Пиком последней русско-персидской войны стала кампания 1827 года. Перейдя с русскими войсками в контрнаступление, кавказский наместник Иван Паскевич осадил Эривань, но был вынужден отступить из-за нездорового климата. Отложив новую осаду до более благоприятного времени года, он решил заняться другой персидской провинцией (сардарством) – Нахичеванью.

Путь до Нахичевани русские проделали без серьезных боевых столкновений, зато неимоверно страдая от жары, которая зашкаливала за 40 градусов. Именно об этом марше Паскевич писал великому князю Михаилу Павловичу, выставляя достоинства лейб-гвардии Сводного полка, сформированного из сосланных на Кавказ декабристов: «Порядок и ревность неимоверны. Я счастлив, что могу его ставить образцом для прочих войск здешнего корпуса: всегда первый на походе, в работе, в сражении и менее других изнурен усталостью. В траншеях одни перед другими, каждый к своему делу.

И под знойным поясом почти незаметно, что они пришельцы из климата полярного. Тогда как от прочих отрядов я с ума сходил, гвардейцы проходили через горы, скоро и без замечаний становясь рядами, как будто готовые к маневрам в Красном Селе.

Я душевно рад, что обо всем этом могу свидетельствовать по самой истине Вашему Императорскому Высочеству, прося покорнейше представить сие на милостивое воззрение государя императора». Судя по пышной стилистике, авторство этих строк принадлежит Грибоедову, подвизавшемуся в роли секретаря Паскевича. Показательно, что, несмотря на многочисленные лишения, заболеваемость в Сводном полку была меньше, чем в других частях Кавказского корпуса, что можно объяснить как особой заботливостью славящегося своей хозяйственной хваткой его командира Шипова 2-го (вскоре произведенного в генерал-майоры), так и особой выносливостью, выработанной на столичных вахт-парадах.

26 июня без боя была занята Нахичевань, что имело большое политическое значение, поскольку речь шла не просто о столице сардарства, возглавляемого Махмет-Эмин-ханом (женатым на сестре шах-заде), но и об одном из древнейших городов Армении.

Правда, в 1827 году здесь проживало всего около 5 тысяч жителей, и в чисто военном отношении Паскевича интересовала даже не сама Нахичевань, а лежащая в 6 километрах от нее крепость Аббас-Абад, названная так в честь наследника персидского престола и возведенная совсем недавно под руководством английских инженеров.

28 июня Николай Муравьев с двумя сотнями казаков отправился изучать вражеские укрепления, но едва не был отрезан от своих отрядом персидской конницы. Паскевич с полком донских казаков бросился ему на помощь, заставив противника ретироваться.

На следующий день к Аббас-Абаду подскакали полсотни казаков, рассчитывая выманить персов из крепости и навести их на засаду. Однако, как замечал Грибоедов: «Неприятель не захотел сделать нам угодное и не дал себя в обман». Вялая ружейная перестрелка продолжалась до полудня, когда к крепости подошел сам Паскевич с более крупными силами и приказал открыть огонь артиллерии.

Одновременно Константин Бенкендорф со своей конницей изгнал с правого берега маячивших в русском тылу персидских всадников, овладев стоявшим на крутом утесе монастырем Кизил-Ванком.

Грибоедов писал. «Мне было видно, как проходили наши войска, точно я находился зрителем в самой середине крепости. Долгое время продолжалась пальба с обеих сторон; вид был чудный. Полагаю, что в смысле военного успеха дело не имело никакого значения; но оно представляло собой зрелище великолепное».

Если не в военном, то в политическом плане смысл был, поскольку персы начали склоняться к выводу, что им никто не поможет. Они попросили перемирие на сутки, которое Паскевич использовал для того, чтобы провести рекогнасцировку и составить план осады.

Он лично указал холм, на котором следовало возвести узловой для осаждающих редут. На состоявшемся затем совещании вспыхнула ссора между сосланным декабристом Михаилом Пущиным и инженер-полковником Литовым, во время которой Иван Федорович принял сторону Пущина. Отозвав Литова в сторону, он сказал: «Я мог бы тебя сделать солдатом, но не хочу; а его я хотел бы произвести в полковники, но не могу. А вот что я могу: от сего числа не ты у меня начальник инженеров, а он, и все распоряжения его должны исполняться беспрекословно».

Перемирие завершилось ничем, поскольку осажденные получили известие, что к ним двигается сам Аббас-Мирза с большой армией. Паскевич оставил в Нахичевани для прикрытия своих тылов отряд Георгия Эристова, а сам пошел к Аббас-Абаду.

В ночь с 1 на 2 июля вблизи крепости были возведены две шестиорудийные батареи. 3 июля весь день гремела канонада, по ходу которой русская артиллерия пробивала брешь в том месте стен, где предполагалось идти на приступ.

А 4 июля поступило известие о том, что Аббас-Мирза приближается.

На военном совете было принято решение, оставив под Нахичеванью и Аббас-Абадом три с половиной батальона при 28 пушках, двинуться с остальными силами навстречу неприятелю.

Пущин сумел к утру навести наплавной мост через Аракс, использовав для этого реквизированные в окрестностях бурдюки для вина, надутые кузнечными мехами.

Между тем находившиеся на другом берегу Аракса казачьи разъезды уже были атакованы неприятелем, и Паскевич отправил им на выручку казаков Василия Иловайского 12-го.

Тот налетел на левый фланг уже развернувшейся к бою персидской армии. Вражеская конница бросилась в атаку и, словно бушующее море, охватила со всех сторон спешившуюся бригаду казаков-черноморцев.

Переправа главных русских сил еще только начиналась, и Паскевич, получив от Иловайского призыв о помощи, двинул к нему регулярную конницу Бенкендорфа. Очевидец вспоминал, что в момент переправы конной артиллерии «лошади плыли, а орудия катились на своих лафетах по дну Аракса, так что на поверхности воды видны были только одни их правила». Следом вплавь на конях переправлялись драгуны и уланы, везущие в руках ящики с боеприпасами.

Оказавшись на другом берегу, регулярная конница лощиной помчалась на выручку казакам, сметя с дороги отряд сабель в пятьсот, рискнувший завязать бой с нижегородцами. Выскочив на равнину, Бенкендорф развернул свои войска слева от Иловайского и вступил в дело.

Тем временем пехота преодолевала Аракс, потеряв около часа времени из-за необходимости чинить разорвавшуюся переправу.

Оказавшись на другом берегу, пехотинцы за три часа преодолели крутой каменистый хребет и прошагали около 15 верст, причем впереди головной колонны двигался сам Паскевич. Благодаря гонцам Иловайского он уже представлял себе направление движения, выйдя как раз центру вражеской позиции, где на крутом холме расположился Аббас-Мирза со своей отборной кавалерией. Правый неприятельский фланг из пяти тысяч отборной конницы Аллаяр-хана занимал гребень гор напротив частей Бенкендорфа. На левом, выдвинувшемся вперед в сторону Иловайского вражеском крыле находились Гассан-хан и иррегулярная конница Ибрагим-хана. Иван Федорович сразу определил, что здесь враг может выйти в тыл русской позиции, и, послав Борисоглебский уланский полк, сразу ликвидировал эту угрозу. Однако основной удар был нанесен по правому вражескому флангу, где пехота Эристова обрушилась на укрывшуюся в теснинах вражескую конницу.

Недисциплинированная кавалерия не могла противостоять натиску кавказских ветеранов и быстро рассеялась, спасаясь от устремившихся за ней нижегородцев. Правое крыло персов фактически оказалось сметенным, после чего с барабанным боем русская пехота перешла в атаку по всей линии. Но это еще не было беспорядочным бегством, и, отойдя на 5 километров, Аббас-Мирза попытался закрепиться на новой позиции. Тогда вперед вылетела русская конная артиллерия, буквально засыпавшая врага картечью. Слева показались уланы, и неприятельская оборона снова была смята.

Не дожидаясь пехоты, нижегородские драгуны бросились к холму, на котором развевался стяг Аббаса-Мирзы, и, спешившись у его подножия, стали карабкаться вверх, где сгрудилась свита наследного принца.

Поручик Левкович изрубил байрактара и вырвал из его рук знамя, на котором красовалась надпись: «Победное», а сам Аббас-Мирза оказался прямо перед своими врагами. Выстрелив из ружья, он стремительно развернул коня и умчался.

Обратилось в бегство и все персидское войско. Преследование его велось на протяжении нескольких верст, до ручья Джаван-Булаха, по названию которого это сражение вошло в историю.

Потери персов составили до четырехсот человек убитыми и ранеными и до двухсот пленными. Русские потеряли в бою трех офицеров и тридцать восемь нижних чинов. В числе особо отличившихся были новый командир Нижегородского полка полковник Николай Раевский-младший (сын бывшего начальника Паскевича, героя 1812 года) и служивший под его началом ординарцем брат поэта Лев Пушкин.

Из показаний пленных следовало, что в битве участвовало 16 тысяч вражеских всадников, причем замысел Аббаса-Мирзы заключался в том, чтобы заманить русских под удар пехоты, находившейся в 30 километрах под Каразиадином, на позициях, укрепленных британскими офицерами. Однако стремительная переправа русских через Аракс сорвала этот замысел.

Войска Паскевича вернулись к Аббас-Абаду, выставив перед крепостью захваченные у Джаван-Булаха знамена. Затем гарнизону предложили сложить оружие. Комендант просил трехдневной отсрочки, получил отказ и вечером 6 июля согласился на капитуляцию. Один из парламентеров – Эксан-хан, командовавший батальоном, набранным из уроженцев Нахичевани, заявил, что считает теперь себя русским подданным и попросил разрешения перейти со своими людьми на русскую службу.

7 июля в четыре часа утра Паскевич принял капитуляцию, после чего состоялись парад и церковная служба. С этого момента Нахичеваньское сардарство вошло в состав Российской империи, что с удовольствием было воспринято большинством его жителей – армянами.

Описывая эти события государю, Паскевич заверял, что день этот «был в полном смысле слова прекрасен».