Имя Малюты Скуратова стало синонимом слова «палач». Даже в народных песнях фигурируют «скурлаты свирепые» – темные существа, творящие по царскому слову расправу над осужденными. Верный сподвижник Ивана Грозного воплощает все самое мрачное, что было в натуре этого государя. И хотя у подножия трона он находился только пять лет, именно в эти годы Россия познала ужас массового государственного террора.

ОН БЫЛ НИКЕМ

Впервые имя Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского появляется в реестре приписанных к «государеву двору» служилых дворян под 1552 годом. Неизвестно, сколько ему тогда было лет: никак не меньше 15 (с этого времени начиналась царская служба), но, может быть, и 20, и 25, и даже 30.

Семейства он был незнатного. Вторая часть фамилии – Бельский – свидетельствовала не о принадлежности к известному боярскому роду, а лишь о том, что его поместье находилось в окрестностях крепости Белой, что на Смоленщине.

Первая часть фамилии происходит от слова «скурат», обозначающего грубую сморщенную кожу. Относительно же прозвища Малюта существуют две версии. По одной, оно носило ироничный характер, поскольку внешность у Малюты была богатырской. По другой, произошло от слов «молю тя», с которыми он постоянно обращался к своему государю.

В общем, именно на основе этих скудных данных художники и домыслили его образ – этакого кряжистого мужика с лицом звероподобным.

Показательно, что изначально Скуратов даже не был причислен к «избранной тысяче» – дворянам, составлявшим своего рода «гвардию» Ивана Грозного и получившим имения в Подмосковье. В списке «государева двора» он поминается вместе с братьями Третьяком и Нежданом как «дворовый сын боярский», что означало низшую ступень служилого дворянства.

Вообще, неизвестно, чем Малюта занимался до 1567 года, когда ему довелось поучаствовать в походе на Ливонию в должности «головы», то есть офицера уровня примерно старшего лейтенанта или капитана.

Тремя годами ранее произошло самое знаковое событие царствования Ивана Грозного – учреждение опричнины. Монарх тогда создал внутри государства нечто вроде персонального удела, где правил, не оглядываясь на Боярскую думу.

Налетая на оставшуюся часть Руси – «земщину», – опричники резали представителей знати, но пока еще без должной масштабности, в порядке, так сказать, разовых акций.

В походе 1567 года Малюта, видимо, обратил на себя внимание государя, но, скорее всего, не бранными подвигами, а собачьей преданностью и готовностью перегрызть глотку любому, на кого покажет его царское величество. Сам он будет постоянно называть себя «псом государевым», да и одной из эмблем опричников была голова собаки, а второй – метла, которой они собирались выметать измену.

Во главе опричного воинства изначально стояли люди довольно знатные, но по причине их относительной близости к аристократии царь начал склоняться в сторону самых бедных и неродовитых дворян, карьера и благосостояние которых целиком зависели от его воли.

У Малюты в этом смысле «социальное происхождение» было правильным. И все равно рядом с царем он возник как-то очень внезапно и при обстоятельствах весьма драматических.

«ПРЕКРАСНЫЙ ПОСТУПОК»

Началось все с того, что поляки разослали виднейшим московским боярам «прелестные письма», склоняя их на свою сторону. То ли большая часть этих писем оказалась перехвачена, то ли аристократы сами предъявили их государю, но вскоре самый авторитетный из бояр Иван Челяднин-Федоров отослал польскому королю письмо с довольно язвительным отказом.

И все равно преданность аристократов вызывала у монарха большие сомнения. К тому же двоюродный брат царя князь Владимир Андреевич Старицкий, руководствуясь невесть какими соображениями, представил ему список из 30 вельмож, злоумышлявших на государеву особу.

Трудно сказать был ли заговор порожден болезненной мнительностью монарха или действительно имел место, но в ноябре 1567 года началась резня, которой Москва еще не видывала.

Сначала был схвачен боярин Федоров. Приказав облачить его в царские одежды, Иван Грозный бил перед ним поклоны, а потом лично полоснул ножом с криком: «Наслаждайся владычеством, которого жаждал!»

Следующую неделю опричники убивали опальных вельмож, издевались над их семьями и ни в чем не повинными слугами. Только в Москве жертвой расправ пали около 300 человек. Бесчинства творились и в подмосковных поместьях. Женщин насиловали, а потом убивали или обнаженными выгоняли в лес на верную гибель. Группу слуг и крестьян загнали в узкую деревянную клеть и взорвали ее, а царь наблюдал, как разлетаются в разные стороны головы, руки, ноги.

