«Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом», – сетовал Пушкин. И с нашим великим поэтом трудно не согласиться: бескорыстным и талантливым людям на Руси всегда выпадает тяжкая судьбина. Даже богатым и знаменитым нелегко, а уж простому человеку, наделенному смекалкой и изобретательностью, хоть волком вой. Редкому счастливчику удается пробить бюрократическую оборону, преодолеть равнодушие правительства и сопротивление алчных чиновников, но, как сказал Федор Михайлович Достоевский, «кто хочет приносить пользу, тот и с буквально связанными руками может сделать бездну добра».

МЕТРОПОЛИТЕН ИМЕНИ ЛЕОНТИЯ ШАМШУРЕНКОВА

В Москве есть две достопримечательности, которые обязательно должен увидеть каждый путешественник – это Царь-пушка и Царь-колокол. По-моему, в этих гигантах, как в капле воды, отразился русский характер. Всему миру на изумление сделали богатырских размеров пушку и колокол, но вышла небольшая промашка: Царь-пушка так ни разу и не выстрелила, а Царь-колокол так и не зазвонил. Где-то что-то недосчитали, в чем-то не повезло, тут еще прибавилось неудачное стечение обстоятельств – и вся работа насмарку. А ведь сколько труда было вложено! Взять хотя бы Царь-колокол. Только подготовительные работы заняли полтора года. И вот наконец 25 ноября 1735 года мастера Михаил и Иван Моторины в специальной глубокой яме начали отливку колокола высотой шесть и диаметром шесть с половиной метров. Когда работа благополучно завершилась, возник вопрос: «А как эту громадину из ямы вынуть?» В итоге были предложены три оригинальных проекта. Один из них представил Леонтий Шамшуренков.

Если бы в XVIII веке существовали анкеты, то о нем написали бы следующее: Шамшуренков Леонтий Лукьянович, 1687 года рождения, крепостной крестьянин, проживает в деревне Большаково Яранского уезда, по профессии – обычный гений. Правда, Леонтий Лукьянович сам не смог бы заполнить анкету – он был неграмотный, но его идеи были просто удивительными, на века опережавшими время.

Шамшуренков разработал подъемную машину, с помощью которой можно бы поднять из десятиметровой ямы Царь-колокол весом двести тонн. Военная коллегия рассмотрела проект и признала «оный снаряд к назначению пригодным». Леонтий Лукьянович сделал модель подъемника, и осенью 1736 года комиссия объявила, что «машины, которыми колокол из земли вынимать и по земле тащить, признаны к подъему больших тяжестей удобными». Подъемную машину Шамшуренкова начали возводить над литейной ямой, но... 9 июня 1737 года в одиннадцатом часу вечера в доме Милославских за Боровицким мостом солдатская вдова поставила перед иконой свечку и легла спать. Тоненькая свечка накренилась и упала. Сначала загорелась комнатка вдовицы, потом вспыхнул дом, затем занялась вся улица... Так от копеечной свечки сгорела вся Москва и даже Кремль вместе с подъемной машиной Шамшуренкова. После пожара было уже не до колокола. 20 июня 1737 года Леонтий Лукьянович, получив паспорт, «был отпущен в дом свой».

Дорога из Москвы до родной деревни Большакова была дальней, и, трясясь в телеге, запряженной тощими лошаденками, Шамшуренков размечтался о коляске, которая будет бегать сама по себе. Он даже название выдумал – «самобеглая коляска». За разработкой дело не стало. Леонтий Лукьянович не владел кузнечным и слесарным ремеслами, и поэтому сконструировал безлошадный экипаж из дерева. Работа шла к благополучному завершению, но тут, как всегда, вмешалась злодейка-судьба. Леонтий Лукьянович ввязался в судебную тяжбу с владельцем винокуренного завода купцом Корякиным. Жадный и лживый купец незаконно захватил часть земель, принадлежавших брату Шамшуренкова. Борьба за правое дело окончилась для Леонтия Лукьяновича суровым приговором: четырнадцать лет тюремного заключения. Шамшуренков сгинул бы в остроге, но «самобеглая коляска» вывезла его на волю.

Леонтий Лукьянович отправил в Сенат прошение с предложением изготовить «курьезную самобеглую коляску: она будет бегать без лошади и управляться через инструменты двумя человеками, стоящими на той же коляске». Шамшуренков писал, что коляска сможет перевозить двух пассажиров, преодолевать большие расстояния, ездить не только по равнине, но и по горным дорогам. На производство «самобеглого» экипажа Шамшуренков попросил всего тридцать рублей.

