«Триумф судебной медицины!» — под таким заголовком вышли парижские газеты 22 ноября 1889 года. «Французская нация подарила миру Альфонса Бертильона, новатора криминальной полиции, — писала одна из них. — Разоблачение секрета Мильери учит нас, что и французская судебная медицина в состоянии указать криминалистике перспективные пути в будущее. Идентификация мертвеца из Мильери — один из верстовых столбов истории».

Трудный путь анатомии

Истоки судебной медицины — этой важнейшей из наук в криминалистике — уходят в глубь веков. В Китае еще в 1248 году имел хождение трактат, в котором рассказывалось об использовании медицинских знаний при расследовании преступлений. В нем, в частности, пояснялось, как следует обследовать труп для того, чтобы выяснить, была ли это естественная смерть или насильственная. Причем описывались и различные тонкости, при помощи которых можно легко выяснить, сбросили человека в воду еще живым или уже мертвым, сгорел он, или убийца хотел поджогом уничтожить следы своего преступления. Но это же Китай!

В Европе в это время вскрытие трупов вообще запрещалось. Религиозные каноны осуждали расчленение тела даже после смерти, считая его храмом, вместилищем святого духа, где ножу анатома места нет. Медицина официально стала одним из предметов, изучаемых в университетах, лишь в XII веке. Врачи неоднократно обращались к духовным властям за разрешением анатомических вскрытий, но лишь в 1315 году Мондино де Люцци, сын аптекаря из Болоньи, первым встал со скальпелем в руках у анатомического стола. Созданная им книга о строении человеческого тела, содержавшая всего шестьдесят девять страниц, стала основным пособием для многих поколений врачей.

Потребовались еще два столетия, пока в некоторых учебных заведениях Европы для занятий стали использовать анатомические театры. Однако чаще всего преподавание велось лишь в виде лекций. Полное же описание строения человеческого тела появилось благодаря реформатору анатомии Андрею Везалию лишь в эпоху Возрождения.

Об использовании анатомии в судебных процессах не было и речи. Только в 1504 году в «Бамбергском своде уголовно-процессуальных законов» появилась рекомендация приглашать врача на разбирательства исков по поводу нанесения телесных повреждений и убийства детей. Хотя и здесь еще не было сказано ни слова о вскрытии трупов в случаях подозрения на убийство.

Время шло, и необходимость изучения строения человеческого тела для пользы самой же медицины становилась все более и более очевидной. Лишь в XVII — XVIII веках Морганьи в Италии начал вскрывать трупы умерших. Именно он и считается прародителем новой отрасли медицины — патологии. Но ее расцвет пришелся уже на середину XIX века.

Постепенно стали исследоваться и изменения в организме человека, вызываемые насильственной смертью. Правда, судьба врачей, работавших на этом поприще, была незавидной. Их называли «мясниками», и они считались представителями второсортной науки, «служанки преступников и бедноты». Более того, им всячески мешали помогать полиции в раскрытии преступлений.

Условия работы медиков, которым приходилось проводить вскрытия убитых, были ужасающими. Тем не менее именно они создавали первые научные книги о теории и практике судебной медицины. Современная же судебная медицина оформилась, благодаря совместным трудам врачей и криминалистов, лишь во второй половине ХIХ века, и патологоанатомы все чаще и чаще становятся участниками судебных процессов. И иногда им выпадало счастье спасать от незаслуженного наказания невинных.

Хорошо, что все же опознали

Подчас и живых-то людей идентифицировать трудно, а уж о трупе, если он расчленен и сильно поврежден, и говорить нечего. Особенно если учесть, что преступник делает все возможное, чтобы затруднить, а то и вовсе исключить опознание. Поэтому и не стоит удивляться тому, что часто из-за неверных показаний свидетелей происходили судебные ошибки. Так, однажды на берегу реки нашли мешок с обезображенным до неузнаваемости телом женщины, погибшей, как указывал отчет судебного медика, от нескольких ударов топором по голове.

Свидетели рассказали, что видели убитую на борту стоявшей вблизи у берега баржи, когда она что-то возбужденно объясняла какому-то мужчине. По составленному словесному портрету подозреваемого довольно легко опознали. В полиции он подтвердил, что действительно некоторое время сожительствовал с убитой, и разговор на повышенных тонах имел место, более того, он даже опознал ее в анатомичке, но, по его словам, она внезапно, не поставив его в известность, куда-то уехала. Так как алиби у него не было, ему, несмотря на все уверения в непричастности к убийству, все же было предъявлено обвинение.

