Сто девяносто пять лет назад, едва завершив победоносную войну с Персией, Россия оказалась втянута в новый, более масштабный конфликт с Турцией.
Основные боевые действия развернулись на Балканах. На Кавказе же, учитывая подавляющее неравенство в силах, русские, казалось, должны были сидеть в обороне. Однако наместник Иван Федорович Паскевич, граф Эриванский, предпочел сам атаковать неприятеля.

Помимо неравенства в силах задача осложнялась наличием у турок двух мощных крепостей – Карса и Ахалцихе, – каждую из которых сравнивали по неприступности с Измаилом.

Суворов, впрочем, Измаил взял. Новое поколение «чудо-богатырей» тоже оказалось на высоте, овладев 23 июня 1828 года Карсом. 

Паскевич был настроен развить успех, но уже через два дня дал знать о себе новый противник – «черная смерть»: чумой заболел пленный турок, а затем один из нижних чинов Грузинского гренадерского полка. 

Паскевич приказал подразделениям разместиться отдельными изолированными лагерями. Заболевших доставляли в карантин, находившийся в ведении командира Ширванского полка полковника Афанасия Бородина, где их лечили всеми подручными средствами, не особо, впрочем, эффективными. Пленные турки были отправлены в Гумры под охраной батальона 39-го егерского полка.  

Благодаря принятым мерам чума не нанесла особого ущерба: в общей сложности через карантин прошло 293 человека, большинство из которых выжили.

17 июля, оставив в Карсе сильный гарнизон под командованием генерал-майора Александра Берхмана, Паскевич с главными силами выступил по направлению к следующей по значению крепости – Ахалцихе. Но перед этим следовало овладеть сравнительно небольшой крепостью Ахалкалаки. Во время предыдущей русско-турецкой войны фельдмаршал Иван Гудович положил у ее стен до 1200 человек, но в 1812 году крепость взял Петр Котляревский. 

В 1828 году цитадель Ахалкалаки была опоясана высокими стенами, за пределами которых лежали развалины некогда многолюдного города. Гарнизон во главе с Фархад-беком состоял из примерно тысячи человек, решивших сражаться до последнего. На присланное 23 июля предложение капитулировать они ответили: «Мы не эриванские и не карсские жители – мы ахалкалакцы; с нами нет ни жен, ни имущества, мы умрем на стенах, но не сдадим крепости. Исстари ведется пословица, что один карсский бьет трех эриванских, а двое карсских не стоят одного ахалкалакца». 

Настроены они были серьезно, Паскевич же разделял укоренившееся в русской армии мнение о том, что турки – неважные вояки в поле – могут упорно и эффективно сражаться в обороне. Вместо штурма он приказал разбить лагерь. За ночь на позициях, с которых крепость была видна словно на ладони, возвели две осадные батареи. Участники этого похода, вспоминали рассвет над Ахалкалаки, протяжную молитву муэдзина и выстраивавшихся на стенах для последнего боя одетых в чистые рубахи турок.

Началась артиллерийская дуэль, причем второе из пущенных осажденными ядер пробило крышу порохового погреба. К счастью, двое артиллеристов успели вышвырнуть бомбу наружу до того, как она разорвалась. Спустя полчаса 18 русских орудий заставили замолчать немногочисленную артиллерию ахалкалакцев и стали методично крушить стены.

Большая часть осажденных укрылась во внутренних зданиях, несколько человек махали руками, словно предлагая вступить в переговоры. Паскевич послал к ним парламентером сотника Обухова с несколькими казаками, но, когда тот подъехал к воротам, грянули выстрелы и русский офицер упал мертвым. 

Снова заговорила русская артиллерия. Под прикрытием батальона ширванцев вперед выкатили два легких орудия, которые стали прямой наводкой лупить по заваленным камнями крепостным воротам.

На случай штурма турки приготовили бревна, камни, котлы с горячей водой. Но русские не лезли на стены, истребляя врагов на расстоянии. Спустя четверть века такое же обидное чувство бессилия будут испытывать защитники русской крепости Бомарзунд, обстреливаемой с безопасного расстояния англо-французской эскадрой. Но это было будущее весьма далекое, а свое ближайшее будущее ахалкалакцы видели очень ясно – скорая смерть, причем смерть бесполезная и неотомщенная.

