Огюст Монферран (1786–1856) по праву считается одним из лучших архитекторов, творивших в Санкт-Петербурге. Главными его детищами являются Александровская колонна и Исаакиевский собор, причем главный храм Северной Пальмиры был еще и рекордсменом по долгострою.

Однако бесспорная гениальность зодчего и величественная красота созданных им архитектурных шедевров не должны заслонять от нас и другие грани его личности. Одним из интересных штрихов, характеризующих Монферрана, можно считать историю его взаимоотношений с первой русской газовой компанией.

15 февраля 1835 года император Николай I учредил устав Общества освещения газом Санкт-Петербурга. Компания, созданная нотариусом Писаговским, механиками Рейхенбахом и Штраусом, приступила к своей деятельности. Вскоре состав правления пополнился еще одним деятелем – другом Пушкина и сыном известного аристократа-предпринимателя (странное для России сочетание) Никитой Всеволодовичем Всеволожским (1799–1862).

Прежде всего следовало построить завод для производства искусственного газа, а еще раньше – получить под этот завод участок. Никита Всеволожский, бывший накоротке со многими выдающимися деятелями искусства, решил использовать в качестве лоббиста Огюста Монферрана, занимавшего тогда пост придворного архитектора.

Решение оказалось удачным, поскольку зодчий находился на пике своей известности: в 1834 году прямо перед Зимним дворцом была успешно установлена спроектированная им в память побед над Наполеоном Александровская колонна, что принесло ему премию в 100 тысяч рублей серебром и орден Св. Владимира III степени.

Именно благодаря Монферрану компании предоставили сроком на 20 лет такой участок, что лучше и пожелать было невозможно, – всего в сотне метров от Зимнего дворца, «близ Экзерциргауза» (на месте современного Главного штаба). К тому же подобный дар как бы показывал, что в случае, если все пойдет нормально, царь может захотеть провести газовое освещение в Зимний. Такой сценарий сулил не только финансовую прибыль, но и серьезное повышение статуса компании.

Обрадованное правление решило выделить архитектору 50 акций из числа 200, предусмотренных для раздачи лицам, внесшим какой-либо вклад в работы «по искусственной части». Лоббизм, конечно, тоже искусство, да и с эстетической точки зрения участок, расположенный вблизи главной царской резиденции, способен был удовлетворить самого тонкого ценителя прекрасного.

Выписку из протокола правления от 23 марта 1836 года с решением наградить Монферрана акциями Всеволожский переслал архитектору, заверив ее своей подписью и подписями еще трех директоров компании. Но архитектор, недавно финансово облагодетельствованный самим императором, засунул бумажку в какую-то дальнюю папку и позабыл о ней до поры до времени.

Компания приступила к строительству газового завода, который и был завершен к концу 1837 года. Но торжественного открытия не получилось. За два дня до наступления 1838 года в Зимнем дворце вспыхнул пожар, отсвет которого был виден за 50 верст от столицы. Пожар тушили три дня, затем еще около двух лет дворец фактически строили заново.

Газовики не имели к случившемуся никакого отношения, поскольку причиной катастрофы стала неисправность дымоходов, но царь, крайне подавленный всем случившимся, решил, что строить с Зимним дворцом еще и такое пожароопасное заведение, как газовый завод, – это как бы бросать судьбе вызов. Испытывать судьбу ему не хотелось, и столь престижный участок у общества отобрали, компенсировав, разумеется, понесенные в ходе строительства расходы и предоставив под завод новую территорию у Московской заставы.

Понятно, что членов правления такая неожиданная и несправедливая опала весьма огорчила. И тут, как на грех, Монферран вспомнил про обещанные ему акции.

16 октября 1839 года с соответствующим письмом в правление общества явилось доверенное лицо архитектора коллежский секретарь Иван Готте. Акций ему, конечно, не дали, а спустя две недели уже самому Монферрану прислали официальный отказ на фирменном бланке компании.

Добавим, что к тому времени состав правления поменялся кардинально. Всеволожский ушел от газовых дел, после того как по завышенным ценам попытался продать обществу чугунные трубы фирмы своего батюшки. Механик Рейхенбах отправился газифицировать Варшаву.

Но Монферрана такие нюансы, конечно, не интересовали. Его личные финансовые дела шли неважно. Пожар в Зимнем ударил и по нему как по придворному архитектору, который что-то там вроде бы не предусмотрел и недоделал. К тому же необходимость восстанавливать царскую резиденцию почти перекрыла финансовые потоки, идущие на Исаакиевский собор, обретавший характерные черты долгостроя. Плюс, как натура творческая, зодчий наверняка начал размышлять о порочности людской природы в целом: мол, раньше, когда был в фаворе, передо мной все заискивали, а теперь отказывают в том, что раньше мне чуть ли не навязывали. В общем, закусив удила, Монферран ринулся в битву.

