В древнерусском городе Угличе на самом берегу реки Волги красуется живописный пятиглавый храм с нарядной шатровой колокольней и искусным резным крыльцом.
Его возвел в память о погибшем сыне один из почитаемых угличских купцов Никифор Григорьевич Чеполосов. Мальчика похитил, замучил и зверски убил доверенный приказчик Рудак.

ОДИНОЧКА

В то время, когда Углич еще не был большим и застроенным заводами городом, по берегу Волги раскинулись небольшие жилища с садами и огородами, среди которых уютно пристроился дом угличского промышленника Чеполосова. Много лет назад Никифор Григорьевич основал кожевенные мастерские, где мастеровые выделывали, вымачивали, дубили, мяли и теснили кожу разнообразными замысловатыми узорами. Дело приносило Чеполосову немалый доход, и Никифор Григорьевич считался в Угличе зажиточным человеком. За щедрость и открытость угличане уважали промышленника и ценили его за добрые дела на благо города. Семья у Чеполосова была небольшая – красавица-жена Анна и маленький сын Иван, которых он безмерно любил и оберегал. Ваня рос не по годам умным и смекалистым мальчиком, постигая науки в школе при церкви, где батюшка-настоятель Дмитрий Солунский за символическую плату обучал угличских ребят грамоте и Божьему слову.

В кожевенных мастерских Чеполосову помогал давний товарищ по прозвищу Рудак, начитанный и умелый в своем деле, которому Никифор Григорьевич доверял во всем, называя его братом. Рудаку было около 40 лет, одинокий и молчаливый, он проживал под Угличем, в дали от всех, в слободе, называемой в народе Иерусалимской весью. За нелюдимость и замкнутость, за мрачный и темный облик невзлюбили угличане приказчика, считая его чернокнижником. Говорили, что в далеком прошлом всех его родных сослали в Сибирь за участие в мятеже, вызванном убийством царевича Дмитрия. Спаслась от ссылки лишь мать Рудака – грудную девочку взяли себе на воспитание милосердные односельчане. Брать замуж подросшую девушку угличские женихи не торопились, опасаясь репутации опального рода. Так и осталась бы она в старых девах, если бы не вернулся в родные места пристав, служивший когда-то в Угличском замке при покоях шведского королевича Густава (сосланного в Углич жениха царевны Ксении Годуновой).

Рудаку не было и года, когда умерли его родители, оставив сыну старую избу, домашнюю утварь да заморские книги, подаренные его отцу королевичем Густавом. В 15 лет Рудак собрал свои нехитрые пожитки и отправился бродить по свету.

Вернулся Рудак в Углич через 20 лет, обученный грамоте и мастерству кожевенного дела, и поселился в отцовской избе. Он поступил подручным в мастерские Чеполосова, где показал себя работящим и искусным в деле работником. Никифор Григорьевич, узнав о нелегкой судьбе нового мастерового, искренне его жалел и всячески поддерживал. Он дорожил своим искусным товарищем, и ему нравилось, что Рудак любит его семью, как родную.

Путь до церковной школы был не близок, Рудак нередко провожал Ваню на учебу, чтобы никто в дороге не посмел обидеть мальчика. Только у Анны тяжелело на сердце, когда она смотрела в след уходящему сыну в сопровождении смуглого приказчика.

ПОХИЩЕНИЕ

Беда пришла 11 июня 1663 года. В этот день все угличане – от мала до велика – готовились к крестному ходу к кладбищу Убогого дома, где нашли последний приют неопознанные бродяги и преступные лиходеи. Так случилось, что перед праздником настоятель Дмитрий поскользнулся в парилке и вывихнул ногу. Вести паломников на крестный ход несколько километров он уже был не в силах.

Расстроенный недомоганием, батюшка решил устроить детям учебный день. С поручением объявить о своем указании он послал по домам своего помощника. Не хотела Анна отпускать сына на учебу, но ничего не сказала мужу о своих опасениях, вздыхала и тайком утирала накатившие слезы.

Рудак, по обыкновению, пошел проводить Ваню до церковной школы. Он шел так быстро, что мальчик почти бежал, не поспевая за ним. Вдруг Ваня заметил, что идут они совсем другой дорогой, но послушно следовал за Рудаком, коченея от страха. Они миновали бор, затем кладбище Убогого дома и вышли на опушку леса. Вдалеке виднелась слобода, где на окраине стояла покосившаяся изба Рудака. В поселении было пусто. Ваня даже не заметил, как очутился в низкой темной горнице, где на полках стояли огромные книги в потемневших от времени кожаных переплетах.

Ваня огляделся, побледнел и задрожал. Рудак схватил мальчика обеими руками за плечи и хрипло заговорил: «Иванушка, я хочу забрать тебя от родителей. Ты будешь учиться, таких книг ты никогда не видел. Никто не узнает, а потом мы уедем за море…» Его пальцы больно впивались в плечи мальчика. Но Ваня молчал и, не мигая, смотрел в безумное лицо Рудака. Он не мог говорить, он лишь судорожно всхлипывал от страха.

Вдруг с улицы донесся лай собаки, Рудак съежился, одним движением скинул с огромного ларя тюфяк и шубу, открыл тяжелую крышку и сунул мальчика внутрь, прямо на стеклянные и железные сосуды, тигли и колбы, лежащие на дне. Загремел замок, на Ваню нахлынула зловещая темнота.

СТАНЬ МОИМ СЫНОМ!