Фархад-бек пытался ободрить своих подчиненных, но в перерыве между артиллерийскими залпами большинство защитников с помощью веревок спустились со стен и попытались спастись бегством. К стенам тут же устремился батальон ширванцев. Один из барабанщиков увидел оставшуюся от беглецов свисавшую со стен веревку, быстро забрался на стену и ударил сигнал «тревога». Он сразу полег под вражескими саблями, но, следуя его примеру, по веревкам уже карабкались однополчане. Момент был драматический, поскольку другие русские части находились слишком далеко, турки же, дружно ударив по ширванцам, могли если не удержать, то, по крайней мере, дорого продать крепость. К счастью, увидев развевавшееся на стене знамя Ширванского полка, они предпочли сложить оружие. В плен попали ахалкалакский окружной начальник Мута-бек, 26 офицеров разного ранга и до 300 солдат. 

Тем временем Фархад-бек и еще около 400 беглецов были почти полностью истреблены преследовавшими их казаками, мечтавшими отомстить за смерть Обухова. Еще один отряд оказался зажат ширванцами в горном ущелье и тоже уничтожен.

Общие потери русских под Ахалкалаки составили 13 нижних чинов убитыми и ранеными, из офицеров погиб только Обухов. Взятие этой крепости стало своего рода «бенефисом» ширванцев, что было отмечено и императором.

Полковник Бородин получил орден Св. Георгия 3-ей степени, Паскевич же стал шефом Ширванского полка. Николай I заметил по этому поводу: «Они достойны друг друга». Под Ахалцихе это наблюдение подтвердилось в полной мере. 

26 июля отряду под командованием Дмитрия Остен-Сакена без сопротивления сдалась крепость Гертвис, но надеяться, что нечто подобное повторится при Ахалцихе было бессмысленно. Иван Федорович это понимал и, готовясь прийти туда во всеоружии, подтягивал резервы. Из Грузии через Боржомское ущелье двигался отряд из шести рот Херсонского гренадерского полка и полка донских казаков (в общей сложности около 1800 штыков и сабель). Пока же после оставления гарнизонов во взятых крепостях у Паскевича имелось всего 8 тысяч. И при этом до него дошли сведения, что к Ахалцихе двигается Киос Магомет с 30-тысячной армией.

Получили это известие и жители Ахалцихе, которые написали Киосу Магомету: «В наших стенах более десяти тысяч храбрых защитников, и потому мы не нуждаемся в помощи твоих воинов, которых трудно будет продовольствовать, сами выдержим все усилия русских». 

В Ахалцихском пашалыке проживало около 140 тысяч жителей, среди которых преобладали родственные другим народам Грузии аджарцы и лазы, перешедшие, однако, в мусульманство и воспринимавшие войну как единственное ремесло, достойное настоящего мужчины. 

Зная о характере ахалцихцев и получив отказ от помощи, Киос Магомет все же не отказался от своих намерений, поскольку понимал, что перед ним открывается действительно реальная возможность нанести поражение «страшному гяуру». 

Паскевич, в свою очередь, стремился не допустить соединения сил противника, а потому из двух ведущих к Ахалцихе дорог выбрал короткую, но более трудную, проходившую через высокий лесистый хребет Цихисджваре.

Переход начался 2 августа. Пришлось прокладывать дорогу через покрывавшие горы леса, глубокие ущелья, почти отвесные склоны. На транспортировку каждой пушки выделялось не менее двух сотен человек, даже легкие повозки опутывали канатами или подвязывали к колесам бревна, которые должны были сдерживать их при спусках.

При всех сложностях за три дня войска прошли около 70 километров и утром 4 августа спустились на равнину перед Ахалцихе. И практически одновременно с противоположной стороны равнины появилась армия Киоса Магомета.

Рассвет 5 августа Иван Федорович встретил на высокой горе, с которой разглядывал вражеские позиции.  

Началась закладка двух редутов, но около 6 часов вечера на оба фланга русской позиции обрушились массы вражеской кавалерии. Пехота отбила этот натиск, но на левом фланге турецкая конница при отступлении столкнулась с Нижегородским полком и смогла отсечь от него батальон майора Казасси. Спешившись и выстроившись в каре, драгуны смогли продержаться, пока к ним на выручку не прорвались батальон Миклашевского и эскадрон князя Ивана Малхазовича Андронникова.

