Возглавив в 1967 году Комитет государственной безопасности, Юрий Андропов начал с того, что провел через ЦК решение о создании в структуре своего ведомства нового подразделения – так называемого Пятого управления по борьбе с «идеологическими диверсиями». С учетом последующих событий, закончившихся развалом СССР, можно констатировать, что с «идеологическими диверсиями» боролись неважно. 

ЗАЩИТНИКИ КОНСТИТУЦИННОГО СТРОЯ

Сам Андропов, рассуждая о задачах Пятого управления, предпочитал говорить о «защите конституционного строя» и, в общем-то, был прав, поскольку идеология является фундаментом государства. Но одного управления для выполнения столь масштабной работы, конечно же, маловато, поэтому задачи перед двумя сотнями его сотрудников прописывались довольно локальные, зато конкретные. Входившие в Пятое управление отделы занимались аналитикой, работой против разного рода националистов, сионистов, террористов-«пиротехников», анонимных распространителей антисоветских листовок, а также западных пропагандистских центров, контролировали религиозные конфессии, студенческое движение, творческие союзы, программы культурного обмена, взаимодействовали по аналогичным вопросам со спецслужбами других стран социалистического лагеря. В 1977 году, в преддверии московской Олимпиады, был создан «спортивный» отдел, в ведение которого поступили помимо спортивных медицинские, профсоюзные и научные организации. В общем, если без политической лирики смотреть на суть вещей, то закрепившееся за управлением неофициальное название «идеологическое» было вполне правильным. 

Но Андропов был лириком, причем не только в политическом, а еще и в поэтическом смысле. Он писал стихи, щеголял своей начитанностью и вообще производил впечатление человека интеллигентного. Вот только был ли он сам идеологически крепок и верил ли искренне в коммунистическую идею? Наверное, и сам Андропов не смог бы честно ответить себе на этот вопрос, однако многие факты биография главного чекиста СССР заставляют подозревать в нем латентного либерала, в душе симпатизирующего капиталистическому строю.

ТЕМНАЯ БИОГРАФИЯ

Первые главы биографии Андропова сложились загадочным и причудливым образом именно из-за большевистской революции. Вот факты, которые можно считать более-менее установленными…

Родился он 15 июня 1914 года. С матерью Юрия Владимировича все относительно просто, хотя ее историю трудно отнести к числу типичных.

Девочку-подкидыша по имени Евгения взяли на воспитание московский ювелир Карл Францевич Флекенштейн и его супруга Евдокия Михайловна. Жившие в Москве супруги владели на Лубянке четырехэтажным особняком с магазином «Ювелирные вещи». И были они подданными входившего в состав империи, но автономного Великого княжества Финляндского.

Евгения Карловна работала учительницей музыки в женской гимназии, а вот кто стал ее первым супругом и отцом генсека – непонятно. Вероятно, это был то ли еврей, то ли казак, то ли финн (а может, финский еврей), вступивший с началом Первой мировой в армию офицером (что предполагает наличие некоторого образования) и, вероятно, сгинувший на фронте в 1916-м.

Молодая вдова вышла замуж вторично за железнодорожного телеграфиста Владимира Андропова, который служил на станции Нагутской на Ставрополье и в 1919 году умер от сыпного типа. К тому времени Карл Флекенштейн тоже умер, вероятно будучи избит за свою немецкую фамилию во время «патриотического погрома» 1915 года. 

Евгения Карловна с сыном перебралась в Моздок, где вышла замуж в третий раз за помощника машиниста по фамилии Федоров и вплоть до своей смерти в 1927 году трудилась в школе учительницей музыки.

Понятно, что фамилию Андропов будущий генсек получил от первого отчима, которого помнил смутно, но которого и считал своим настоящим отцом. Кстати, звали мальчика поначалу не Юрием, а Георгием.

Потеряв в 13 лет мать, он мог рассчитывать только на собственную энергию. Окончив семилетнюю школу, сначала работал на железной дороге, потом поступил в рыбинский речной техникум, где и начал продвигаться по комсомольской линии. 

