Американский публицист Ноам Чомски писал: «Когда началось вторжение в Ирак, выдающийся историк и советник Кеннеди Артур Шлезингер написал, что президент усвоил политику превентивной «самообороны», ужасающе похожую на политику императорской Японии, примененную ею в Перл-Харборе – в событии, которое, по словам одного бывшего президента, останется в постыдных воспоминаниях. Франклин Д. Рузвельт был прав, с той лишь разницей, что сегодня мы, американцы, остаемся в постыдных воспоминаниях».

В семидесятые годы ХХ века в США начался серьезный кризис. Модель капитализма, которая до этого момента обеспечивала стабильный рост и развитие, а также сохраняла внутри системы социальную компоненту, полностью изжила себя. Алчность элиты вызвала эксперименты с моделью неолиберального капитализма и абсолютного доминирования финансового сектора в экономике. Устранение всех правил и прописей, которые могли бы помешать накоплению капитала, продажа государственной собственности, которой могли бы управлять корпорации, получая доход и радикально урезая государственную помощь общественному потреблению, – таковы основы данной экономической модели, которая призвана в корне изменить мир.

Но давайте уясним все аспекты кризиса, в котором оказались США. Поражение во вьетнамской войне ослабило влияние и международный авторитет страны, нанесло государству травму, которая все еще дает о себе знать. В международный порядок терпеливо и стратегически мудро включался Китай. Левые движения почти во всех странах Европы достигли апогея. Советский Союз производил стабильное и мощное впечатление, не отставая от Америки в военном отношении. Все вместе это создавало впечатление расшатанности позиций и серьезного кризиса в стане защитника свободного мира.

В такой обстановке США предприняли радикальные меры. Они открылись навстречу Китаю, что серьезно снизило эффект от поражения во Вьетнаме. Америка вернула себе доминирующую роль геостратегического игрока на Дальнем Востоке и вынудила СССР начать политику сокращения ядерного оружия. Контратака на поле дипломатии сопровождалась изменением модели капитализма. Часто считают, что эти перемены начали Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, хотя неолиберальная модель родилась десятилетием раньше. Но Рейган и Тэтчер запустили ее на полную мощность. Джимми Картер в последний год своего мандата обратил внимание американцев на это в знаменитой речи «О кризисе доверия в Америке». Картер пророчески указал на последствия изменений в обществе потребления, в которое превратилась Америка. Неолиберальный капитализм еще больше усугубит социальную пропасть, о которой Картер сказал, что в Америке «человек больше не определяется тем, кто он есть, но тем, что он имеет».

Произошло быстрое развитие финансового сектора и объединение экономик несоциалистических государств в единую сеть. Начался процесс, который мы сегодня называем глобализацией. Позже он вызовет более чем губительный эффект, как в экономике США, так и во всем мире. В краткосрочном плане воздействие неолиберальной системы прекрасно послужило Америке. Произошел быстрый рост экономики, в то время как в международном плане благодаря ряду предпринятых США мер и акций началось отставание их главного соперника – СССР. Это отставание завершится быстрым коллапсом коммунистической империи.

После краха СССР Соединенные Штаты остались единственным гегемоном на сцене мировой политики. Вашингтон был поражен неожиданной скоростью и силой разрушения советской империи. Специалисты полагают, что именно в этом главная причина ошибок и потери ориентации США на поле внешней политики в первые годы после окончания холодной войны.

Изменения, наступившие после ликвидации Берлинской стены, вселили в большую часть стран, а не только в Америку оптимизм и надежду на построение лучшего и более надежного мира. Это ярче всего проявилось в Европе. Как в измученных народах бывшего советского блока, так и в Западной Европе, которая сорок лет жила под психологическим гнетом холодной войны. Но вскоре восхищение и надежды сменило чувство горечи. Многим стало ясно, что Америка всегда была империей и всегда ставила своей целью постепенное установление гегемонии в мировой политике. Боязнь СССР, а также оглушительная американская пропаганда создали психологическую блокаду, не позволяющую реально понять характер Соединенных Штатов. С годами многие из тех, кто видел в Америке спасение, поняли, что обманулись в своих надеждах.

Это было время, когда Америка праздновала победу, Американский век, о котором мечтала элита Америки, обрел свои реальные черты. По Киссинджеру, Америка теперь в третий раз начнет процесс создания нового мирового порядка. Точнее, элита финансового капитала войдет в завершающую фазу проекта, начатого накануне Первой мировой войны, которая по стечению различных исторических обстоятельств затянулась до конца ХХ века.