Одновременно вышедший в русский тыл двухтысячный пеший отряд турок внезапно выскочил из лощины и попытался атаковать стоявший в резерве эскадрон Борисоглебского уланского полка. Его командир ротмистр Лау приказал сидящим верхом борисоглебцам развернуться на 180 градусов. Маневр этот был выполнен как на учении, после чего стройной линией, опустив пики, уланы понеслись на противника. 

Столь мгновенная реакция настолько озадачила турок, что они бежали в лощину. Уланы остановили коней на самом краю склона, затем, выполняя приказы командира, перестроились в походный порядок и вернулись на прежнее место. 

С наступлением ночи бои постепенно затихли, русские заняли новые позиции и весь следующий день, пользуясь бездействием Киоса Магомета, укрепляли их редутами. 7 августа подошли долгожданные подкрепления из Грузии, 8-го был заложен еще один редут, менее чем в полукилометре от городских укреплений. И в этот же день Паскевич получил ложное известие о скором подходе к противнику 10-тысячного подкрепления. Вечером состоялся военный совет, на котором было единогласно решено атаковать и разбить Киоса Магомета. Оставив охранять лагерь отряд Муравьева, в полночь Паскевич выступил на противника.

Армия Киоса Магомета располагалась четырьмя лагерями: у северной стороны крепости; у западной, вблизи башни Кая-Дага; на дороге к Ардагану, у Ашаг-Памаче; главный – у Су-Килисса.

Паскевичу удалось привлечь на свою сторону взятого в плен в Ахалкалаки Мута-бека, и тот согласился провести русских к лагерю у Су-Килисса. Однако марш занял больше времени, чем рассчитывали. К утру войска Паскевича не успели добраться до цели и, чтобы не быть атакованными на марше, заняли расположенные напротив крепости Северные высоты.

Позиция представляла собой образуемый оврагом прямой угол. С одной его стороны на противоположном берегу скапливались массы турецкой пехоты, а с другой – конница. Около 6 часов турки пошли в атаку и были отбиты. Неудачей закончилась и их попытка овладеть лагерем.

Через час Киос Магомет снова направил в атаку пехоту, которая, двигаясь по дну оврага, находилась в «мертвой зоне», недоступной для выстрелов русских орудий. И лишь при подъеме на склон турки были встречены Херсонским гренадерским полком. Завязался рукопашный бой, который то превращался в групповые схватки, то разбивался на отдельные поединки. На дно оврага время от времени скатывались убитые и раненые. Через час херсонцы наконец предприняли рывок, не только опрокинув противника, но и сумев подняться на другой берег оврага. Там гренадеры были атакованы сильным отрядом вражеской конницы, и все, кто оставался на русской стороне оврага, мысленно попрощались с храбрецами. Паскевич, отвернувшись, сквозь зубы процедил: «Не надо было так далеко высылать стрелков – вот и пропали!» Бесполезная гибель подчиненных всегда приводила его в холодную ярость. Но когда свалка рассеялась, кто-то из адъютантов крикнул: «Ваше сиятельство! Цепь уцелела!» Неприятельские всадники умчались, и граф Эриванский тут же послал командовавшему херсонцами офицеру орден Св. Владимира 4-й степени.

На полчаса бой прекратился. Первыми его возобновили русские. Эриванцы и егеря пошли в рукопашную. Буквально за несколько минут у них были убиты и ранены более ста человек, от вражеского ядра рванул ящик с боеприпасами. Отбив два знамени, эриванцы отошли, чтобы перегруппироваться.

К двум часам пополудни в сражении снова наступил перерыв. Каждый из противников остался при своем. Паскевич, мрачный как туча, сидел возле пушки. В этот момент к нему подскакал Михаил Пущин. Этот бывший капитан лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона был разжалован в рядовые за участие в декабристском движении. Будучи сослан на Кавказ, он проявил себя как отличный военный инженер, в марте 1828 года снова получил офицерское звание (пока только прапорщика) и стал одним из ближайших соратников Паскевича. Проведя в ходе боя разведку местности, он был осенен внезапной идеей, которую тут же изложил наместнику: «Взять и удержать за собою овраг невозможно. Все дело в сильном люнете, который мы миновали ночью и который стоит у самого устья оврага. Возьмите его, и тогда и овраг, и лагерь – все будет ваше!»

Чтобы отвлечь неприятеля, Паскевич отправил кавалерию против его левого фланга. Киос Магомет всерьез обеспокоился судьбой главного лагеря, подвел туда дополнительные резервы, и в этот момент на противоположном фланге граф Эриванский начал проходить в «дамки».