Видимо, желание ездить на престижном транспорте у российского чиновничества в крови: Сенат постановил немедленно освободить изобретателя. В мае 1752 года Шамшуренков прибыл в Петербург, ему отвели квартиру, дали помощников, необходимые материалы и инструменты, а также десять копеек на питание в день. К Леонтию Лукьяновичу приставили офицера, который наблюдал, «чтобы делание коляски производилось со всяким поспешанием, а по окончании представить в Сенат коляску вместе с изобретателем». Шамшуренков сделал «самобеглую коляску» за четыре месяца, получил 52 рубля наградных и свободу!

Придворная знать развлекалась катанием в «самобеглой коляске», а Леонтий Лукьянович обратился в Правительствующий Сенат с новыми предложениями. Он разработал «сани, которые будут ездить без лошадей зимою, а для пробы могут ходить и летом». Еще одно свое изобретение Шамшуренков назвал часами. Этот прибор укреплялся на задней оси коляски и показывал пройденное расстояние. Первый в мире таксометр мог вести учет расстояния до тысячи верст и «на каждой пройденной версте бил в колокольчик». За изготовление «самобеглых саней» Шамшуренков запросил пятьдесят рублей, за таксометр – восемьдесят. Самым грандиозным планом Шамшуренкова была «подземная колесная дорога». Представляете, уже в середине XVIII века в Москве могли бы построить метрополитен и назвать его именем изобретателя. Хотя нет! Конечно, подземную дорогу назвали бы метрополитеном имени Ее Императорского Величества Елизаветы Петровны. Метрополитен стал бы первым в мире! Россия на сто лет опередила бы Англию!

К несчастью, в архивах не сохранилось ни чертежей, ни подробных описаний изобретений Шамшуренкова. Да и финал его жизни окутан тайной: неизвестно, при каких обстоятельствах умер великих изобретатель...

БЫВАЕТ, ЧТО ПРАВДА НЕОБЫЧНЕЕ ВЫМЫСЛА...

История города Моршанска не слишком богата событиями. Этот небольшой городок, расположенный на берегах реки Цны, в дореволюционной России славился торговлей двумя самыми необходимыми русскому человеку товарами: хлебом и махоркой. В летописи города Моршанска есть такая примечательная запись: «В 1775 году Господь уродил хлеба такое изобилие, что не могли перевезти его на гумно, много осталось в копнах. Цена на хлеб стала копейка за шесть пудов». Представляете, 96 килограммов зерна стоили одну копейку! Ежегодно из Моршанска вывозилось 14 миллионов пудов хлеба, муки и махорки. Моршанское купечество богатело, и зажиточные торговцы думали не только о сиюминутных выгодах, но и о душе не забывали.

В 1811 году прихожане храма Николая Чудотворца решили на месте деревянной церкви возвести новую, каменную. Однако возник вопрос: что делать со старым зданием? Храм и колокольня были сложены из сосновых бревен, покрыты добротным тесом, а наличники отделаны резьбой так искусно, что любо-дорого смотреть. В приходе церкви Николая Чудотворца числилось 320 человек мужского пола, и у каждого было на этот счет свое мнение. Большинство мужиков предлагали раскатать сруб по бревнышкам, но самые отчаянные мечтатели захотели передвинуть храм на другое место так, чтобы сохранить его в целости и сохранности. Купечество зачесало в затылках. Конечно, можно было пригласить какого-нибудь иностранца. Однако известно, что патентованный механик сдерет три шкуры, так что получится не экономия, а одни убытки. Пока судили-рядили, явился добрый молодец, крепостной крестьянин помещицы Засецкой. Звали его Дмитрием Петровым. В округе Петров был известен как хороший мастер, возглавлявший артель плотников, работавших в Моршанске.

Дмитрий Петров предложил передвинуть деревянную церковь на новое место за 250 рублей. Оценить, как велика была плата, которую за свой труд назначил мастер-самоучка, достаточно сложно. Годовой доход помещика средней руки составлял около сорока тысяч рублей, лакей получал жалованье 50 рублей в месяц, няня – 25 рублей. Если бы Дмитрий Петров захотел обзавестись престижным средством передвижения, то денег не хватило бы: карета стоила три тысячи рублей. Да и едва ли крепостной мастер взялся передвинуть церковь ради выгоды. Конечно, нет. Хотелось сделать доброе дело и прославить свое имя.