К счастью, при более тщательном расследовании удалось установить, что его бывшая сожительница жива-здорова и проживает в 150 километрах от места, где был обнаружен труп, а так как свидетели, да и сам подозреваемый, испытали шок при виде жутко обезображенного трупа, то неудивительно, что они ошиблись. Позднее выяснилось, что тело, обнаруженное в мешке, принадлежало женщине, которую из ревности убил муж...

В 1903 году в окрестностях Грейт-Уирли (графство Стаффордшир) начал орудовать необычный «Джек Потрошитель», который в отличие от своего предшественника пробирался в стойла и зверски вспарывал животы находящимся там животным, при этом он отсылал в полицию глумливые письма, предлагая поймать его. Дошло до того, что он пообещал «испытать свой острый ножичек на маленьких девочках, живущих поблизости».

В это время настоятелем церкви в Грейт-Уирли был некто Шапурджи Эдалджи. По происхождению он был перс, а англичане обычно очень настороженно относились к иностранцам. Не нравился односельчанам и его сын, адвокат Джородж, невысокий нервный мужчина с глазами на выкате. Вот его-то и заподозрили в мерзких злодеяниях. Полиция устроила в его комнате обыск и обнаружила несколько бритв и испачканные грязью сапоги. Забрав для экспертизы часть его одежды, служители закона сложили все это вместе со шкурой убитого животного. Поэтому и неудивительно, что при дальнейшем осмотре на одежде была обнаружена лошадиная шерсть. На основании этих «улик» его приговорили к семи годам каторжных работ.

В поисках правды он обратился к известному писателю Артуру Конан Дойлю, неоднократно выступавшему экспертом в различных судебных разбирательствах. Писатель встретился с пострадавшим и, будучи хорошим врачом, сразу же обратил внимание на его глаза. Он понял, что человек, страдающий такой сильной близорукостью, никак не мог разглядеть в темноте помещений животных, а тем более так ловко расчленять их, как это делал преступник. Получив заключение Конан Дойля, Министерство внутренних дел признало Эдалджи невиновным в изуверствах, совершенных над животными. Честь человека, благодаря признанию доводов судебного медика, была спасена.

Но следует сказать, что к этому времени, благодаря нашумевшему «делу Гуффе», судьи стали прислушиваться к мнению врачей.

Мертвец из Мильери

Вечером 26 июля 1889 года в полицию поступило сообщение о пропаже 49-летнего веселого вдовца, любителя женщин, судебного исполнителя Гуффе. Началось следствие, которое возглавил сам шеф парижской криминальной полиции Горон. Из допроса консьержки выяснилось, что в тот вечер, когда пропал Гуффе, она видела, как какой-то мужчина открывал ключом дверь его конторы и некоторое время находился там.

Версия о том, что судебный исполнитель загулял с кем-нибудь из дам с Елисейских Полей, не выдерживала критики, так как прошло уже достаточно времени со дня его пропажи. Не мог он скрываться и от кредиторов, так как его финансовое положение не вызывало никаких сомнений. До 16 августа Сюрте в безуспешных поисках ни на йоту не сдвинулось с места, хотя повсюду, где он мог бы находиться, были разосланы его приметы: стройный, худощавый, элегантно одетый, рост 1,75 метра, длинные темно-каштановые волосы и ухоженная прямоугольная борода.

Фронтиспис из «Антропометрической идентификации» Бертильона (1893), демонстрирующий измерения, необходимые для его системы антропометрической идентификации

Горон велел своим подчиненным просматривать все газеты, включая провинциальные листки, чтобы установить, не объявлялись ли где неопознанные трупы. Буквально на следующий же день на его столе появилось сообщение, что неподалеку от Лиона на берегу реки Роны возле деревни Мильери в мешке обнаружен труп. Однако вскоре пришло сообщение от местных патологоанатомов, что мертвый не подходит под приметы Гуффе, так как был ниже ростом и имел черные бороду и усы. Но Горон знал многих из них и не очень-то доверял этому заключению.

Через некоторое время из Санта-Гени-Лаваля пришло еще одно сообщение, в котором говорилось, что один крестьянин, собирая на берегу Роны улиток, наткнулся на обломки деревянного чемодана, от которого исходил типичный трупный запах. В местной полиции решили, что это как-то может быть связано с «мертвецом из Мильери», и отправили его в Лион.

При осмотре чемодана на крышке были обнаружены две железнодорожные багажные наклейки, на которых значилось, что его отправляли в Лион экспрессом из Парижа 27.7.188... Последнюю цифру прочесть не удалось, но было похоже, что это восьмерка. Вскоре выяснилась и еще одна весьма существенная деталь. Рядом с трупом в мешке нашли ключ, который подошел к сломанному чемодану. Для опознания трупа выехали бригадир Судэ и Ландри — шурин убитого.

