В нынешнем году совершенно незамеченным прошло 195-летие Туркманчайского мира. Между тем событие это было знаковым. Во-первых, Россия и Персия больше не воевали друг с другом. Во-вторых, в состав Российской империи были включены земли Восточной Армении и создана Армянская область, ставшая предшественницей современной Республики Армения.
Итоги войны были обеспечены победами русского оружия, хотя сама война начиналась не очень удачно.

Причины конфликта лежали в условиях завершившего предыдущую войну Гюлистанского мира (1813), стоившего персам Северного Азербайджана (современная Азербайджанская Республика). Край этот состоял из пяти ханств – Гянджинского, Карабахского, Ширванского, Шекинского и Талышинского. Местных правителей кавказский наместник Алексей Ермолов одного за другим отстранил от власти.

Ближайший помощник наместника князь Валериан Мадатов (из карабахских армян), по слухам, организовал в Нухе отравление последнего шекинского хана Измаила и с помощью интриг спровоцировал побег в Персию карабахского и ширванского ханов.

Между тем наследник персидского владыки Фетх-Али-шаха Каджара и правитель самой крупной провинции этой страны – Южного Азербайджана – шах-заде Аббас-мирза только и думал, как вернуть земли, утраченные в 1813-м. Он восхищался Петров Великим, мечтал провести в стране такие же реформы и, ограничивая себя (по восточным меркам) почти до аскетизма, расходовал большую часть средств на перевооружение армии. Помимо иррегулярной конницы, собиравшейся только на время боевых действий, имелись и регулярные части пехотинцев-сарбазов, которые, по мнению Ермолова, в ближайшее время должны были стать «наряду с лучшими в Европе». Отборный батальон этих войск состоял из русских перебежчиков под командованием Самсон-хана – бывшего вахмистра Нижегородского драгунского полка Самсона Яковлевича Макинцева.

Предметом особой гордости персидского принца была артиллерия, причем не закупленная за границей, а изготовленная собственными мастерами. Имелись в его войсках и иностранные офицеры; сначала это были французы, но потом их сменили англичане, поскольку именно с Великобританией в 1810 году Каджары заключили договор о союзе.

В 1821 году Аббас-мирза открыл военные действия против Турции, на некоторое время занял Карсский пашалык и одержал несколько не очень внятных побед, раздутых каджарской пропагандой до невероятных размеров. Правда, подписанный в 1823 году Эрзерумский мир сохранил статус-кво, но под влиянием самовнушений принц, кажется, искреннее поверил в собственные полководческие дарования и мощь своей армии.

Слухи о восстании декабристов дошли до Абасса-мирзы в сильно искаженным виде и были истолкованы в привычном для Персии духе – как начавшаяся гражданская война между наследниками умершего русского шаха.

Николай I, вступив на престол, был настроен миролюбиво и отправил в Персию своего чрезвычайного и полномочного посла – князя Александра Меншикова. Фетх-Али-шаху была подарена прекрасная хрустальная кровать, что можно было расценить как намек-пожелание – побольше отдыхать и проводить поменьше времени в походах.

Меншиков приехал в Тегеран, когда вопрос о вторжении уже решился. Русский посланник удостоился аудиенции у зятя шаха Аллаяр-хана, после чего был выпровожен обратно. При проезде через Эриванское сардарство он и его свита оказались под арестом, но получили свободу после вмешательства английского посланника Макдональда. Получив от местных армян предупреждение о готовящемся «нападении разбойников», Меншиков выбрал кружной путь и прибыл в столицу кавказского наместничества Тифлис в начале сентября, когда боевые действия уже шли полным ходом.

Вторжение началось 16 июля нападением со стороны Эриванского сардарства и разорением нескольких селений. Один из местных старейшин Хазар рассказывал, как после такого набега в деревню Караклис прибыл отвечавший за охрану границы командир Тифлисского полка Северсамидзе: «По улицам кровь, обезглавленные, еще не убранные трупы, стоны умирающих и вопли живых, убивавшихся над родными мертвецами. Едва показался русский отряд и впереди Северсамидзе, ехавший на дрожках, как женщины и ребятишки бросились к нему с упреками, что он не успел спасти их. Ожесточение толпы было так велико, что женщины стали кидать в князя камнями, из которых один попал ему в голову. Чтобы защититься от обезумевшего населения, князь спрятался под экипаж и крикнул: „Да уйми же ты этих дураков! Скажи им, что я не виноват в их разорении. Я сам ничего не знал о кизильбашах; они, не объявляя войны, разбойнически напали на нас, и я, как только управился с сардарем, сейчас же поспешил к ним на помощь. Жалею очень, что опоздал, но клянусь, что отомщу за них“. Странно и смешно было видеть мне, как этот Дели-князь, богатырь и телом и душой, никогда ничего не боявшийся, спрятался под дрожки от баб и ребятишек...»