Опьяненный победой, Фукуяма торжественно объявляет о конце истории и об окончательной победе демократии. Конец истории, по его мнению, состоит в том, что либерально-демократические государства, как правило, не должны воевать друг с другом и что мир пришел к своей конечной цели в том, что касается идеологических и экономических форм жизни. Фукуяма подчеркивает, что у либеральных демократий нет желания бороться за доминирование: «Они разделяют универсальные принципы равенства и права, и потому у них нет причин, по которым бы они стали оспаривать легитимность друг друга. В таких странах «мегалотимия» вместо войны находит другие «вентили» для сброса давления или же атрофируется до такой степени, что с трудом может спровоцировать современную версию кровавого столкновения. Следовательно, это объясняется не только тем, что либеральная демократия ограничивает присущую человеку агрессивность и тягу к насилию, но и тем, что она существенно изменила сами инстинкты и искоренила империалистические мотивы».

Этот бред Фукуямы, вызванный пьянящей победой над идеологическим противником, а также надменными играми со здравым смыслом, не столь важен, но он служит прекрасным примером того, в какой эйфории пребывала американская элита и ее главные идеологические толкователи. Не только Фукуяма пребывал в экстазе триумфа. Американское руководство забывает обещания, данные Михаилу Горбачёву, и принимается за ускоренное распространение пакта НАТО на Восток. Киссинджер – реалист, и потому, несмотря на победные фанфары, он осторожно пытается указать на то, что гегемонию можно установить и без открытого размахивания дубинкой: «Международный порядок в XXI веке будет отмечен тем, что на первый взгляд выглядит противоречием: с одной стороны, произойдет дробление, с другой – будет возрастать глобализация. На уровне международных отношений новый порядок в большей степени будет похож на европейскую систему государств XVIII и XIX веков, чем на жесткие структуры времен холодной войны. Он будет состоять из шести великих держав – Соединенных Штатов, Европы, Китая, Японии и России, а может быть, и Индии, а также из множества средних и малых стран. В то же время международные отношения на этот раз действительно станут глобальными. Коммуникации стали мгновенными; мировое хозяйство действует на всех континентах одновременно. Целый ряд таких новых проблем, как неконтролируемое распространение ядерного оружия, защита окружающей среды, демографический взрыв и экономическая взаимозависимость, можно решить только на мировом уровне».

Бжезинский был еще точнее в своем анализе направлений и методов будущих действий. Он позиционировал Евразию в духе классической геополитической школы как главное поле мировой политики, изображая ее как большую шахматную доску. В шахматной партии, которая обеспечивает победителю доминирование в мировой политике, Бжезинский делит потенциальных американских игроков и партнеров на геостратегических игроков и геостратегические центры. Геостратегическими игроками становятся «те государства, которые способны свою мощь и влияние проявлять вне своих границ с целью изменения существующего положения дел в геополитике в той степени, в которой они угадывают американские интересы.

По Бжезинскому, геостратегическими игроками являются Франция, Германия, Россия, Китай и Индия. Великобританию, Японию и Индонезию, несмотря на их неоспоримое значение, Бжезинский не считает геополитическими игроками.

Помимо геостратегических игроков Бжезинский определяет и геостратегические центры, значение которых определяется не их мощью, но их чувствительным положением. Он считает, что ранимое положение «геостратегических центров может оказывать влияние на геостратегических игроков». Бжезинский определяет их и «по специфическому географическому положению или даже по их возможности позволять или препятствовать отдельным игрокам проникновению к жизненно важным ресурсам, но можно определить и по тому, как они действуют в роли оборонительного щита для государства или целого региона».

Геополитические центры – Украина, Азербайджан, Южная Корея, Турция и Иран. Понятно, что выспренний Бжезинский устанавливает границы, которые призваны ограничить мощь России и Китая. Но он не скрывает нервозности по поводу того, что Россия не желает признавать свое поражение, как это сделала Германия после Второй мировой войны, окончательно признав роль США как бесспорного лидера. Конечно, Бжезинский и Киссинджер отказываются признавать, что Америка проводит империалистическую политику. Для них это всего лишь их исключительность, в которой главную роль играет этика и борьба за свободу и демократию.

