Лет примерно шестьдесят назад по радио то и дело звучали загадочные слова про Долину кувшинов. Мир той поры, как и мир сегодняшний, был переполнен войнами и конфликтами разной степени кровопролитности. Время от времени, однако же, враждующие стороны все же соображали, что рано или поздно придется мириться, а потому слегка гасили воинственный пыл и усаживались за переговоры. В Лаосе круглый стол, потенциально вселявший надежды на взаимное миролюбие, и собирали в этой самой долине. 

В ДОЛИНЕ КУВШИНОВ

Стоит ли удивляться, что, заехав на землю давних боев, я возмечтал увидеть эти самые кувшины своими глазами. Услышав мое пожелание, принимающая сторона замахала руками. Добираться в искомую долину предстояло почти целый день по далекой от автострадного комфорта сомнительной дороге в джунглях, на которую, по уверениям хозяев, время от времени выходят из дебрей современные индокитайские «соловьи-разбойники». К тому же место встреч представителей королевской власти и Фронта освобождения Лаоса «Патет Лао» саперы враждующих сторон нашпиговали по сию пору не везде обезвреженными минами, из-за чего визитерам доступна лишь малая часть тех самых каменных кувшинов, предназначение которых науке не вполне понятно. В утешение мне посоветовали отправиться в один из парков Вьентьяна, куда специально для ограниченных во времени туристов доставили из Долины один из тех самых, не дающих мне покоя сосудов.

...Под жарким солнцем порхали чарующие взгляд разноцветные тропические бабочки. По аллеям чинно шествовали буддийские монахи в лимонных и оранжевых одеждах. Увиденный наконец мною кувшин вполне дополнял экзотичность окружающего.

Рассматривая творение безвестных мастеров, я припомнил все пришедшие на ум версии намерений, которыми вдохновлялись изготовители этих лаотянских артефактов. Бесспорно объяснимой выглядела только одна, порожденная не слишком давней гражданской войной, в которую привычно встряли радетели демократии из-за океана. Говорят, что во время бомбежек в кувшинах прятали детей: тех, что постарше, в одиночку, а грудничков вместе с матерями. Иной раз спасались в них и мужчины, поскольку лаотяне хотя и жилисты по природе, но все же не вырастают до баскетбольных стандартов. А некоторые из этих свидетельств существования высокоразвитого, но растворившегося в веках народа достигают двух с лишним метров. Звезде Национальной баскетбольной ассоциации типа «Мэджика» Джонсона в них не уместиться, но некрупного партизана в полной боевой выкладке они, может быть, и спасали.

В пользу современной бомбоубежищной трактовки использования кувшинов говорила толщина стен: втиснувшемуся внутрь вполне гарантирована безопасность от осколков. 

Другие варианты виделись не менее правдоподобными, но гораздо более удаленными во времени. Возможно, что использовались кувшины в тех же целях, что греческие амфоры: для хранения зерна и каких-то местных кулинарных жидкостей. Есть еще мнение, что речь некогда шла о погребальных принадлежностях, то бишь долина представляла собой кладбище для привилегированных персон. Похоронную тему продолжает тезис о бытовавших в этих краях огненных погребениях, что, в какой-то мере, подтверждают результаты раскопок, при которых в некоторых сосудах были обнаружены остатки пепла. Не исключено и то, что назначение кувшинов менялось с течением времен: их возраст приблизительно оценивают в полтора-два тысячелетия. Стало быть, творцы этих своеобразных чудес света вполне могли быть ровесниками строителей Святой Софии в Константинополе!

Среди многих видов помешательств, свойственных человеку, в ХХ веке особенно бурно расцвела страсть к свержению всевозможных монументов былым кумирам и героям. Лаос, несмотря на свои эксперименты со сменой общественных формаций, в этом отношении похож на заповедник монументального искусства. Отказ от монархии никак не повлиял на спокойствие статуй. Как стояли они, так и стоят. Идет ли речь о короле Анувонге, восстававшем в XVIII веке против власти короля соседнего Сиама – современного Таиланда, – или о предпоследнем по счету властителе Сисаванг Вонге, даровавшем стране конституцию.