Дмитрий Петров и староста церковного прихода сговорились о цене и ударили по рукам. Начались приготовления. Под церковь подвели толстые бревна и с помощью насыпи здание слегка приподняли. Под деревянным храмом сделали новый бревенчатый фундамент, а под бревнами устроили катки. Церковь обвязали канатами, а по углам скрепили железными болтами. Когда все было готово, Дмитрий Петров попросил священника, чтоб звонили в большой колокол. На благовест собрался народ. Некоторые прихожане вошли в церковь и стали служить молебен, а другие помогали Петрову. И вот церковь, наполненная молящимися, оглашаемая пением и колокольным звоном, повинуясь сотням рук рабочих, сдвинулась с места и легко, как перышко, поехала по земле. Никакого урона здание не получило, только крест наверху церкви слегка колебался. Деревянный храм передвинули на 42 аршина, то есть почти на тридцать метров!

5 марта 1812 года моршанский городничий донес тамбовскому губернатору Нилову о подвиге крестьянина Рязанского уезда деревни Кольцовой Дмитрия Петрова. Однако никто не знает, был ли награжден Дмитрий Петров и как сложилась его дальнейшая судьба...

СЧАСТЬЕ ПРИДЕТ – И НА ПЕЧИ НАЙДЕТ

Традиция отмечать профессиональная праздники имеет очень глубокие корни. 23 сентября, в день мученицы девы Ираиды, свой праздник отмечали печники. Умелым печникам отвешивали низкие поклоны и угощали наливушками – пирожками из ржаной муки с картошкой. Да и как печника не уважить? Печи согревали и крестьянские избы, и царские дворцы: ведь всем хочется, чтобы в доме было тепло и уютно. Печи в деревенских избах не только обогревали, в печах готовили пищу, сушили грибы, коптили рыбу, в печках мылись и парились, на печах спали, а тепло русской печи считали самым надежным средством от всех хворей. Работа печника требует навыков, сноровки и знания секретов, которые передаются по наследству. Печь, сложенная неправильно, будет пожирать дрова, душить угарным газом и грозить хозяевам пожаром. Не удивительно, что хорошие печники были нарасхват и жили зажиточно. Взять к примеру, известную династию печных дел мастеров Гнусиных. Емельян Гнусин жил на берегу реки Волки в селе Городище Ярославской губернии в собственном каменном доме. У Емельяна была большая семья: четверо сыновей и две дочери. Вот только работать Емельяну Гнусину приходилось в Москве, где было много заказчиков и высокая плата за работу. В родной деревне печных дел мастер появлялся только раз в году на одну-две недели.

В 1836 году Емельян Гнусин приехал домой на краткую побывку и увидел, что его старший сын Дмитрий уже совсем взрослый – мальчишке стукнуло десять лет! Отец решил, что пора приучать сына к печному делу. Не долго думая, он забрал Дмитрия в Москву. «Сначала мне было очень трудно, – воспоминал Дмитрий, – отец приставил меня к самой черной работе, спрашивал с меня больше, чем с других. Мало того, что я должен был носить на себе глину и кирпичи, рабочие сядут обедать или завтракать, а меня пошлют на другой конец Москвы с каким-нибудь делом. Отец поручил меня мастеру Василию, у которого я должен был учиться. Василий был очень строг, колотил за неисправность, бранил всякими словами, а отцу я жаловаться не смел, мне за это была вторая ругань».

Прошел год. Дмитрию исполнилось одиннадцать лет, и отец позволил юному печнику сложить свою первую печь, однако предупредил, что обороты будет укладывать сам. Не вникая в сложности печного дела, следует сказать, что дымообороты – это каналы, расположенные внутри печи, они соединяют топливник с дымовой трубой. Проложить обороты – это самое мудреное дело для печника, но Дмитрий не испугался и прекрасно сложил всю печь. Отец был поражен и... назначил сына управляющим над работниками своей артели. Бородатые печники смотрели на парнишку косо: «Ишь какой сопливый начальник выискался!» Однако Дмитрий никому спуску не давал: «Увижу всякую неисправность или неточность, велю все разломать и делать заново». Отец тоже не делал скидок на возраст сына, спрашивал с мальчика как со взрослого. Дмитрий предоставлял отцу отчеты о работах, чертежи и сметы. Из конторы он освобождался в восьмом часу вечера, а потом шел по домам заказчиков, чтобы проверить качество работы печников. Под присмотром Дмитрия новую печку протапливали. Недостатки устранялись немедленно. Однажды Дмитрий в тридцатиградусный мороз полез на крышу гостиницы Шевалдышева, чтобы исправить плохо сложенную трубу.