Стояло жаркое лето, и от морга, находившегося на стоявшей у причала барже, исходила страшная вонь. Грязный сторож провел их в трюм, где на голом полу лежало несколько трупов. Ландри, которого стало мутить от трупного запаха, почти сразу же выскочил на свежий воздух, заявив что это не Гуффе. Судэ же оставался в помещении еще некоторое время, чтобы самому убедиться, что усы и волосы у покойного действительно черного как смоль цвета. Все говорило, что следствие еще раз пошло по неверному пути.

Затянувшееся следствие

Вскоре этот вывод вроде бы подтвердило и новое сообщение из Лиона. Чемодан опознал извозчик, доставивший 6 июля компанию из трех человек на берег Роны возле Мильери. Возвращались они на вокзал уже без своей, как показалось ему, тяжелой поклажи. По фотографиям он опознал и своих пассажиров. Оказалось, что уже 9-го числа все они были арестованы по подозрению в убийстве с целью грабежа. После получения этих показаний труп неизвестного был захоронен на общинном кладбище. Подозреваемая же троица упорно отпиралась от своей причастности как к чемодану, так и мертвецу.

Но Горона все же продолжали мучить сомнения, и он возобновил поиски следов Гуффе. Подхлестывала его и пресса, так как затянувшееся расследование в газетах занимало гораздо больше места, чем триумфальный успех Парижской выставки. Вскоре от одного из осведомителей удалось узнать, что 25 июля Гуффе видели в одной из парижских пивных с неким, пользующимся не очень хорошей репутацией, коммерсантом Мишелем Эйро, который исчез в то же самое время, что и его собеседник. Однако поиск нового подозреваемого тоже ничего не дал.

Прошел уже октябрь, а о судьбе пропавшего судебного исполнителя ничего не было известно. Под давлением прессы Горон решил более тщательно заняться найденным чемоданом, ведь такой необычный багаж не мог не обратить на себя внимания. Кроме того, у него на руках оставалась багажная квитанция, по которой чиновник по приему клади не без труда установил год отправки груза. Он покинул Париж в день исчезновения Гуффе — 27 июля 1889 года.

Естественно, возник вопрос, как же мог извозчик перевозить чемодан 6 июля? В правильности даты получения багажа сомнений не могло быть, значит кучер врал? Когда его повторно допросили, выяснилось, что он принадлежал к тому племени хвастунов, которые, чтобы как-то отличиться, начинали выдумывать про себя всякие небылицы. А «опознал» своих пассажиров он для того, чтобы «задобрить» полицейских.

Возмутившись безобразно легкомысленным следствием, проведенным лионской полицией, Горон предложил эксгумировать труп. Разрешение было получено только 12 ноября. Вскрытие поручили профессору, заведующему кафедрой судебной медицины в лионском университете Александру Лакассану. Будучи военным врачом в Алжире, он довольно часто имел дело с различными преступлениями солдат и интересовался применениями медицины в судебной практике, считая, что именно здесь могут открыться перед криминалистами новые возможности, и даже издал в 1878 году книгу «Очерки по судебной медицине». Занимался он и разработкой методов установления точного времени смерти по развитию окоченения и трупных пятен. Так что выбор эксперта был совершенно закономерен.

Труп заговорил

Исследование трупа продолжалось долгих одиннадцать дней. Дело в том, что первое вскрытие было выполнено настолько грубо и непрофессионально, что у мертвого оказались разбиты череп и грудная клетка, многие кости вообще утеряны, да и время сильно разрушило тело. Пересилив гнев, Лакассан все же взялся за повторную экспертизу.

В то время патологоанатомы еще не знали резиновых перчаток и вынуждены были все делать голыми руками. Первым делом Лакассан отделил остатки плоти от сохранившихся костей. Его ученики уже и до этого работали над проблемой определения роста покойного по его скелету и создали даже специальные таблицы, но здесь имелись лишь отдельные его фрагменты. Все же после кропотливой работы удалось довольно точно установить длину тела — 1,785 метра. Расхождение с антропологическими данными по Гуффе вроде бы небольшое, но все же...

Чтобы не оставалось сомнений, Горон тут же позвонил в военное ведомство Парижа, где должны были храниться интересующие его сведения. И не зря. Полученный вскоре ответ гласил, что во время службы Гуффе в армии его рост составлял как раз 1,785 метра!