К иску, направленному в Гражданский надворный суд, прилагалась выписка из протокола правления, а далее указывалось, что на просьбу отдать обещанные 50 акций был получен ответ: «Как место взято обратно в казну, прежде чем общество могло начать свои действия, то правление считает себя не вправе дать мне эту награду». Награду же архитектор считал вполне заслуженной, поскольку, во-первых, сам ее не просил, во-вторых, завод на выделенном участке общество построило, в-третьих, компенсацию после изъятия участка общество получило. И вообще, если участок изъяли, «так на то была воля Его Императорского Величества, и судить о сей воле никто не имеет никакого права».

Выдавая подобный пассаж, Монферран заманивал газовиков в ловушку: ведь вздумай они в своих разъяснениях намекнуть, что изъятие участка было слегка непродуманным или малость поспешным, и царская Фемида рубанула бы по обществу со всей силой. Но правление компании в ловушку не попалось.

В дальнейшем по ходу этого длинного-длинного дела никаких комментариев относительно монаршей воли газовики не давали, предпочитая танцевать вокруг следующих аргументов: 50 акций архитектору решили передать за конкретный участок «близ Экзерциргауза», и на тот период, когда участок находился во владении компании, зодчий мог получить акции в любое удобное для него время. В настоящее время участок обществу не принадлежит, а значит, и решение о вознаграждении акциями является недействительным.

В Надворном суде дело всех озадачило. Два года ушло на переписку с истцом и ответчиком, прежде чем было вынесено решение: предложить участникам тяжбы договориться полюбовно через своих представителей. Еще полгода ушло на то, чтобы этих представителей назначить. Отстаивать интересы Монферрана предстояло его земляку – французскому негоцианту Иосифу Пенжону, который, в свою очередь, передоверил ведение спора полковнику Игнатию Емельяновичу Лебедеву. Со стороны общества драться предстояло другому настоящему полковнику – Дмитрию Александровичу Балашеву.

Впрочем, Балашев из игры быстро вышел, сославшись, что ему нужно срочно уехать за границу. Услуги его были оценены весьма скромно – в серебряный червонец. А вот работавший на общество писарь Фролов, когда количество переписанных им по делу Монферрана документов перевалило за сотню, выкатил газовикам отдельный счет на 25 рублей 40 копеек серебром. Хватило бы на пуд отборного коровьего масла. Правда, получил он эти деньги или нет – неизвестно.

Новым представителем общества стал опять же полковник (инженерных войск) Павел Карлович Ренненкампф. Как можно предположить, речь идет о сыне генерал-лейтенанта, вице-директора Военной академии Карла Павловича Ренненкампфа (1788–1848) и деде одного из самых известных военачальников Русско-японской и Первой мировой войн генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа (1854–1918), полного тезки, известного яркой, но печально закончившейся Восточно-Прусской операцией 1914 года.

Наш Павел Карлович явно собирался в ближайшее время стать членом правления общества и взялся за ведение этого иска.

Но договориться у двух полковников, конечно, не получилось. Пришлось апеллировать к Министерству юстиции, каковое предписало найти спорщикам третейского судью и предложило в качестве такового камергера Корбоньера.

Спорщики не возражали, и 30 мая 1844 года третейский судья пригласил их «пожаловать в Эртелев переулок в дом купца Попова 6 июня в 7 часов пополудни для выслушивания решительного по сему делу определения и получения с оного засвидетельствованной копии».

Вердикт был следующим: выдать Монферрану 50 акций. Представитель зодчего «выразил свое удовольствие», Ренненкампф – «свое неудовольствие», и дело закрутилось по новой.

Длинная, как повесть, апелляция была подана в Надворный суд, который начал футболить ее по инстанциям, пока дело не дошло до Сената. И здесь наконец 29 апреля 1847 года было принято окончательное решение: претензии Монферрана признать необоснованными. Более того, в порядке возмещения судебных издержек с архитектора решили взыскать сумму, равную одной десятой части суммы предъявленного иска. Исходя из стоимости акций на тот период сумма получилась внушительная, но не астрономическая – 282 рубля 71 копейка серебром. В общем, судиться с газовиками для зодчего оказалось себе дороже.