Трагедия произошла в ночь с 29 на 30 июня 1882 года недалеко от станции Бастыево и деревни Кукуево. В тридцатиметровую бездну, образовавшуюся из-за размытия железнодорожной насыпи, провалились семь вагонов почтового поезда. Погибли 42 пассажира, 35 человек получили жуткие ранения.

«Природа постановила, чтобы человек в известный период своей жизни любил. Настал этот период, ну и люби во все лопатки, а вы ведь не слушаетесь природы, все чего-то ждете. Далее... В законе сказано, что нормальный индивидуй должен вступить в брак... Без брака счастья нет. Приспело время благоприятное, ну и женись, нечего канителить... Но ведь вы не женитесь, все чего-то ждете! Засим в Писании сказано, что вино веселит сердце человеческое... Если тебе хорошо и хочется, чтобы еще лучше было, то, стало быть, иди в буфет и выпей. Главное – не мудрствовать, а жарить по шаблону!» – таким незамысловатым образом счастливый новобрачный, «палкообразный» Иван Алексеевич из рассказа Чехова «Счастливчик» убеждал своего попутчика Петра Петровича в том, что человек сам творец своего счастья. Собеседник парировал: «Какой, к черту, он творец, если достаточно больного зуба или злой тещи, чтоб счастье его полетело вверх тормашкой? Все зависит от случая. Случись сейчас с нами кукуевская катастрофа, вы другое бы запели...»

К счастью, нетрезвый Иван Алексеевич ни в какую катастрофу не попал – всего лишь обнаружил себя в поезде, идущем в Москву, в то время как молодая супруга, отпустив его на полустанке пригубить рюмочку, благополучно двигалась дальше в Петербург. Однако то обстоятельство, что персонажи Чехова помянули в разговоре Кукуевскую катастрофу, отнюдь не случайно: о масштабах беды говорила тогда вся Россия.

СЕНСАЦИЯ «МОСКОВСКОГО ЛИСТКА»

«Огромный глубокий овраг пересекает узкая, сажень до двадцати вышины, насыпь полотна дороги, прорванная на большом пространстве, заваленная обломками вагонов. На том и другом краю образовавшейся пропасти полувисят готовые рухнуть разбитые вагоны. На дне насыпи была узкая, аршина в полтора диаметром, чугунная труба – причина катастрофы. Страшный ночной ливень 29 июня 1882 года, давший море воды, вырвал эту трубу, вымыл землю и образовал огромную подземную пещеру в насыпи, в глубину которой и рухнул поезд... Два колена трубы, пудов по двести каждая, виднелись на дне долины в полуверсте от насыпи, такова была сила потока...» – так описывал свои первые впечатления «король репортажа», московский журналист Владимир Гиляровский. Именно его руке трагедия обязана и своим названием. «Это двести девяносто шестая верста от Москвы... место без названия, – писал Гиляровский. – И в первой телеграмме, посланной мной в газету в день прибытия, я задумался над названием местности. Я спросил, как называется эта ближайшая деревня. Кукуевка, ответили мне, и я телеграфировал о катастрофе под деревней Кукуевкой. Отсюда и пошло «Кукуевская катастрофа», «Кукуевский овраг» и «Кукуевцы» – последнее об инженерах».

Во многом благодаря заметкам, которые он каждый день в течение двух недель посылал в газету «Московский листок», сегодня мы можем ознакомиться с правдивым описанием тех жутких событий. Железнодорожные власти по понятным причинам пытались «замолчать» катастрофу, но первый же номер «Листка» с сообщением о трагедии разошелся в считаные часы. Сегодня, когда мы чуть ли не еженедельно видим в выпусках теленовостей сюжеты о крушении авиалайнеров с сотнями человек на борту, железнодорожная катастрофа – при всем трагизме произошедшего – вряд ли может стать поводом для такой громкой общественной реакции. Однако не стоит забывать о том, что первая железная дорога в России была открыта в 1837 году и, конечно, была доступна далеко не всем. Поэтому шипящий паровоз в сознании обывателей по-прежнему оставался «дьявольской машиной», а извещения о крушении поездов каждый раз вызывали волну возмущений против самой сути технического прогресса, уносящего разом такое количество жизней.

ГЕРЦОГ ТИЛИГУЛЬСКИЙ И ЕГО КАТАСТРОФА

Конечно, Кукуевская катастрофа, несмотря на широкую огласку, стала далеко не первой трагедией на железной дороге. Были и другие, подчас – с большим количеством жертв. Например, Тилигульская катастрофа, унесшая жизни ста сорока человек и ставшая самой масштабной в дореволюционной России.