Сорок второй егерский атаковал люнет, был встречен убийственным залпом, но, когда в дело вступили эриванцы и ширванцы, сопротивление противника оказалось сломлено. Из 1,5 тысячи находившихся в укреплении турок треть полегла на месте, остальные бежали. Киос Магомет получил ранение в ногу и, оставив северный лагерь, укрылся в Ахалцихе.

Одновременно на левом фланге русская конница при поддержке херсонцев выбила турок из Су-Килисса. Менее чем за час редкое по упорству сражение завершилось разгромом одного из противников.

Почти 30-тысячная турецкая армия распалась на отдельные отряды, бежавшие в разных направлениях. Русские захватили в четырех лагерях десять пушек, десять знамен и массу различного имущества. Граф Эриванский отравил в преследование конницу, приказал ей не зарываться, а построить неприятелю «золотой мост».

Подобная осторожность была не лишней, поскольку главная цель – отогнать армию Киос Магомета – оказалась достигнута. Претендовать на большее и, последовав совету некоторых горячих голов, немедленно идти на штурм Ахалциха было рискованно. 

10 августа на переданное им предложение сдаться осажденные ответили отказом и даже назвали свои силы – 15 тысяч бойцов и 70 пушек. По всей видимости, они не преувеличивали, поскольку 10-тысячный гарнизон Ахалциха действительно должен был пополниться несколькими тысячами турок из разбитой армии Киоса Магомета. У Паскевича войск было как минимум в полтора раза меньше. 

В истории российской императорской армии сходная ситуация имела место в 1790 году, когда Суворову, располагавшему 31 тысячей штыков и сабель, пришлось штурмовать Измаил, защищаемый 35-тысячным гарнизоном. Под Ахалцихе соотношение сил было еще менее благоприятным. 

Город и крепость располагались на левом берегу реки Ахалцихе-Чай (или Посхов-Чай). С юга по противоположному берегу тянулся высокий хребет Цхенис-Цхале. Северные высоты находились от Ахалцихе менее чем в километре и своими доходившими до реки отрогами охватывали город с востока и запада. 

Напрямую от Северных высот по ограниченному оврагами перешейку можно было дойти до населенного армянами квартала, располагающего таким ориентиром, как высокое здание католической церкви. На юго-западе в городскую черту врезалась высокая гора Кая-Даг с возведенной на ее вершине большой круглой башней.

Сам город был огражден толстым двухметровым палисадом с семью бастионами. Непосредственно городская территория пересекалась двумя оврагами, один из которых тянулся по диагонали с северо-запада на юго-восток, а другой – с севера, круто сворачивал на запад и огибал подошву Кая-Дага. Здесь проживали только мусульмане, обитавшие примерно в пяти тысячах зданий, сгруппированных на пространстве чуть более квадратного километра. Домишки лепились вплотную друг к другу, обычно в два яруса и разделялись лишь узенькими извилистыми улочками. Мысль о необходимости вести бои в этом «муравейнике» должна была напугать любого специалиста, воспитанного в традициях классической военной науки. 

Но даже овладев городом, штурмующие должны были столкнуться со следующей задачей – взятием Верхней крепости, построенной на высоком береговом утесе и обнесенной двойным рядом стен с установленными на них 40 орудиями. И лишь затем можно было приступить к финальной части – захвату высившейся на крутой скале цитадели с каменными стенами и зданием мечети.

Не удивительно, что защитники города говорили: «Прежде надо снять месяц с неба, а потом уже луну с ахалцихской мечети». Слова эти странным образом перекликались с ответом измаильского коменданта Суворову: «Скорее луна упадет с неба и Дунай потечет вспять, чем сдастся Измаил». И в обоих случаях турки сильно ошиблись.

Уже с утра 10 августа русские приступили к возведению осадных батарей, а еще спустя сутки 46 орудий начали обстрел армянского квартала. Паскевич решил штурмовать город именно на этом участке, наступая по кратчайшей прямой от своего лагеря. Турки не отвечали на артиллерийские выстрелы, видимо сберегая заряды. Немусульманское население они на всякий случай разоружили.

Русские тем временем возводили новые батареи на других участках. Одна из них 12 августа метким огнем сбила вершину башни Каю-Дага. Паскевич еще раз послал парламентером поручика Ивана Корганова, который привез гордый ответ: «Одна только сабля разделяет нас». Сабля так сабля…

При оформлении статьи использованы фото Леонида Потехина