Чаще всего при описании этих зверств поминаются отряды опричников под командованием князя Афанасия Вяземского, Василия Грязного и Малюты Скуратова.

Следующий связанный с Малютой эпизод касается расправы над главой Пушкарского приказа боярином Василием Даниловым, который не имел никакого отношения к делу Федорова, а попался на банальных хищениях. Его привязали к телеге, запрягли в нее лошадь с выколотыми глазами и погнали телегу в Москву-реку. Далее предоставим слово современнику тех событий итальянцу Алессандро Гваньини: «Слепая кобыла с боярином Даниловым поплыла на середину стремительной, бурной реки. Сам же царь был зрителем, вместе со своими приспешниками стоя на берегу, чтобы видеть исход дела. После долгого плавания несчастная кобыла подплыла к берегу. Но командир царских приспешников по имени Малюта Скуратов, чтобы доставить удовольствие своему государю, шестом оттолкнул от берега кобылу и всадника, и она снова была увлечена силой течения. Тут великий князь в восторге закричал: «Вот замечательный и прекрасный поступок!»

Поступок мерзкий и относительно мелкий, но характерный в том смысле, что показывает, как именно Малюта демонстрировал свое усердие. И оно вознаграждалось все большим государевым доверием.

«ПЕРВЫЙ В КУРЯТНИКЕ»

Именно в связи с делом Федорова царь создал из наиболее приближенных опричников некое подобие рыцарского ордена, разместившегося в Александровской слободе и жившего по монашескому уставу. Разница заключалась лишь в том, что свободное от молитв время посвящалось оргиям и расправам над врагами настоящими и мнимыми. В этом ордене-монастыре Иван Грозный назначил самого себе игуменом, князя Вяземского – келарем, а Малюту Скуратова – пономарем с функциями, говоря по-современному, административного директора. Опричник-наемник Генрих Штаден называет его «первым в курятнике».

К осени 1569 года слишком суровая монастырская жизнь царю надоела, и орден прекратил свое существование. Но положение Малюты продолжало укрепляться. Именно ему и Василию Грязному царь поручил предъявить обвинения схваченному за измену Владимиру Старицкому, а затем они же убили князя, его супругу, старшую дочь, двоих сыновей, а также состоявших в свите трех священников, дьяка, подьячего, два десятка слуг и нескольких подвернувшихся под руку случайных свидетелей. Впрочем, подробности этой расправы разнятся. То ли Старицким дали выпить яд, то ли расстреляли вместе с приближенными из пищалей.

Следующая и, пожалуй, самая известная жертва Малюты – бывший глава русской церкви митрополит Филипп, сосланный в Отроч-монастырь под Тверью.

23 декабря 1569 года Скуратов явился к нему в келью и от царского имени попросил благословения идти в Новгород «искоренять измену». Филипп в благословении отказал, и тогда, согласно «Житию», «бессердечный злодей задушил праведника подушкою».

Причиной похода на Новгород стали якобы полученные царем сведения о намерениях его жителей переметнуться на сторону поляков и литовцев.

Весь январь и первую половину февраля 1570 года на берегах Волхова творились жестокие расправы, в которых Малюта разгулялся по полной. Людей расстреливали из пищалей, обливали зажигательной смесью, а затем обгорелых, но еще живых сбрасывали в реку. Женщин топили вместе с привязанными к ним младенцами.

По разным подсчетам, 30-тысячный город лишился до половины своего населения. Псков был спасен от аналогичной расправы заступничеством юродивого, вовремя сказавшему нужные слова суровому государю. А в Твери Скуратов едва не распрощался с жизнью, когда пытался со своими людьми перерезать 19 содержавшихся в городе татарских пленников. Слово личному врачу царя Альберту Шлихтингу: «Когда Малюта ворвался к ним с прочими приспешниками, татары единодушно, как рычащие львы, начали энергично защищаться и каждый из них кинулся на Малюту с ножом. Хотя он был в кольчуге, они пропороли ему живот, так что вытекли внутренности. Татары, защищаясь, так ожесточенно сражались, что четверо из приспешников пали от страшных ран, а прочие отступили, не сделав дела. Когда царю донесли об этом событии, он тотчас послал пятьсот стрелков с пищалями и луками на помощь этим приспешникам против девятнадцати татар. Они были со всех сторон осыпаны стрелами и прикончены пулями из пищалей и потом рассечены на части и брошены в реку».

На Малюте зажило все как на собаке, и уже в июле 1570 года, когда царь вернулся в Москву, он снова участвует в массовых казнях, которые творились на месте с характерным название Поганая Лужа (вероятно, на территории современного Китай-города).

Жертвой расправы пали 100–150 человек. Самого известного из них – бывшего главу Посольского ведомства Ивана Висковатова привязали к сколоченным в форме креста бревнам. Снова приведем рассказ Шлихтинга: «К тирану подходит Малюта с вопросом: «Кто же должен казнить его?» Тиран отвечает: «Пусть каждый особенно верный казнит вероломного». Малюта подбегает к висящему, отрезает ему нос и садится на коня; подбегает другой и отрезает ему ухо, и таким образом каждый подходит поочередно и разрезает его на части». Столь же изощренно, но не повторяясь, казнили и казначея Никиту Фуникова. Вот свидетельство Гваньини: «Начальник приспешников Малюта зачерпнул из медного котла, где была кипящая вода, а потом начальник конницы взял сосуд, полный очень холодной воды, и сперва стал поливать ему голову этой водой, затем стал лить воду горячую, кипящую; этот несчастный, почувствовав, как обжигает его кипящая вода, закричал диким голосом; но этот слуга тирана, Малюта, все больше и больше лил на него эту кипящую воду, так что наконец кожа на голове стала сморщиваться наподобие извивающейся змеи. От этого жесточайшего рода пытки он и испустил дух».

Конечно, Малюта участвовал и в расправе над другими, менее знатными осужденными, с которых сдирали кожу, расчленяли, потрошили. А после казней на Поганой Луже последовала расправа над польскими и литовскими пленниками. Затем Малюта лично обезглавил известного военачальника князя Петра Семеновича Серебряного.

Опричный террор позволил худородному дворянину не просто войти в окружение государя, но и стать его правой рукой, рукой карающей. Фактически Скуратов был чем-то вроде шефа политической полиции, функции которой выполняли самые доверенные опричники.

ГЕРОЙСКАЯ СМЕРТЬ НЕГОДЯЯ

Благодаря Малюте получили воеводские должности двое его братьев. Показательно и то, что в 1571 году третьей женой царя стала родственница Скуратовых Марфа Собакина. И хотя этой чести она удостоилась по итогам «смотра невест», надо полагать, Малюта постарался, чтобы результаты этого конкурса красоты были такими правильными.

Правда, царица Марфа скончалась спустя две недели после свадьбы. Скорее всего, она стала «жертвой отравления», причем отравили ее братья из лучших, так сказать, побуждений. Дали питье, которое должно было помочь забеременеть, но не рассчитали дозу.

Так или иначе, на карьере Малюты эта история не отразилась. Когда в мае 1571 года крымские татары сожгли Москву, именно Скуратову царь поручил провести расследование и определить виновников катастрофы. Собственно, главным виновником был сам Иван Грозный, казнивший лучших полководцев и выдвинувший на первый план бестолковых опричников. Но Малюта представил такие выводы, какие нужно. Его бывшие товарищи, став «стрелочниками», были казнены, опричнину упразднили, а он сам в следующем, 1572 году сопровождал царя в походе на Ливонию в качестве «второго воеводы», то есть в должности, которой удостаивались только знатнейшие из знатных.

Затем Малюта участвовал в важнейших переговорах, сначала с поляками, затем с крымскими татарами. Правда, дипломатом он был неважным, но царь подключил его к этому делу, видимо, для того, чтобы приглядывал за ненадежными боярами.

Вообще, после всех репрессий с кадрами у царя было не важно. И он норовил максимально использовать «верного пса», в преданности которого не имел оснований сомневаться. Отсюда и дипломатический взлет, и взлет военный, оказавшиеся, впрочем, очень короткими.

Некоторые историки утверждают, что на самом деле царские милости были своего рода прологом к грядущей опале и возможной казни Скуратова, хотя речь здесь идет не более чем о предположениях. Действительно, время от времени тираны избавляются от своих верных палачей, но выводить отсюда некое правило, пожалуй, не стоит.

Смерть же Малюты выглядит своего рода парадоксальной гримасой судьбы, поскольку оказалась она если не героической, то вполне достойной.

Устав от постоянных неудач своих воевод, Иван Грозный решил преподать им нечто вроде мастер-класса в Ливонии. 27 декабря 1572 года его войско подошло к крепости Пайда (Вессенштайн), которую за последние 15 лет русские безуспешно пытались взять трижды.

1 января 1573 года последовал штурм, во время которого Скуратов пал от вражеской пули. Крепость была взята, и, скорбя по любимцу, царь приказал заживо сжечь пленников. Даже погибнув, Малюта ухитрялся нести другим гибель.