Памятник ему поставили в год падения монархии в Лаосе, и ваял его советский скульптор Мераб Бердзенишвили. На мои расспросы о том, как доставляли статую из СССР в Луангпрабанг, где располагалась резиденция последних королей, собеседники лишь пожимали плечами. Аэропорта, способного принимать тяжелые самолеты, здесь тогда не было, оставалось счесть, что памятник перелетел из Ленинграда, где его отливали, во Вьентьян и потом отправился в последний путь по Меконгу.

Постояв перед грузным монументом, я отправился на прогулку по бывшему пристанищу монархов, судьба которых выдалась и поучительной, и печальной.

КОРОЛЕВСКИЕ РЕГАТЫ

Служитель бродил между деревьями, сбивая шестом сухие ветки и стаскивая их к давным-давно пересохшим шлангам персональной монаршей автозаправки. Заправлять было что: под навесом выстроились в ряд с полдюжины лимузинов разной степени крутости. Французы, в чьих колониальных владениях числился и Лаос, не оставляли Вонга без достойных его средств передвижения. Конечно, в наше время содержимое лангпрабангского автостойла выглядело довольно старомодным, да и состояние некоторых машин оставляло желать лучшего, но главный вопрос, озадачивавший меня, сводился к тому, а далеко ли могли уехать эти изыски французского автопрома семидесятилетней примерно давности по местным дорогам. Не вызывал сомнений разве что высокоосный ситроеновский вездеход, вполне способный поконкурировать с нашим уазиком. Его колеса с бездорожьем, видимо, справлялись на славу.

По непонятным причинам фотографировать королевскую автобазу не разрешается. Не подлежит запечатлению и гигантский портрет последнего короля Саванг Ваттхана, написанный Ильей Глазуновым в шестидесятые годы прошлого столетия, когда будущее монархии еще могло представляться ее представителям безоблачным, как дивное индокитайское небо вне периода дождей.

Этого монарха судьба буквально водила по ниточке над пропастью. Рассказывают, что он вполне мог вместе с четырнадцатью принцами и принцессами оказаться на дне Меконга, когда в день традиционных для Луангпрабанга соревнований многовесельных лодок одна из них перевернулась. Спасательными службами тогдашнее королевство еще не обзавелось и страшное происшествие унесло жизни чуть ли не трети из пятидесяти королевских детей.

Ваттхана семейной катастрофы избежал, но на этом ресурсы милосердия судьбы по отношению к нему истощились; 45 лет назад после разворота страны к марксизму ему пришлось распрощаться с троном и умереть в заточении.  

Королей не стало, но «королевские регаты», как впору называть эти заплывы на европейский манер, по-прежнему собирают народ со всей округи. В ожидании стартов вычурно украшенные лодки, в каждую из которых запросто уместится человек сорок, если не больше, ожидают своего часа под огромным навесом близ дворца.

Если верить рассказам, то страсти здесь кипят куда более жаркие, чем на ежегодных регатах-состязаниях гребцов Оксфорда и Кембриджа. И при всем уважении к Темзе, на которой выясняют отношения британцы, в Лаосе крепость мускулов проверяют на куда более суровых стремнинах Меконга, уже показавшего свой нрав на принцах и принцессах.

Название этой реки, протянувшейся на четыре с половиной тысячи километров, лично мне знакомо с детства. Был тогда в фаворе фантастический роман «Экипаж Меконга», в котором, правда, о самой реке почти ничего не говорилось, поскольку действие происходило в Индии и на Каспийском море, но внимание мое к загадочному потоку авторы привлекли, за что им и спасибо.

Не окажись когда-то эта книга в руках, не оказался бы и я на волнах своенравной и жестокой реки, стартующей к Южно-Китайскому морю с Тибетского нагорья и омывающей в пути поочередно земли шести азиатских государств.