«Главная задача Америки в рамках третьей в этом веке попытки создать новый мировой порядок – установление равновесия между двойным искушением, которое скрывает в себе ее исключительность: постоянное желание замкнуться в собственной раковине и привести в должный вид всякое нарушение порядка», – говорит Киссинджер.

Толкование «мессианской» роли Америки в интерпретации Бжезинского и Киссинджера предназначено прежде всего для внутреннего общественного мнения и ведущих аналитиков. Эта роль призвана стать руководящей идеей в защите имперского характера внешней политики Соединенных Штатов.

Введение категории морали как аргумента американского устройства международных отношений является важной определяющей: требование общественности сохранять нормы морали во внешней политике Америки будет существовать всегда. Они считают, что проблема состоит не в том, чтобы устранить мораль как аргумент, но в сохранении ее в виде важного компонента. Хотя призывы Вашингтона к морали в международных отношениях и противоречат практическим действиям Америки, они очень важны для организации общественного мнения внутри страны. Такое употребление морали – один из важнейших элементов переориентации общественности в случае необходимости замаскировать действительный характер американской внешней политики.

Не только экономическая мощь и военная сила обеспечивают превосходство Америки над другими игроками. Ее огромное превосходство заключается и в так называемой мягкой силе (soft power), и в американских ценностях и образе жизни, которым стараются следовать некоторые народы.

В развивающихся странах старые элиты и традиционный порядок разрушаются не только в результате подъема широких масс, окрыленных демократией и капитализмом. Американизация после Второй мировой войны принесла новую культуру, которая раньше или позже добралась до всех уголков. «Макдоналдс», джинсы и рок-музыка вытеснили из жизни старые обычаи. Влияние массового капитализма универсально, оно всем навязывает американский стиль потребления. Массовая культура побеждает, потому что, по мнению иных исследователей, «в период преобладания демократии количество побеждает качество. Количество слушателей важнее того, кто слушает».

Модный британский историк, специалист по странам Восточной Европы, неоколониалист Тимоти Гартон-Эш служит образцом для многих интеллектуалов и политиков в странах бывшего социализма. Критикуя Америку, он считает, что ей надо дать еще один шанс, для этого ей требуется еще некоторое время. Он требует, чтобы люди поверили в новую и лучшую Америку: «Если бы я волей случая родился на Ближнем Востоке, в Латинской Америке или Юго-Восточной Азии, то, может быть, не так сильно верил бы в это. Как историк, я знаю, что в глобальной гонке времен холодной войны, при нужде в нефти и экономическом преимуществе, Соединенные Штаты поддерживали недемократические режимы и снисходительно относились к репрессиям. Это выглядело еще хуже вследствие лицемерного уважения несвободы в интересах «свободного мира». Но как англичанин, который лично увидел, что Соединенные Штаты сделали для Европы, я все еще верю в это».

Американизация, или навязывание американской модели jмассовой культуры, агрессивно начавшаяся с концом Второй мировой войны, получила дополнительное ускорение благодаря процессу глобализации. С помощью утонченной пропаганды предлагается некий вариант американской мечты (american dream) – идиллической, но по сути своей ложной модели жизни. Американская мечта осуществляется в пропорции один к миллиону, но этот единственный вариант постоянно предлагается миру в качестве образца для подражания. Естественно, эффект американизации и в государствах Западной Европы, и в странах бывшего социалистического блока после первой волны глобализации сталкивается с усиливающимся сопротивлением. Сила политики soft power все чаще наталкивается на противоположный эффект и по сравнению со своей ролью во времена холодной войны оплывает, словно горящая свеча.

«Соединенные Штаты сегодня – империя, но империя особого рода. Она неизмеримо богата. В военном отношении с ней не может сравниться ни одна страна в мире. Ее культурные достижения поразительно велики. И все-таки, в отличие от других империй, она стремится навязать свою волю другим государствам. Ее провалы в попытках экспорта американских институтов в другие страны куда как многочисленнее достигнутых успехов», – считает историк Нил Фергюсон. Он не видит проблемы в том, стоит ли Америке проводить открытую имперскую политику. Собственно, он считает, что Америка стала империей с момента своего возникновения, но у нее всегда были большие проблемы во внутренней пропаганде, поскольку все поколения американцев (начиная с провозглашения независимости) вырастали и воспитывались в духе антиколониализма и антиимпериализма.