26 июля отряд из ста шестидесяти шести человек Тифлисского гренадерского полка был атакован сначала кавалерией, а затем тысячным батальоном сарбазов. Израсходовав все патроны, тифлисцы бросились в штыки и пали смертью храбрых, за исключением 13 взятых в плен и еще 40, которые добрались до чащи леса и поодиночке сумели присоединиться к Северсамидзе.

Под шумок турецкие курды совершили нападение на германскую колонию Екатеринфельд, где около 70 мужчин полегли под саблями и около 140 человек, преимущественно детей и женщин, были уведены в неволю. Еще две немецких колонии – Анненфельдская и Еленендорфская – были обращены в прах и пепел войсками самого Аббаса-мирзы.

С главными силами численностью до 60 тысяч человек он начал вторжение 19 июля, вступив на землю Карабахского ханства. Русскими здесь командовал полковник Иосиф Реут, в распоряжении которого имелся только 42-й егерский полк, большая часть которого была занята работами в Чинахчи, в усадьбе князя Мадатова.

Узнав о приближении неприятеля, Реут занял оборону в крепости Шуша, где в его распоряжении имелось до 1700 солдат и офицеров, не считая армянских добровольцев. Однако находившиеся в горах и пытавшиеся пробиться к своим три роты подполковника Назимки были уничтожены, причем погибло или попало в плен до 800 человек – поражение по меркам войн с Персией почти неслыханное.

Войска Реута отбили два штурма Шуши, после чего начались переговоры, во время которых Аббас-мирза сделал весьма показательное заявление русскому парламентеру Францу Клюки фон Клюгенау: «Неужели вы думаете, что я пришел сюда с войсками только для одной Шуши? У меня еще много дел впереди, и я предваряю вас, что соглашусь на заключение мира только на берегах Москвы».

Заметив улыбку, невольно промелькнувшую на лице Клюгенау, он с живостью добавил: «Клянусь вам честью, что вы не получите помощи. Вы, верно, не знаете, что ваш государь ведет междоусобную войну со своим старшим братом и, следовательно, ему не до Кавказа. Что же касается Ермолова, то его давно уже нет в Тифлисе».

Ермолов на самом деле был в Тифлисе, но, прислав Реуту приказание держаться, занимался другими проблемами. Мусульманское население Северного Азербайджана, именуемое в российских источниках «татарами», переходило на сторону своих вернувшихся с персами правителей.

Правда, персам не удалось устроить мятеж среди беспокойных горных народов, но более половины Закавказья оказалось под контролем либо самого Аббаса-мирзы, либо его ставленников.

Естественно, эти неудачи должны были навлечь критику на Ермолова. Мемуарист Евгений Ковалевский писал: «В военном кругу говорили, что он распустил войска, что в них нет порядка знания службы, выправки, нет даже дисциплины, что и одеты они не по форме, и с виду не похожи на солдат. В Министерстве иностранных дел упрекали его в крайне жестоких мерах с персиянами, а равно и с владетелями покоренных народов. Приписывали ему планы, которых он никогда не имел. Наконец, упрекали его в том, что он не принял никаких мер на границах, не успел соединить разбросанных постов, не усилил гарнизонов в пограничных крепостях».

Но император по-прежнему не снимал Ермолова с должности, и вовсе не потому, что тот был ему дорог. Наместник подозревался в связях с декабристами и после восстания на Сенатской площади если не сам царь, то многие в его окружении всерьез побаивались, что Алексей Петрович двинет свой Кавказский корпус на столицу.

Этого не произошло, но доверием у нового царя Ермолов, разумеется, не пользовался.

Однако операция по замене опытного, знающего всех и вся наместника в специфических кавказских условиях оказывалась сопряжена с риском нарушения существующего баланса сил, в условиях же когда русская власть была поколеблена, риск этот возрастал многократно.

