевиками. Главными обвиняемыми были Каменев, Луначарский, Коллонтай, Рошаль и Раскольников, защищать которого взялся Троцкий. Однако вести пропаганду своих взглядов в качестве адвоката Льву Давыдовичу было непривычно.

20 июля в прессе было опубликовано его открытое письмо, представлявшее собой вызов Временному правительству.

И терпение властей лопнуло...

Через два дня Льва Давыдовича арестовали на квартире меньшевика Ларина и отправили в Кресты, где поместили в одиночную камеру.

Решающий шаг был сделан. И, конечно же, он был связан с известным риском и неудобствами. Впоследствии Троцкий вспоминал: «В тюрьму на свидание ко мне приходила жена с мальчиками. У них к этому времени уже был собственный политический опыт. Лето мальчики проводили на даче, в знакомой семье отставного полковника. Там собирались гости, больше всего офицеры, и ругали большевиков. Некий молодой патриот назвал за столом Ленина и Троцкого немецкими шпионами. Мой старший мальчик бросился на него со стулом, младший — на помощь со столовым ножом. Взрослые разняли их. Мальчики истерически рыдали, запершись у себя в комнате. Они собирались тайно бежать пешком в Петроград, чтобы узнать, что там делают с большевиками. На счастье, приехала мать, успокоила и увезла с собой. Но и в городе было не очень хорошо. Отец сидел в тюрьме. Революция решительно не оправдала надежд. Это не мешало мальчикам с восторгом глядеть, как жена украдкой просовывала мне сквозь решетку в камере свиданий перочинный нож. Я по-прежнему утешал их тем, что настоящая революция еще впереди».

Здесь Лев Давыдович не ошибся. Пойдя ва-банк, он своим красивым поведением покорил большевистскую партию и, перепрыгнув через все ступени партийной иерархии, вмиг очутился на вершине пирамиды. На состоявшемся 26 июля в полуподпольной обстановке VI съезде РСДРП(б) при выборах президиума два стула остались не занятыми. Это были стулья отсутствовавших Ленина и Троцкого.

Так возник один из самых мощных в истории революционных тандемов, сумевший подмять под себя одну шестую часть суши и серьезно взбаламутить оставшуюся часть планеты. Хотя летом 1917 года никто еще не знал, насколько высоки ставки в этой игре...

Дата публикации: 20 мая 2007