В шестнадцать лет Дмитрий Гнусин в одночасье стал изобретателем: «Сидели мы с отцом за утренним чаем. В комнате было прохладно, и отец пошутил:

– Хорошо бы нам сделать такую маленькую печку, чтобы ее можно было поставить на стол».

Дмитрий решил удивить отца и за несколько часов сложил крошечную печку, которая умещалась на скамеечке для ног. Когда Емельян Гнусин вернулся с работы, печка-малютка прекрасно нагрела комнату. В дальнейшем Гнусины даже перестали топить большую голландскую печь, которая в день «сжирала» дров на 15 копеек. Крошечная печурка Дмитрия, круглосуточно поддерживая тепло, потребляла древесного угля всего на полторы копейки. В сентябре 1848 года Емельян Гнусин умер. Дмитрий стал полноправным хозяином отцовской артели. К этому времени Гнусинские печи согревали Большой и Малый театры, фешенебельные гостиницы, дома аристократов и даже Кремлевские дворцы.

В марте 1849 года в Москве ожидали приезда императора Николая I на церемонию освящения Большого Кремлевского дворца. Дмитрию поручили отвечать за огромное печное хозяйство. Работенка оказалась жаркой. За два дня до приезда императора прибыли пятьдесят поваров и затопили кухонные плиты. Удушающий чад распространился по золоченым залам дворца. Президент Московской дворцовой конторы барон Боде, который надзирал за работами, учуял запах и заорал:

– Чтобы чада не было! В противном случае я прикажу Гнусина повесить!

Конечно, Дмитрий не мог лично ответить такому высокопоставленному лицу, но дежурному чиновнику сказал:

– Его благородию придется повесить моего покойного отца, хотя он тоже ни в чем не виноват. Отец предупреждал архитекторов, что нельзя ставить плиты без труб. Но разве образованные иностранцы будет слушать глупого русского печника?

Действительно, знаменитые архитекторы Тон и Рихтер не предусмотрели вытяжные трубы для кухонных плит: по их мнению, грубые трубы портили интерьер кухни! Дмитрий мгновенно нашел решение и устроил на кухне искусственную вентиляцию, но тут возникла другая проблема. Кухонные плиты стали топить так усердно, что стены Владимирского зала накалились и треснули. Дмитрий прибежал во Владимирский зал и увидел, что архитекторы Тон и Рихтер стоят совершенно растерянные.

– Отопительные трубы неправильно расположили внутри стен, поэтому они раскалились, – сказал Дмитрий. – Надо ломать стены!

Академик архитектуры Тон взялся за топор и принялся крушить стену. Пожар был потушен, но вскоре загорелся Малый Кремлевский дворец. После этого инцидента придворные шутили, что все награды архитекторов и барона Боде вылетели в трубу, а Николай I разгневался и закричал на обер-полицмейстера:

– Вы что меня, сжечь хотите?

– Вы что, хотите сжечь императора? – заорал обер-полицмейстер на архитекторов Тона и Рихтера.

– Дмитрий Емельянович, спасай, – умоляли архитекторы печника, – следи за печами день и ночь. Не дай Бог, опять загорится!

Гнусин провел несколько дней без сна и отдыха, но возгораний больше не допустил. Император Николай I вручил барону Боде золотую медаль, осыпанную бриллиантами, с надписью «Благодарю». Брат императора, великий князь Михаил Павлович по этому поводу пошутил: «Правильно наградили Боде, ведь у него любое дело – так и горит!» Гнусина поблагодарить забыли. Да и кто он такой? Простой печник.