Родители Вани молча сидели у одной из могил Убогого дома. Они с нетерпением ждали, когда Рудак приведет сына с учебы домой. Но время шло, на улице вечерело. Духовенство и богомольцы постепенно покидали кладбище. Вдруг Никифор Григорьевич увидел вдалеке Рудака. С бледным лицом он быстрым шагом шел к семье Чеполосовых, запинаясь о могилы. Он рассказал, что мальчик пропал. И невозможно было не поверить ему, отчаяние и великое горе красноречиво отпечатались на его темном лице. На крики стали собираться люди, вслед за Рудаком весь город отправился на поиски маленького Вани.

А в это время Ваня лежал, не шевелясь, в темном и душном ларе. Он был испуган и подавлен жестокостью Рудака; от одной мысли, что он чернокнижник, мальчика колотила дрожь. Потом Ваня вдруг успокоился, вытянулся на дне сундука и тихо зашептал молитву. Он думал о горе родителей, которым он не может сообщить о себе.

Проходили дни. Мальчик давно потерял счет времени, иногда ему казалось, что он уже умер. Ваня днем то спал, то понемногу ел и пил, оставленную Рудаком пищу, то шептал молитвы, то грезил о своем спасении, в которое он окончательно поверил. Через две недели Чеполосовы и все угличане потеряли последнюю надежду найти пропавшего. Все решили, что его либо загрыз зверь, либо он утонул в глубоком затоне Волги.

По ночам Рудак выпускал своего пленника, усаживал на крышку ларя и говорил, говорил, говорил... Он метался по горнице при свете лучины, как разъяренный зверь, то увещевал Ваню покориться и признать его отцом, то, впадая в полное безумие, падал перед мальчиком на колени и рассказывал ему о своем одиночестве, о сиротском детстве и снова умолял полюбить его всей душой, как родного отца. Но Ваня молчал, и чем больше он молчал, тем страшнее становился Рудак в своем безрассудстве. Он бил непокорного мальчика каждую ночь, но тот лишь тихо улыбался, глядя как бушует бессильная злоба в этом страшном человеке. На шестнадцатый день заточения от Вани осталась одна тень – весь в синяках, царапинах и пролежнях, изможденный и грязный, он еле стоял на ногах. Но огромные голубые глаза все так же неподвижно и бесстрашно смотрели на Рудака.

В эту ночь мучитель рассвирепел, он вытащил из-за голенища острый нож и ударил им Ваню в висок. Острие пронзило голову мальчика насквозь. Беззвучно раскинув руки, Ваня замертво упал на пол. Огромные голубые глаза тускло и спокойно смотрели вверх. Злодей нагнулся над мертвым телом, перекинул его через плечо и побежал. Неслышными шагами он пробирался во мраке ночи к топкому месту на берегу Волги. Недалеко от Убогого дома он зарыл тело Вани в серебристо-голубом песке.

«Я УБИЛ!»

Прошло восемь дней. Рано утром маленький пастушок пригнал свое стадо к заливным лугам недалеко от песчаной топи. Там в сыром болотистом песке он увидел изуродованного мальчика. Из его головы зловеще торчал вонзенный в висок кинжал и блестел в лучах утреннего солнца. Найденное тело Вани угличане бережно принесли в приходскую церковь. Никифор Григорьевич подошел к сыну и протянул руку, чтобы выдернуть злодейский нож, впившийся в голову невинного страдальца. Но лезвие отцу не поддалось.

На отпевание мученика угличане собрались в храме на третий день. Вдруг с улицы раздался гул голосов, к церкви быстро бежал человек. Это был Рудак. Увидев его устрашающий вид – землистое лицо, блуждающие глаза и посиневшие губы, – богомольцы расступились. Он стремительными прыжками пересек залу, подбежал к телу и вырвал рукоять кинжала из головы бедного мальчика: «Мой нож! Я убил!» Глаза Вани тут же закрылись. Убийцу арестовали и заперли в подземелье Угличского замка. Воевода с трудом упросил Чеполосовых отложить погребение сына до окончания суда над преступником.

В ночь перед судом Анне приснился божественный сон. Ей явился Ваня в белых одеждах и умолял мать простить злодея, как он прощает ему: «Скажи людям. Пусть не казнят его. Пусть отпустят. Пусть не прольют крови. Прощен!» На следующее утро около судилища собрались горожане. Солнце играло на обнаженных головах православных. Приставы выволокли из темницы закованного в кандалы Рудака. И тут случилось чудо. Чеполосовы смиренно опустились на колени перед воеводой, умоляя именем сына не казнить злодея. Толпа возмущенно загудела. Рудак посмотрел на всех и задрожал. Тогда Анна, четко и вразумительно, поведала всем о своем видении, о прощении от убиенного сына.

Помилованного Рудака, как грозовая туча, окружила толпа. Народ погнал убийцу прочь от города. Когда его жалкая фигура скрылась в темной непроходимой части бора, люди вернулись к храму, чтобы омыть, одеть в чистые одежды и похоронить убитого мальчика. Через месяц, охотясь в бору, воевода наткнулся на мертвое тело Рудака, изъеденное зверьем.

В народе поговаривали, что убийца скончался, намеренно уморив себя голодом. Быть может, запоздалая совесть проснулась в темной душе Рудака, не позволив злодею спокойно жить дальше. Иные считали, что призрак невинно убиенного Ванюши, являясь к нему по ночам, довел душегуба до полного истощения. Кто знает, кто знает…

Через пять лет после мучительной гибели шестилетнего Ивана, в 1689 году, Никифор Григорьевич на собственные средства начал строительство Божьего дома на месте разграбленных и сожженных в Смутное время деревянных церквей Рождества Иоанна Предтечи и Симеона Столпника, Спаса Нерукотворного и Святых мучеников Диомида и Мирона.