По останкам покойного выяснились и другие подробности. Так как правая нога погибшего имела изменения, связанные с ослаблением мускулов, вызванным, скорее всего, туберкулезом, а состояние коленного сустава указывало на неоднократные воспалительные процессы, то все это могло приводить к незначительной хромоте. Дочь Гуффе, лечивший его доктор и сапожник подтвердили, что тот действительно при ходьбе немного прихрамывал.

По износу зубов был уточнен и возраст убитого. Вместо ранее указанных 45 лет в акт было вписана цифра 50, что тоже более соответствовало анкетным данным Гуффе. Стал очевиден и способ убийства. Обследование хрящей гортани жертвы показало, что смерть наступила от удушения, но не веревкой, а руками. Более всего полицейских удивило то, что эксперт определил и цвет волос убитого, которые после тщательной промывки оказались каштановыми. Да и измерение под микроскопом толщины волосинок с головы трупа и найденных на щетке для расчесывания Гуффе совпали.

Все сомнения рассеялись. Закончив свои исследования, профессор Лакассан с некоторой театральностью доложил шефу Сюрте: «Я передаю вам месье Гуффе». Чутье Горона и высокий профессионализм Лакассана позволили «назвать» трупу свое имя.

«Труп идентифицирован!», «Это был Гуффе!» — такими заголовками встретили газеты его возвращение в Париж. Оставалось найти убийцу.

Возмездие

Важнейшей уликой при поиске убийцы стал необычный деревянный чемодан, в котором был вывезен труп. По решению полиции его отреставрировали и выставили в морге на всеобщее обозрение. Газетная шумиха, поднятая опознанием трупа Гуффе и обычное любопытство привели к тому, что около 25 тысяч парижан посетили это не слишком-то приятное для визитов место.

В первые же три дня выяснилось, что чемодан был изготовлен в Англии. Нашлись и его заказчики — французская чета, которая отбыла в неизвестном направлении 28 июня. Горон получил и словесное описание этой парочки. Оказалось, что это были уже известный ему Мишель Эйро и его сожительница Габриэль Бомпар.

Эйро уже давно слыл обманщиком и авантюристом. Несмотря на то что ему стукнуло уже пятьдесят шесть лет и вообще не отличавшийся привлекательностью, он считался сердцеедом. Исколесив почти всю Европу и даже Америку, он нигде подолгу не задерживался. Организовав в 1889 году дутое алкогольное предприятие, Мишель вскоре объявил себя банкротом. Оказалась на грани разорения и вторая созданная им фирма. С помощью Гуффе, участвовавшего в разборе банкротств, он надеялся получить некоторую сумму денег, чтобы как-то выпутаться. Но в займе ему было отказано, и он решил убить судебного исполнителя, чтобы заполучить ключи от его сейфа, который, как он выяснил, был далеко не пустым.

В свои планы он посвятил Габриэль Бомпар, насколько смазливую, настолько же лживую и испорченную. Готовая на любую мерзость молодая женщина согласилась помочь, благо жертва была падка на слабый пол. Вскоре последовало первое и последнее любовное свидание.

Когда в роковой вечер он пришел на квартиру проститутки, все необходимое для совершения преступления уже было тщательно приготовлено. Старомодная двуспальная кровать стояла рядом с альковом, завешенным портьерой, за которой спрятался убийца. К потолку Эйро прикрепил кольцо, через которое протянул трос с крюком. Габриэль встретила жертву в одном лишь распахнутом халатике и как бы шутя накинула на шею распаленного страстью Гуффе шнурок. Тут же ее сообщник зацепил удавку тросом и додушил жертву руками.

Завернув бездыханное тело в клеенку и обвязав веревкой, подельщики затолкали тело в чемодан. Но убийство было совершено зря. Хотя Эйро и достал из кармана своей жертвы ключи, открыть сейф он все же не смог. Надежда поправить свое положение ценой чужой жизни провалилась. Отправив, чтобы скрыть следы преступления, необычный багаж в Лион, он доехал туда на машине, забрал чемодан, сбросил мертвеца в кусты возле Мильери, а «тару» выбросил по пути позднее...

16 декабря 1890 года преступная парочка предстала перед судом. Через четыре дня слушания дела прозвучали слова приговора: «Смерть Мишелю Эйро и двадцать пять лет принудительных работ Габриэле Бомпар». Через десять недель голова убийцы упала в корзину гильотины.

Блестяще выполненная, благодаря высокому профессионализму профессора Лакассана, идентификация «мертвеца из Мильери» выявила громадные возможности медицины не только для идентификации трупа, но также и того, как было совершено убийство. Это был час триумфа судебной медицины. Но до полного признания ее роли в криминалистике было еще далеко.

Дата публикации: 12 марта 2007