«Американская империя во многих отношениях обладает теми же амбициями и устремлениями, что и последний англоязычный гегемон. Несмотря на то, что своим возникновением Соединенные Штаты обязаны восстанию против британского империализма, они унаследовали многие признаки своего творца. Оказавшись, выражаясь честной терминологией вигов, «империей свободы», республика, еще находясь в пеленках, пустилась в пугающе быструю колонизацию центрального пояса Североамериканского континента. Методы, с помощью которых свободные американцы выдавили туземные народы, были по меньшей мере более жестокими, чем методы британских подданных», – пишет Фергюсон.

Определяя имперский статус Америки, подчеркивая проблемы безопасности, привнесенные многополярным характером международных отношений, он, конечно же, намеренно умалчивает тот факт, что, кроме обеспечения безопасности, американская однополярность приводит к неоколониальным отношениям и заставляет платить дань империи. Мир и безопасность, которые предлагает американская империя, приносят с собой долгосрочное рабство, которое является следствием неолиберальной модели капитализма.

Политика триумфа, вызванная новым мировым порядком, стала развиваться по нескольким направлениям. Неолиберальная модель капитализма, выстроенная по схемам МВФ и Всемирного банка, привела в долговую яму большинство средних и малых стран, сделав их заложниками самого крупного американского банка и корпораций. Лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц был занят построением мировой экономической политики – сначала как член команды экономистов президента Билла Клинтона, а затем, с 1997 по 2000 год, в качестве главного экономиста и одного из вице-президентов Всемирного банка. Весьма примечательно свидетельство Стиглица: «К несчастью, МВФ и Всемирный банк подошли к этим вопросам с узкой идеологической перспективой – приватизацию следовало провести быстро. Была проведена оценка стран, которые начали переход от коммунизма к рыночному хозяйству: те страны, где приватизация прошла быстро, получили высшие баллы. Но в итоге приватизация не всегда приносила ожидаемую выгоду. Проблемы, вызванные этими незадачами, вызвали антипатию к самой идее приватизации».

Весьма странно, что лауреат Нобелевской премии объясняет такую активность МВФ и Всемирного банка ошибками в сфере идеологии. Гораздо точнее в этом отношении Дэвид Харви, основатель так называемой «радикальной географии». Теорию Маркса о накоплении первичного капитала в эпоху раннего капитализма он применяет к неолиберальному капитализму и вызванным им экономическим последствиям, перефразируя ее в «накопление путем отъема».

Еiвропейский союз навязал политическую и экономическую iмодель всем кандидатам на вступление, причем стремительный переход привел к серьезнейшим протестам и расслоению общества в этих странах. Фальшивый блеск политических фейерверков при вступлении в ЕС быстро отрезвил очарованных было граждан таких стран. Новые государства – члены Европейского союза превратились в корпоративные вотчины. Это означало, что в них главную роль в распределении политических и социальных сил вершили иностранные банки, а также крупнейшие иностранные корпорации. Этот процесс шел в основном через американские неправительственные организации, которые управляли созданием и финансированием местных гражданских сообществ и так называемых независимых СМИ под прикрытием развития демократического потенциала. Эти американские неправительственные организации стали, по сути, продолжением руки правительства США, а точнее, Министерства иностранных дел и разведывательного сообщества, действующих в интересах верхушки англо-американского финансового капитала. Вновь созданные местные организации гражданского общества и СМИ становятся главными охранителями в государствах, перешедших к строительству неолиберальной экономики и созданию политической элиты, которая будет беспрекословно проводить эту политику в жизнь. Эти политические элиты создали не ответственные перед народом правительства, но прежде всего правительства, обслуживающие интересы крупного капитала.

Условия, поставленные кандидатам на членство в ЕС, нанесли серьезные травмы многим странам. Некоторым из них делались поблажки, хотя у них не было элементарных предпосылок для вступления в ЕС, в то время как к другим предъявлялись неоправданно высокие требования. Много говорилось о стандартизации политических и экономических структур стран-кандидатов, что сопровождалось риторическими фразами об идеальном устроении господства права, но все это было не что иное, как переодевание в новую неоколониальную рубаху. К сожалению, новоиспеченные члены ЕС после травмы, полученной в результате советских объятий, оказались в плену у брюссельских бюрократов и обладателей крупного капитала. Вскоре они поняли, что вместо господства права главным движущим механизмом неолиберальной модели капитализма стала коррупция, причем на всех уровнях.

Материал из книги — Manifest protiv imperije