Однако Дмитрий Емельянович не унывал. 1849 год был для него очень удачным: он получил привилегию, то есть исключительное право на производство своих печек-малюток. Компактные, экономичные, переносные печки вошли в такую моду, что Гнусин едва успевал их делать. Весной 1853 года переносная печь Гнусина демонстрировалась на Московской мануфактурной выставке. Самым внимательным зрителем оказался архитектор Левенстам, который расспрашивал Гнусина о конструкции его изобретения и особенно интересовался очередной новинкой – герметичной дверцей. Левенстам несколько раз наведывался к Дмитрию Емельяновичу домой и по странному стечению обстоятельств всегда приходил, когда хозяин был в отъезде. Жена Гнусина простодушно разрешала Левенстаму рассматривать чудо-печку со всех сторон. Вскоре в Москве стали продаваться хозяйственно-экономические печи Левенстама. Это была точная копия чудо-печи Гнусина. Дмитрий Емельянович попытался доказать факт плагиата в суде. Однако на весах российской Фемиды авторитет иностранного архитектора перевешивал мастерство полуграмотного русского печника. Судебное дело тянулось бесконечно и не мешало архитектору Левенстаму наживать приличное состояние на украденном изобретении.

Дмитрию Емельяновичу по судам было бегать некогда, он и дома-то бывал редко. Гнусин взялся помочь администрации Николаевской железной дороги в разрешении типично российской проблемы: дорогу построили, а про русскую зиму забыли! Расстояние между Москвой и Петербургом поезд преодолевал за 22 часа. Просидев почти сутки в неотапливаемых промерзших вагонах, пассажиры превращались в сосульки! Спасались кто как может. Пассажиры третьего класса употребляли для «сугреву» исконно русские средства. Неженкам из вагонов первых классов проводники раздавали бутылки с горячей водой. В царских вагонах стояли медных ящики, наполненные горячей водой. Надо сказать, что отопления в железнодорожных вагонах не было тогда нигде в мире, и иногда случались трагические происшествия. В Англии несколько джентльменов замерзли в вагоне насмерть!

Гнусин впервые разработал специальные печки, которые для испытания установили в почтовых вагонах. И сразу нашлись недовольные. На одной станции к Гнусину подошел купец и сказал:

– Голову надо отвернуть тому, кто печь в вагоне придумал. Может быть, у человека все состояние едет в почтовом вагоне, а они тут огонь разводят!

Вскоре печи были установлены во всех вагонах. 1 января 1855 года Гнусин сопровождал вагон, где ехали сыновья императора Николая I великие князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич. Гнусин вспоминал: «Когда поезд тронулся, я пошел в вагон Их Высочеств и спросил, сколько градусов тепла им угодно иметь? Один их офицеров свиты рассмеялся и сказал: «Наверное, у печника в кармане резервуар тепла!» Великий князь Михаил Николаевич посмотрел на градусник и сказал, что в вагоне 14 градусов и этого вполне достаточно». Однако, доехав до Бологого, Их Высочества замерзли и вызвали печника. Гнусин вновь вежливо спросил, сколько градусов тепла они желают. Великий князь Николай стал восхищаться прекрасными печами немецкого изобретения, которые могут обеспечить любую температуру. Гнусин не выдержал и сказал:

– Печи в вагонах моего собственного изобретения, а я никогда не бывал за границей и не знаю иностранных языков.

Начальник Николаевской железной дороги генерал-майор Крафт подтвердил слова печника и добавил:

– Иностранцы сами должны у господина Гнусина учиться и ему экзамен сдавать.

Гнусин не мыслил свою жизнь без изобретательства и очень переживал, что будет, если «голова станет пуста и ничего нового не придумает?» Но голова работала исправно. Паро-пневматическую печь для подогрева полов Гнусин придумал за день, а опытный образец сложил за два часа! Эти печи прекрасно обогревали железнодорожные вагоны и здания любого назначения, давали огромную экономию топлива и могли регулировать влажность воздуха. Кроме того, Гнусин давал десятилетнюю гарантию на работу всех своих печей!

Архитектор Константин Андреевич Тон писал: «Огромную, неоценимую пользу принес он державе. Многое можно измерить в деньгах. Например, один лишь Воспитательный дом в Петербурге, где были установлены его печи, за 10 лет сберег 140 тысяч рублей. А если еще учесть, что Гнусин сохранил в целости и сохранности тысячи гектаров леса, миллионы деревьев, ему можно при жизни ставить памятник».

Памятника не поставили, умер Дмитрий Емельянович Гнусин в бедности и забвении.

Мне хочется закончить этот небольшой экскурс в прошлое актуальным афоризмом неизвестного автора: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами».