8 мая 2014 года исполнилось 100 лет со дня рождения непревзойденной исполнительницы романсов Аллы Баяновой. До векового юбилея она не дожила всего три года.

Немного странно, но в России признание и славу она обрела уже на восьмом десятке. И этот успех стал для нее наградой за пережитые испытания…

Мы публикуем материалы о певице, подготовленные председателем попечительского совета Фонда Аллы Баяновой.

Певица Алла Баянова родилась в 1914 году в Кишиневе в семье русского оперного певца. Музыкальное образование, уроки вокала получила у отца. В Париже в тринадцать лет стала профессиональной певицей. В 1933 году переехала в Бухарест, во время войны оказалась в концлагере. Много раз пыталась вернуться в Россию. С 1989 года жила в Москве и за одиннадцать лет дала более тысячи концертов. Выпустила несколько дисков. Ее репертуар: цыганские таборные песни, романсы, песни 1930–1960-х годов, зарубежные шлягеры. Народная артистка России с 1999 года.

ПОЗДНЕЕ ПРИЗНАНИЕ

О знакомстве с Баяновой вспоминает известный музыкант заслуженный артист РФ Виктор Фридман:

– Это имя я впервые услышал в некий воскресный день в 1985 году в телепередаче «Музыкальный киоск». Помню, когда ведущая объявила, что теперь она представит румынскую певицу Аллу Баянову, которая приехала в Москву для записи пластинки, моя рука потянулась, чтобы выключить телевизор (не очень я интересовался румынской музыкой). Рука, впрочем, тут же отдернулась, когда ведущая сказала, что у рояля Давид Ашкенази. Этого пианиста, которого называли «великим тапером», я очень любил и всегда считал его выдающимся музыкантом.

Оказалось, что речь идет о русском салонном и городском романсе. Сказать, что мне понравилось то, что я услышал примерно за 10 минут телевизионного времени, невозможно – это не те слова. Я был потрясен и очарован.

А через несколько дней мне позвонили и спросили, не смог бы я сыграть два концерта с Аллой Николаевной Баяновой. Познакомили нас в гостях у супружеской пары – почитателей ее таланта. Был накрыт стол, посидели, а потом хозяин дома попросил гостью спеть, а Виктор, мол, попробует саккомпанировать. Помню, меня удивило, что она знала тональности своих песен: это вовсе несвойственно большинству певцов, они предпочитают сунуть тебе клавир, и, как правило, дрянной. Не помню, что мы пробовали, но, только пропев несколько фраз, она остановилась и сказала: «Ой, Витя, не смогли бы вы мне помочь? У меня два концерта...»

Надо сказать, я был, что называется, в материале. Где-то еще в конце 1960-х в среде моих музыкальных друзей возникли записи Козина, Лещенко, потом появились пластинки Изабеллы Юрьевой и Клавдии Шульженко. А до этого в телевизоре крутили Дину Дурбин с ее коллажем из русских романсов из фильма «Сестра его дворецкого». Таким образом, у меня на слуху оказалось огромное количество старых песен и романсов, причем в изумительном исполнении.

Упомянутые два концерта были сыграны, а репетировали мы с Аллой Николаевной в холле гостиницы «Россия», где ее поселил тогда Госконцерт. Больше таких услуг ей не предоставляли, и в последующие, ставшие частыми, визиты в Москву и Ленинград она жила у друзей и почитателей.

В 1988 году фирма «Мелодия» предложила Баяновой записать пластинку под номером три – первые две она записала с Давидом Ашкенази. Алла Николаевна, в свою очередь, попросила меня быть музыкальным руководителем записи. Мы отобрали репертуар из 14 номеров, среди них – романсы, танго и цыганские песни, я написал аранжемент. Для цыганских песен собрали хор – «Мелодия» пригласила семью Эрденко, а я своих друзей – драматических артистов из театров на Таганке и «Современника».

Постепенно имя Баяновой приобретало известность. Я горжусь тем, что был одним из организаторов и участником первого ее полноценного телевизионного концерта в клубе им. Серафимовича, около Белорусского вокзала. Позвонила мне Женя Поплавская (мама знаменитой исполнительницы роли Красной Шапочки, руководившая тогда концертной деятельностью этого клуба), а поскольку ее муж был телережиссером, вопрос с телевизионщиками решился автоматически.

Тогда же авторы телеверсии концерта записали с Аллой Николаевной развернутое интервью, а ведь она замечательный рассказчик и говорит свободно на русском, французском, румынском и немецком.

В 1990 году Баянова уже стала гражданкой России и поселилась в Москве в небольшой квартирке в арбатских переулках. Я вспоминаю, как в начале нашего знакомства Алла Николаевна часто размышляла вслух, сколько времени ей еще петь на эстраде, и приводила слова своего отца, оперного баритона Николая Баянова-Левицкого, что таборные старухи, мол, поют до 90 лет. Свидетельствую здесь, что эти рекорды самой Аллой Баяновой с лихвой перекрыты.

АЛЛА БАЯНОВА: «ЧАУШЕСКУ СКАЗАЛ, ЧТО ОТ МЕНЯ ЗА ВЕРСТУ ПАХНЕТ РОССИЕЙ»

Это интервью легендарный журналист Феликс Медведев подготовил в 2001 году после творческого вечера певицы. И начал он с того, что спросил Баянову, как она относится к современной эстраде: к Кобзону, Пугачевой, Киркорову, Земфире.

– Земфира такого сорта непредсказуемый персонаж, что за мои высказывания о ней когда-нибудь ее команда в каком-нибудь темном уголке так мне надает, что...

– Алла Николаевна, не бойтесь, это же полемика. Земфира наверняка понимает огромную разницу между ее поколением и вашим. Ваши вкусы как две разные планеты.

– На днях меня пригласили в жюри конкурса красоты по избранию какой-то там «Миссис Москвы». Мероприятие, в общем, интересное – соревновались молоденькие мамочки, и я с удовольствием наблюдала за красивыми стройными московскими леди. Но каждый сантиметр подиумного пространства освещался мощным потоком света, вокруг горели лампы и прожектора – синие, лиловые, красные, – и все двигалось, полыхало. От этой иллюминации публика чувствовала себя неуютно. А я тем более. Но оказалось, что это все цветочки. В честь победительниц был дан такой концерт, что я не выдержала. На сцене начался сущий ад: ор, грохот, рев, мяуканье, лай. Один махал микрофоном, точно ковбой пистолетом. О чем он пел и под какую мелодию? Наверное, знал только он один. Нельзя ничего было понять. Я в шоке ретировалась из зала. Заболело сердце, к машине шла шатаясь.

– Ну вот видите, какая пропасть между тем, как это все происходило в ваши молодые годы в Европе, где вы жили, и тем, что происходит нынче в России. Но мне кажется, что все же совсем отвергать эстраду XXI века нельзя. Кстати, вы очень красивы. Наверное, сами тоже когда-нибудь участвовали в подобных конкурсах?

– Участвовала. Тогда я была слишком юной, мне было семнадцать лет... Было это в Париже, где я жила с родителями и где прошла часть моего детства и юности. С Парижем многое связано. Именно там на меня как на начинающую певицу обратил внимание Александр Николаевич Вертинский. Он меня обласкал, а своим искусством произвел на мое пылкое воображение безумное впечатление. Второго такого певца и человека я в своей жизни больше не встречала.

– Говорят, он очень любил красивых молоденьких женщин. Наверняка пытался ухаживать и за вами.

– Вы знаете, нет. Все наоборот: я охраняла его от наскоков пылких дам. Он мне говорил: «Аделаида (почему-то он так звал меня), спасай, в зале акулы, спрячь меня куда-нибудь».

– Совместные с ним выступления были?

– Один раз мы дуэтом спели «Молись, кунак...». Это было прекрасно, я очень волновалась, но потом ужасно гордилась. Пели мы в ресторане, что по тем временам было совершенно естественно. Вся музыкальная культура вышла из ресторанов и кабаков: и Вертинский, и Морфесси, и Настя Полякова. Ресторан был подиумом к чему-то более высокому. Ведь тогда не существовало ни театра «Ромэн», ни эстрадных театров.

– Великие русские певицы Вяльцева, Плевицкая прошли мимо вас?

– Я их не знала, они были старше. Но мне очень нравилась Надежда Плевицкая, я слушала ее на пластинках не очень хорошего качества, но и по ним я понимала, что это большая певица.

– Скажите, а позже, в 1930–1960-е годы, что знали вы, проживая в Европе, о русском искусстве? Слышали о Лидии Руслановой, Клавдии Шульженко, Лемешеве, Козловском, о балерине Улановой?

– К сожалению, почти ничего. Ведь существовал железный занавес.

– Зато рядом с вами был великий Шаляпин.

– Это верно. Много раз я слышала его, а однажды в Бухаресте, где я работала в коллективе Петра Лещенко, мне посчастливилось общаться с ним в течение целого вечера. Но о Шаляпине можно долго рассказывать. Оставим эту тему на другой случай. В Париже тогда жила знаменитая балерина Кшесинская. Помню, как с моим отцом-артистом мы выступали в Монте-Карло, в баре «Абрек». И вдруг струнный оркестр умолк. Я глянула и увидела, как в зал входит Матильда под руку со своим мужем. Оркестр заиграл в ее честь «Испанский танец» из балета «Лебединое озеро».

– Говорят, она была очень красива. Ведь сам Николай II был в нее влюблен.

– Нет, красивой я ее не находила. Но обаяние и какая-то магическая аура были при ней. Вся первая волна эмигрантов сплетничала, шепталась, что государь подарил Кшесинской не только дворец, но двенадцать солитеров. Вот вы наверняка не знаете, что это такое. Солитер – это большой бриллиант голубой воды. В переводе означает «единственный, одинокий». Так вот, на балетной туфельке знаменитой балерины красовалось целых двенадцать солитеров.

– Выходит, вы мало знали о тогдашнем СССР. Но было ли предчувствие страшной катастрофы, войны, надвигавшейся на Европу?

– Да, было. Мой отец, участник Первой мировой войны, служил в 8-м Гвардейском кавалерийском полку, был дважды ранен. Смелый в своих суждениях, он говорил о Гитлере, о Сталине, они с мамой прививали мне и поддерживали горячую любовь к России. Помню, когда я была еще ребенком, отец посадил меня на колени, обнял и сказал: «Знай, что нет на свете страны лучше России. Ты будешь жить своей жизнью, идти своим путем, но настоящее счастье придет к тебе, когда ты вернешься в Россию». И я рвалась в Россию. Всю жизнь. Но прорваться было невозможно. То не впускал КГБ, то не разрешал отъезд Чаушеску, то еще какие-то обстоятельства.

Из Франции мы уехали в 1930-х годах. Путешествовали по миру. Объехали весь Ближний Восток, побывали в Израиле, по-тогдашнему Палестине. Впечатлений в памяти осталось много. Я помню то, что многие уже не помнят и не знают. Меня удивил тогдашний Тель-Авив, безлюдный, пыльный маленький городишко, в котором еще не было переселенцев. Страшное впечатление оставил Иерусалим. Заброшенным выглядел огромный собор, в котором хранятся Христовы святыни. А в Генуе мама меня сразу же повела на кладбище и показала знаменитые мемориальные скульптуры. Мне казалось, что они вот-вот оживут, так совершенны они были. Творения Микеланджело и Леонардо я видела еще тогда в оригинале. В Италии же позже я узнала о великом Карузо, а Марио Ланца еще только начинал.

– Вы упомянули имя Чаушеску, который, как я слышал, был вашим злым гением. Но ведь этот диктатор, как и многие тираны мира, не был лишен сентиментальности и любил внимать голосу муз.

– Да, это чудовище любило музыку, в особенности романсы. Он даже коллекционировал пластинки. Слышал он и обо мне. Чаушеску взбеленился после одного моего выступления по румынскому телевидению. Почему взбеленился? Потому что я пела только по-русски. Я не могу представить, скажем, как по-румынски петь «Очи черные». И тиран взорвался, он приказал мне петь только на румынском языке. Однажды он прислал ко мне людей в штатском, которые известили меня, что Николае Чаушеску пожелал иметь у себя мою запись пяти романсов на румынском языке. Что делать? Ночи напролет я переводила русские романсы на румынский. И сделала запись. Через две недели люди-невидимки пришли ко мне снова, чтобы сообщить приговор: «Товарищ Чаушеску прослушал один романс и сказал, что от вас Россией за версту пахнет, а нам таких не надо».

И я попала в еще более сильную опалу. Мне перекрыли кислород, жизнь становилась невыносимой. А уехать в Россию было очень и очень трудно. Ничего не мог сделать и советский посол в Бухаресте, который был ко мне внимателен и приглашал на дипломатические приемы. Спас меня Михаил Горбачев. И 22 декабря 1989 года после полувековых скитаний по чужбине я вернулась на родину.

– В этой уютной комнатке, где мы разговариваем, наверное, и часть вашей прошлой долгой жизни. Я смотрю на старые фотографии – на них ваши отец и мать?

– Кроме этих фото, ничего у меня не осталось от прошлого. Ведь я уезжала в СССР как бы на время, полагая, что меня снова выпрут обратно, как какую-нибудь изменницу, и с собой взяла лишь маленький чемоданчик. А вышло, что приехала навсегда.

– Понимаю, что вы давно уже вжились в нашу жизнь, в нашу демократию, в наш капитализм. И как вам живется-поется? Хватает ли пенсии? Или приходится выходить на сцену не только ради удовольствия?

– Ради удовольствия, как говорил Шаляпин, только птички поют. Хотя я давала очень много благотворительных концертов. Особенно люблю выступать перед моряками, которых я обожаю, перед блокадниками, инвалидами войны и, не удивляйтесь, милиционерами. Я их, конечно, не боюсь, стараюсь быть законопослушной, но жизнь у них нынче тоже нелегкая. Так что выступаю и за гонорары, мне кормить надо и своих помощников (они вас встречали в прихожей), и мою большую семью. Тем более недавно она увеличилась сразу на три души. Там в углу в коробке спят три котенка. Они недавно родились. Их мама тоже со мной, а чтобы им всем было не скучно, я собираюсь подарить им общество двух прекрасных собачек.

– Алла Николаевна, что это у вас за орден на груди? Уж не мама ли вы героиня?

– Не шутите, это серьезный знак – я народная артистка России. Надела специально для вас. Как это в рекламе? Ведь я его достойна. Хотя место на эстраде и народному артисту нелегко завоевать. Тем более мне, приезжей. Вся эстрада схвачена мафией. Не пробьешься, не пролезешь. Кругом кордоны. Мечтаю прорваться к самому Лужкову, поговорить с ним. Но как прорвешься, когда даже по его заместителям стреляют нынче прямо на улице. Ему, видно, еще долго будет не до моих романсов.

– Не обижайтесь, но мне кажется, что при вашем прекрасном голосе и необычной биографии ваша творческая карьера не достигла своего возможного пика. Вы могли бы завоевать весь мир.

– Спасибо, но я тоже ощущаю, что не сделала великой карьеры. Ни в творческом, ни в материальном плане. Так, видно, было угодно Богу. Но я не слишком переживаю и живу сегодняшними радостями. А знаете, как я родилась? Это любопытно. Мой отец был красавец. И мама его ревновала. В памяти остались какие-то объяснения между ними, видимо, на этот счет. Так вот, когда они поженились, то я не через 9 месяцев появилась на свет, а чуть позже. Однажды маме, может быть, впервые после свадьбы показалось, что на папу какая-то красотка не так взглянула. Мама вспыхнула и выбежала из дома. Отец за ней. Объяснения, слезы, обещания, примирение. И вот от этого сладкого примирения я и родилась.

ОБ АЛЛЕ БАЯНОВОЙ ВСПОМИНАЮТ

Святослав Бэлза, музыкальный и литературный критик, публицист, музыковед, телеведущий:

«Когда Алла Николаевна вернулась в нашу страну, то быстро заняла на тот момент пустовавший трон королевы русского романса. Мне повезло быть с нею знакомым, дружить, общаться, бывать у нее дома, даже в тот роковой для нее период, когда она в достаточно преклонном возрасте сломала шейку бедра, ходила с костылем, но при этом совершенно не унывала. После выздоровления, кстати, не прекращала своей гастрольной деятельности. Я помню, мы снимали с ней сюжет для моей передачи именно в тот день, когда она получила советский паспорт. И вот Алла Николаевна с гордостью демонстрировала мне этот документ, была невероятно счастлива и горда этим фактом. Ей повезло иметь потрясающий талант, и к тому же в эмиграции она приобрела уникальную школу исполнения русского романса. При этом Баянова была невероятно обаятельна. А эти бездонные глаза, в которых можно было утонуть!

Что касается жанра, то сейчас романс переживает некий ренессанс. И у истоков сегодняшней популярности, несомненно, стояла Алла Баянова. Как многие знают, русский романс, я имею в виду не классический романс Глинки или Чайковского, а, скажем так, бытовой, переживал разные периоды. В советское время нередко находился под подозрением как жанр. А ведь зачастую это всего лишь история любви, чаще всего трагической. И Баянова как-то необычайно глубоко доносила содержание каждого романса, а не просто исполняла слова и ноты. Она проживала эту историю. Это не могло не трогать зрителя.

Алла Николаевна была очень чутким собеседником с потрясающим чувством юмора. Она была очень современна, интересовалась происходящим в политике, в искусстве, слушала много музыки разных жанров, чтобы понимать, что происходит на сцене. Ее отличал аристократизм, безграничный талант и невероятная щедрость, как в душевном смысле, так и в материальном. Перед Баяновой можно только преклоняться – перед ее жизнью, красотой, неувядающей творческой молодостью».

Олег Погудин, музыкант, исполнитель русских романсов, заслуженный артист России:

«Я не могу сказать, что был очень хорошо знаком с Аллой Николаевной, но мы очень часто встречались с ней на сцене, я любил приходить к ней на концерты, она – ко мне. Конечно, запомнилась первая встреча. Это был конец 1980-х, она жила тогда еще в Румынии и впервые приехала в Ленинград со своими концертами. А я в то время только начинал свою концертную деятельность, лет двадцать мне было. После концерта ее поклонницы, которым нравилось мое творчество, подбежали к ней и говорят: «Послушайте этого молодого человека, он так хорошо исполняет романсы!» На что она так спокойно и просто ответила: «Нет, сейчас я его слушать не буду. Я с удовольствием хотела бы послушать лет через десять, но я, конечно же, не доживу до этого времени». Позже я очень часто напоминал ей об этом, и мы всегда смеялись. После того разговора она почти четверть века прожила.

Баянова уникальна, соединила собой разные времена. Это целая эпоха. Ей повезло родиться и начать выступать в то время, когда жанр романса был в расцвете, он был молодой, полный сил, было много внутренних резервов и перспектив для творчества. И вот в этом всем появилась Алла Николаевна, которая впитала в себя этот дух прекрасного. С тех самых пор и до наших дней она пронесла верность романсу. Заметьте, Баянова в возрасте уже могла забывать слова, могла не очень живо реагировать на какие-то вещи, но пела-то она великолепно до конца своих дней! Она прекрасно исполняла не только романсы, но и народные песни. А ее коньком был цыганский романс. Та живость, искрометность, музыкальность, характерность, которую передавала Баянова, невозможно забыть. И научиться этому тоже невозможно, потому что это было у нее в крови».

Нина Шацкая, исполнительница романсов и джаза, заслуженная артистка России:

«С Аллой Баяновой общаться в неформальной обстановке, к большому сожалению, мне не довелось. Но в кулисах, перед концертами, мы несколько раз сталкивались. И всегда Алла Николаевна излучала поток энергии, даже в глубоко преклонном возрасте. Поражали ее глаза – очень большие, яркие и красивые, глаза настоящей дивы! Так же поражала и речь певицы: богатая, живая, наполненная юмором, очень правильная в плане грамотности, и это несмотря на долгую эмиграцию. А ее голос! Уверена, ни один человек, слышавший голос Баяновой, не оставался равнодушным, настолько голос этот был мощным, самобытным и до последних дней чистым.

В СССР романс долгие годы находился в полуподпольном состоянии и считался мелкобуржуазным жанром, репертуар был ограничен худсоветами, найти нотный материал было очень сложно. И разумеется, едва стали продаваться записи Аллы Николаевны, я старалась скупать все, что можно. Баянова была автором или первым исполнителем множества романсов, настоящих шедевров жанра.

С ее возвращением в Россию романс получил новую жизнь. Она собирала залы по всей стране, камерный жанр зазвучал на больших площадках, и каждый романс становился маленьким спектаклем, в котором отсутствовали наигранность и буффонада. Баянова брала слушателя искренностью и огненным темпераментом. Своим исполнением она покорила не одно сердце».