24 декабря 1875 года товарно-пассажирский поезд, перевозивший в Одессу новобранцев для пополнения 14-й дивизии на границе между Подольской и Херсонской губерниями, сошел с рельсов в районе Тилигульской насыпи, где в это время производился ремонт. Начальники ближайших станций почему-то не были об этом осведомлены, а рабочие, сняв лопнувший рельс, ушли погреться в будку, спасаясь от метели. Вот как вспоминал об этом впоследствии министр путей сообщения Сергей Юльевич Витте: «Когда мы приехали на место, то мы нашли, что та часть поезда, которая свалилась под трубу, вся сгорела дотла; другая же часть, которая была около трубы, когда мы приехали, была уже поднята и многие раненые были уже свезены на станцию Бирзула. Таким образом, в Бирзулу была отвезена часть новобранцев, большая же часть их сгорела дотла, так что под насыпью, то есть под трубой, остался только пепел. Конечно, картина была чрезвычайно грустная. Случай был ужасный».

Таким образом, в катастрофе можно винить всестороннюю халатность работников железной дороги: в вагонах не хватало персонала (вместо шести кондукторов поезд сопровождало только четверо), а сам состав был отпущен со станции Балта раньше установленного расписанием срока. Следствие велось, по воспоминаниям того же Витте, «тенденциозно». Прокурор судебной палаты Одесского окружного суда Смирнов, которому было передано дело, счел вину Витте недоказанной. Вскоре Сергей Юльевич и вовсе стал управляющим железной дорогой и переехал в Бухарест, отделавшись лишь прозвищем Герцог Тилигульский.

Без всяких сомнений, Тилигульскую катастрофу можно было бы предотвратить. А Кукуевскую?..

ПУТЕШЕСТВИЕ В УБОРНОЙ

За полчаса до трагедии по тому же железнодорожному пути мимо Кукуевки прошел еще один поезд. Его кондуктор, как только состав прибыл в Чернь, доложил, что «на насыпи что-то неблагополучно». Сообщение, которое могло спасти злополучный поезд, не дошло до адресата: телеграф вышел из строя по вине все той же грозы. Предупредить машиниста почтового состава не успели.

В это же самое время Владимир Гиляровский спокойно угощался «огненной водой» в компании разных заметных персон, в том числе управляющего Московско-Курской железной дорогой Константина Ивановича Шестакова. Последнему не суждено было закончить трапезу: прямо в разгар застолья вбежал официант, оповестивший Шестакова о некоем крупном железнодорожном происшествии под Орлом. Константин Иванович раскланялся и вышел. Вслед за ним вылетел и «король репортажа».

Журналистов к месту расследования не допускали, поэтому нечего было и думать о том, чтобы с комфортом проехаться в министерском вагоне. «Репортер, как вор на ярмарке: все видь, ничего не пропускай» – с этой фразы Николая Ивановича Пастухова, редактора «Московского листка», когда-то началось сотрудничество Гиляровского с газетой. Что ж, «вор на ярмарке» принял решение во что бы то ни стало добраться до места трагедии в обход министрам. Сделать это ему предстояло весьма экстравагантным способом…

Спрятавшись под вагоном соседнего пустого состава и наблюдая за платформой, по которой металось «разное начальство», Гиляровский наконец услышал: «Идет, идет, – прошу садиться». «Ну, решил я, просят садиться, будем садиться, – заключил репортер.

Я вскочил прямо с полотна на подножку второго министерского вагона, где, на счастье, была не заперта дверь, и нырнул прямо в уборную. Едва я успел захлопнуть дверь, как послышались голоса входящих в вагон. Через минуту свисток паровоза, и поезд двинулся и помчался, громыхая на стрелках... Вот мы уже за городом... поезд мчится с безумной скоростью, меня бросает на лакированной крышке... Я снял с себя неразлучный пояс из сыромятного калмыцкого ремня и так привернул ручку двери, что никаким ключом не отопрешь». Железнодорожному начальству за время этой поездки попасть в уборную так и не довелось. Зато вскоре вся Москва узнала правду о Кукуевской катастрофе, которую в иных обстоятельствах, скорее всего, удалось бы скрыть.

ДЕНЬ И НОЧЬ НА РАСКОПКАХ

Уже потом стало известно, что масштабы трагедии могли быть еще более зловещими, если бы не расторопность рабочих, обслуживающих состав. Когда поезд вышел на насыпь, локомотив рвануло назад – его потянули за собой проваливающиеся в яму вагоны. Пассажиров последних четырех вагонов спасло лишь то, что их кондукторы стали экстренно тормозить состав и задняя часть поезда оторвалась и остановилась буквально в нескольких метрах от пропасти. Семь вагонов посередине мгновенно поглотила черная яма, а передняя часть паровоза с будкой машиниста, перескочив пропасть, осталась сиротливо стоять на искореженных путях. Как вспоминали первые спасатели, добравшиеся до места трагедии, грязевой поток над обломками поезда шевелился и стенал. Лишь иногда в воронке показывались вещи и человеческие тела, вымытые потоком из-под вагонов...

Четырнадцать дней с момента начала раскопок от рассвета до полуночи Гиляровский не отходил от рабочих. С 8 июля, когда московский оптик Пристлей поставил электрическое освещение, репортер перестал уходить с завала даже по ночам, лишь изредка позволяя себе вздремнуть, сидя на обломках. Спасатели, привыкшие к присутствию «дяди Гиляя», будили его при каждом показавшемся из земли трупе.

К месту аварии к этому времени приехали тысячи людей – столичных репортеров, чиновников да и просто зевак, и Кукуевка стала напоминать город на колесах. Немногие, однако, подобно Гиляровскому, видели трагедию изнутри, а «король репортажа» погрузился в эту историю настолько глубоко, что она не могла не отразиться на его внутреннем состоянии и внешнем облике.

По признанию Гиляровского, в течение полугода после окончания спасательных работ он страдал от обонятельных галлюцинаций и не мог есть мясо. Знакомые, оказавшиеся в Кукуевке одновременно с ним, с трудом его узнавали. Так, однажды литератор Евгений Михайлович Гаршин, увидев поднявшегося из оврага Гиляровского, перепугался чуть ли не до смерти: обросший, в течение недели не соблюдавший элементарных правил гигиены Гиляровский и правда производил жуткое впечатление. Внизу, под откосом, был экстренно вырыт морг, где прокурор Московской судебной палаты Сергей Сергеевич Гончаров работал день и ночь. Евгений Гаршин «не выдержал ароматов морга», в то время как Гиляровский и спасатели проводили там сутки напролет. К тому моменту на месте трагедии рабочие наткнулись на толстый слой глины, и казалось, что под ним уже ничего нет. Но дальнейшие раскопки открыли внизу целое кладбище жертв…

Спасательные работы было решено окончить 15 июля. Артельщик Андреев, коллежский асессор Голенковский, жена присяжного поверенного Немчинова, сын священника Сретенский, учитель гимназии, ехавший в отпуск к отцу, мценская мещанка Ирина Полунина, монахиня Марья Ягинина, семья Резвяковых – вот лишь неполный список погибших у Кукуевки 30 июня 1882 года. Место крушения продезинфицировали и засыпали негашеной известью, а вместо трубы – виновницы несчастья была уложена другая, большего диаметра. Железнодорожное движение было восстановлено, но лишь 2003 году на станции Скуратово в память о жертвах была построена часовня.

СЕМЕЙНАЯ ДРАМА ТУРГЕНЕВЫХ

Кукуевская катастрофа, помимо чудовищного количества погибших, знаменита еще и тем, что напрямую коснулась семьи Ивана Сергеевича Тургенева. По случайному совпадению Гиляровскому удалось побывать в его знаменитом имении Спасское-Лутовиново сразу после трагедии, однако хозяина он не застал.

В разбившемся поезде ехал племянник Тургенева. Сопровождая старушку-тетку, он оказался в числе 42 жертв аварии. В Спасском-Лутовинове в то время гостили поэт Яков Полонский и его супруга Жозефина. В письме к последней Иван Тургенев писал: «Мне постоянно мерещатся эти несчастные, задохнувшиеся в тине: Николай Петрович Тургенев – мой двоюродный брат, у него имение в 40 верстах от Черни, – и я знал его сына – видел его студентом в Москве. Прекрасный был малый, умный и честный... Очень жаль и его, и его отца… Я весь горю негодованием при мысли, что в течение нескольких дней ничего не было сделано!» Николая Петровича Тургенева после известия о гибели сына разбил паралич. Никакая компенсация не могла возместить потерю близких семьям погибших у Кукуевки пассажиров.

Однако же эта компенсация была выплачена. Вопрос о конечном размере выплат поныне остается открытым, но в официальных документах фигурирует огромная сумма в 605 тысяч рублей – именно столько денег потребовалось, чтобы устранить последствия аварии и выдать компенсации родственникам жертв. Более того, были найдены «виновные» – несколько ничем не примечательных обходчиков, которые якобы отклонились от инструкции при осмотре путей. В народе эту версию восприняли скептически: все знали, что этот участок железной дороги строили весьма экономно, и подозревали, что крушение произошло из-за использования некачественных материалов.

В прессе того времени Кукуевская катастрофа вызвала бурную полемику. Спор о порядках на русской железной дороге открыл в газете «Русский курьер» московский промышленник Ланин, обличавший Министерство путей сообщения. Серьезный удар был нанесен авторитету Аркадия Владимировича Свентицкого, начальника 3-й дистанции Московско-Курской железной дороги. Несмотря на то, что Свентицкий имел к катастрофе крайне опосредованное отношение, 26 июля 1882 года он даже вызвал Ланина на дуэль, чтобы защитить честь мундира.

Два противоположно настроенных лагеря – противники и сторонники обвинения против железнодорожных властей – так громко «шумели», что уже 14 августа вышло распоряжение министра внутренних дел «о непечатании статей агитационного характера против Министерства путей сообщения по поводу несчастных случаев на железных дорогах».

Еще один классик и современник тех событий Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин как-то сказал: «Да вы подумайте, что такое есть ваша жизнь? Ведь это кукуевская катастрофа – только и можно сказать про нее!»