Заманчиво было бы проплыть по индокитайской водной артерии от истоков до устья, сравнивая страны, народы и нравы, но нельзя объять необъятное. Приходится благодарить судьбу за то, что удалось полюбоваться из Вьентьяна на огоньки Таиланда, мерцавшие с другого берега, или отведать во Вьетнаме сугубо меконгскую рыбу под завлекательным названием «ухо слона». Каждой стране-хозяйке есть чем гордиться или хвалиться. Другое дело, что предмет гордости или просто ознакомления носит порой оттенок двусмысленности.

В часе примерно ходу от Луангпрабанга шкипер моего суденышка счел уместным показать на скопище непривлекательных строений по правую руку и с висельной усмешкой добавил: «Это наш лаосский «Хилтон». Далекое от малейшего намека на пятизвездность поселение оказалось известной в Лаосе тюрьмой. Тот же добровольный поводырь на ломаном английском добавил, что именно здесь содержались, как здесь говорят, «на перевоспитании» представители королевского семейства после искоренения монархии. 

Обилие тряпок, сушившихся на чем-то типа лоджий невеселого здания, навеяло воспоминание о фотографии, обошедшей в 1960-х всю мировую прессу. Фоторепортер ТАСС запечатлел четырнадцатилетнюю принцессу, приехавшую в «Артек», где ей довелось не только вступить в пионеры, но и впервые в жизни поорудовать шваброй, без малейших привилегий участвуя в ежедневной уборке спален знаменитого детского лагеря. Получилось, что девочка приобрела у нас начальный опыт приобщения к труду. А развить артековские навыки смогла уже на родине. Через несколько лет власти отпустили «перевоспитанных» в изгнание, и уцелевшие после труда на рисовых чеках перебрались в бывшую метрополию…

Следующее впечатление от Меконга выдалось повеселее, но и двусмысленнее. С воды казалось, что по обе стороны потока царит джунглевое бездорожье, но стоило расстаться с промежуточным причалом и отойти метров на двести, как оказалось, что за береговыми зарослями таятся вполне обжитые места. Базарчик, на котором торговали здесь же сотканными тканями, завлекал поклонников народной медицины еще и немалой батареей всевозможных стеклянных сосудов с разнообразными рептилиями, скорпионами и… медвежьими лапами. Предложенные настойки сулили излечение от множества болезней, перечисление которых заняло бы слишком много журнальной площади. Жидкость для настаивания оказалась рисовой водкой, которую готовили неподалеку под навесом, используя в качестве перегонного оборудования металлическую бочку, напоминавшую емкости для бензина, но превосходившую их объемом. Настойки тоже готовили совсем недалече. Буквально в нескольких метрах от самогонного аппарата почтенный лаотянец деловито запихивал в бутыль полуметровую по крайней мере змею.

В этом смысле в Лаосе я усмотрел некоторую непоследовательность в отношении к пресмыкающимся. На соседнем базарчике умерщвленная рептилия длиной с пятилетнего ребенка эффектно обвивала горку ананасов. Чуть в сторонке предлагались привычные нам рогатки и что-то вроде самострелов из стволиков бамбука. У нас хулиганствующие подростки забавы ради охотятся с ними на воробьев. Но в Лаосе жизнь все еще бедноватая и рогатки здесь не для жестокого баловства, а орудие добычи пропитания. С ними охотятся на птиц и на тех же змей.

При этом лаотяне весьма почитают священного змея Нага. На одной из луангпрабангских площадей мне попалось на глаза длиннющее изваяние этого чудища, считающегося (правда не в единственном числе, а вместе с сородичами) покровителем древнего государства. Как выяснилось, их в общей сложности двенадцать особей, которые в соответствии с погодными сезонами странствуют между возникающими в сезон дождей прудами и рисовыми полями, а по мере высыхания после прихода жары этих сезонных водоемчиков змеи-хранители перебираются в Меконг, где вполне могут наброситься на случайно побеспокоившего их неосторожного рыболова. Правда, ничего похожего на опаску я у встреченных рыбодобытчиков не заметил. Пожилая семейная чета, поднявшая из воды сетчатую ловушку с трепыхавшейся в ней рыбиной, извлекала свой будущий ужин без малейшей опаски. Не берусь судить, в чем причина их беспечности: то ли в пренебрежении суевериями, то ли в месяце июле, на который пришлось мое путешествие, наги отдыхают от каверз.