Хотя основания для такой кадровой замены у царя имелись даже без относительно мнимых или реальных связей Ермолова с декабристами. В своем донесении императору от 22 июля, сообщая о персидском вторжении, наместник, с одной стороны, писал о своем знании противника и ссылался на то, что все последние 10 лет ждал подобного нападения, а с другой – признавался, что «сии изменнические поступки» стали для него неожиданностью.

Знание противника предполагало, что Ермолов должен был готовиться к подобным «изменническим поступкам». Ссылка же на постоянные пересылаемые в Петербург предупреждения о персидской угрозе вряд ли была убедительной, поскольку не исполняющиеся в течение 10 лет предсказания неизбежно должны были притупить бдительность царского правительства. И кто должен был пробудить его, как не Ермолов?

К тому же, ориентируясь на официальные цифры и опыт предшествующей войны, царь должен был прийти к выводу, что войск у наместника вполне достаточно не только для успешной обороны, но и для наступления.

Разъясняя царский взгляд на проблему, начальник Главного штаба Иван Дибич писал, что по Кавказу разбросано около 30 тысяч войск.

Выделив для охраны Тифлиса пару тысяч, с оставшимися вполне можно разбить Аббаса.

Впрочем, 31 июля царь сообщил Ермолову о посылке 20-й пехотной и 2-й уланской дивизий, добавив, что перейти в наступление следует еще до их прибытия. А затем государь нанес удар: «Для подобнейшего изъяснения Вам намерений моих посылаю к Вам генерал-адъютанта моего Паскевича, коему сообщил оные во всей подробности». Далее указывалось, что Паскевич будет командовать войсками, действующими против персов, находясь, однако, «под главным начальством» Ермолова.

Биограф Паскевича князь Александр Щербатов констатирует: «Государь в данном случае так очевидно отступал от обязательных отношений подчиненного к начальнику, так явно нарушал всегда им же тщательно охраняемый законный порядок службы, что нельзя было не предположить здесь вперед обдуманного плана и подготовленного исхода созданною его волею неестественностью в порядке служебной подчиненности».

Неестественность усугублялась еще и тем, что император и Паскевич переписывались друг с другом напрямую, через голову Ермолова. Но зачем было любящему порядок и субординацию Николаю I нарушать обычную практику, вместо того чтобы просто заменить одного генерала на другого?

Уроженец Полтавы, наполовину украинец и наполовину белорус по крови, генерал-лейтенант Иван Федорович Паскевич, по аттестации данной ему самим императором Александром I, был «лучшим генералом» периода Отечественной войны и заграничных походов 1813–1814 годов.

С великим князем и будущим императором Николаем Павловичем он сблизился в 1814 году в Париже, а позже, став в 1821 году командиром 1-й гвардейской пехотной дивизии, являлся его непосредственным начальником как командира бригады. Именно по этой причине Николай I называл Паскевича «отцом-командиром».

Бесспорно, неудачное для России начало войны могло стать удобным поводом для смещения Ермолова, но лишь при условии, что ему найдется адекватная замена – военачальник, чей авторитет будет признан Кавказским корпусом.

И этот авторитет Паскевичу еще требовалось заработать.

Между тем в конце августа на Кавказ прибыло первое подкрепление, посланное, впрочем, еще до начала войны с Персией. Речь идет о лейб-гвардии Сводном полке, составленном из участвовавших в восстании солдат лейб-гвардии Гренадерского и Московского полков. Многие из офицеров, включая командира Ивана Шипова 2-го, также имели отношение к декабристским организациям, но вина их была невелика, так что вместо ссылки или каторги им дали возможность «искупить вину кровью врагов Отечества».

17 августа полк дошел до Тифлиса. К этому времени почти завершилось формирование предназначенного для похода против Аббаса-мирзы отряда Мадатова (численностью до 4 тысяч), который начал выдвигаться по направлению к Елизаветполю (Гяндже). 3 сентября у реки Шамхора эти войска столкнулись с силами старшего сына шах-заде Мамеда-мирзы (численностью около 8 тысяч пехоты и 2 тысяч регулярной конницы) и нанесли им поражение.

Общие потери русских составили всего 27 человек убитыми и ранеными. Потери персов, по заявлениям Мадатова, могли достигать 2 тысяч, хотя количество пленных – 75 человек – наводит на мысль, что цифра эта сильно завышена.

На следующий день Мадатов занял Елизаветполь, но после этого он оказался один на один с главными силами Аббаса-мирзы, выстоять против которых без помощи не было ни единого шанса. И помощь приближалась.