Заодно вспомнилось, что стражи благополучия бывшей столицы Лаоса – тезки злобных кобр из киплинговской сказки про отважного мангуста Рикки-Тикки-Тави. Очевидно, что Индия и Индокитай далеко не одно и то же, но некоторые схожести верований явно налицо. Кстати сказать, Наг и Нагайна, которых победил мангуст, озабочены были именно защитой своих будущих детенышей, которым угрожало вторжение людей в сферу змеиных интересов… Получается, что в очаровательной сказке многое весьма неоднозначно!

«А РЕКА БЕЖИТ, ЗОВЕТ КУДА-ТО»

Слова из песни времен комсомольской юности, конечно же, не о Меконге, но общее настроение от пребывания на волнах полноводных струй все же передают. Правда, направление заведомо известно – впереди Камбоджа и Вьетнам, позади Китай, справа (если плыть с севера на юг) Бирма и Таиланд. Ни до одной из этих стран мне на этот раз не добраться, затея скромнее – главная на реке приманка для туристов и сакральная цель для буддийских паломников – гроты Пак-У, известные еще как «Пещеры тысяч Будд». Сухопутной дороги к ним нет. С одной стороны, непроходимые джунгли, с другой – Меконг. 

Более или менее точная дата возникновения этого святилища затерялась в глубине столетий. Известно, однако, что где-то в XVI веке в карстовых полостях над водами Меконга стали собираться паломники, подгадывающие сроки своих визитов к празднованию лаосского нового года Пимая. Кое-кто из них приносил с собой и оставлял после отбытия статуэтку Будды. К нашим дням в этом удивительном уголке страны скопилась огромная скульптурная галерея. Около полутора тысяч Будд, изваянных из металлов, высеченных из камня, вырезанных из дерева в нижней пещере. Остальные сосредоточились в верхней пещере. Лестницу, по которой можно добраться с пристани на второй, так сказать, ярус соорудили всего лет сорок назад. До этого паломникам, видимо, приходилось взбираться по тропкам, которые иначе, как козьими, не назвать.

Присмотревшись, я увидел миниатюрную статую, явно пострадавшую от огня. Добровольный чичероне, из тех, что во всех туристических странах пасутся у главных приманок для путешественников в надежде на мелкую мзду за навязанные пояснения, на ломаном английском уверил меня в местном обычае приносить в пещеры изваяния, уцелевшие после пожаров.

К искалеченным скульптуркам в Лаосе и впрямь отношение трепетное. Во Вьентьяне я видывал целую выставку статуэток, пострадавших во время американских бомбежек… Реставрировать их не стали, а просто выставили на обозрение в напоминание, что война не щадит ни правых, ни виноватых.

В пещерах травмированных статуэток немного. Правда, обойти все закоулки я не смог – в глубины гротов туристов не пускают, страшась, очевидно, нечистых на руку гостей. Роль стража, кажется, исполнял бородач в белых лохмотьях, восседавший в позе лотоса как раз между рядами изваяний, заграждая проход, ведущий в недра горы. Завидев наведенный на него объектив, он стремительно развернулся, предоставив мне для съемки одну лишь спину. Но зачем мне его спина?!

Пришлось довольствоваться панорамой реки и бескрайними, но местами возделанными далями. Не без грусти я припомнил, что как раз здесь, где в Меконг впадает река Наму, власти подумывают о строительстве ГЭС. Тогда пещеры неминуемо уйдут в воду. Канет в пучине и омываемый двумя реками красивейший утес с обращенным на юг красно-коричневатым отвесным склоном, в изломах, изгибах и складках которого можно подолгу высматривать причудливые сюжеты…

Однако при всем при том, что экономика в наше время частенько превыше всего, верится в такое преображение природы не только с тревогой, но и с трудом. Неужели Будда свое святилище не защитит?!