Для поступления в техникум ему понадобилась справка о рождении, получить которую проще было в Нагатской, по месту кончины первого отчима. Конечно, можно было поехать и в Первопрестольную, к бабушке, но тогда помимо Москвы в графе «место рождения», в графе «социальное происхождение» ему начертали бы «из буржуазии». Папа-телеграфист (в реальности – отчим) выглядел предпочтительней.

В техникуме Андропов женился на сокурснице – дочери управляющего Череповецким отделением Госбанка Нине Енгалычевой. Пройдя все необходимые ступеньки, к декабрю 1938 года вырос до первого секретаря Ярославского обкома ВЛКСМ. Тогда же обозначились и проблемы со здоровьем – из-за плохого зрения и почек Андропова сняли с воинского учета. 

Еще в Юрия Владимировича вцепилась занимавшаяся проверкой его биографии партийная следовательница Капустина.

Проблемы начались с того, что какая-то «добрая душа» написала, будто отцом Андропова был царский офицер. Капустина съездила в Москву и пообщалась с бабушкой Евдокией Михайловной, продолжавшей втихую торговать ювелирными украшениями. Собранного материала хватало, чтобы превратить Юрия Владимировича в контрреволюционера, шпиона, «врага народа». Но все спустилось на тормозах. Разве что Андропову пришлось писать объяснительные, где деликатные моменты подавались в очень аккуратной форме: об отце царском офицере не знал, про буржуазную бабушку слышал только краем уха и никогда с ней не общался. Вдобавок сама Капустина дала правильные комментарии – отец Андропова в белой армии не служил, поскольку умер еще в 1916-м; бабушка и дедушка торговали собственной продукцией, то есть были не торговцами, а ремесленниками, почти пролетариями.

Возможно, Андропов очаровал Капустину, но, скорее всего, решающую роль сыграло заступничество первого секретаря Ярославского обкома партии Николая Патоличева (будущего министра внешней торговли СССР). Патоличева чекисты трогать боялись, поскольку о его отце, героически погибшем в 1920 году комбриге Первой конной армии, тепло отзывался сам Сталин.

В общем, Андропова не только оправдали, но и повысили. Однако впечатления у него должны были остаться однозначные. Без революции, скорее всего, он унаследовал бы дедушкин бизнес, став состоятельным ювелиром. А вместо этого, приходилось юлить, выкручиваться, самостоятельно делать карьеру, учась произносить правильные лозунги. Ювелиром он, впрочем, стал, но только по прозвищу, которое ему дали чекисты, кое-что слышавшие о сомнительном происхождении своего шефа.

А вообще всю свою карьеру по комсомольской и партийной линии Юрий Владимирович делал слишком уж правильно, но без огонька, искреннего порыва и задора. Например, во время Великой Отечественной, руководя комсомолом Карело-Финской ССР и лично отправляя молодых партизан в тыл противника, никогда не выражал желания к ним присоединиться. Напротив, всячески отказывался от таких предложений, ссылаясь на больные почки и семейные сложности (с первой супругой он как раз развелся и завел новую семью).

Чем Андропов брал, так это умением не конфликтовать с начальством, красиво говорить, писать грамотные бумаги и выбирать себе правильных покровителей. Сильный толчок его картере дал перебравшийся в советскую Россию еще в 1918 году и доросший до секретаря ЦК финский коммунист Отто Куусинен, с которым они сошлись на почве любви к карело-финскому эпосу «Калевала». 

Когда в 1956 году Андропов был послом в Венгрии, он, в сущности, прошляпил момент, когда в «братской стране» верх стали одерживать антикоммунистические силы. Но Куусинен доказал, что его протеже держался молодцом и добился перевода в специально созданный под Андропова отдел ЦК, ведавший отношениями с соцстранами.

Венгерские события сформировали у Юрия Владимировича нечто вроде синдрома. По мнению историка Роя Медведева: «Андропов оценил разрушительный потенциал демократии и поэтому впоследствии в разговорах с советниками часто повторял, что сначала надо накормить народ, а потом уже вводить демократические порядки. Приоритетом он считал решение материальных проблем населения, только после этого – разговоры о демократии и гласности». О вере в коммунистическую идею здесь вообще не говорится.

ДИССИДЕНТЫ И ИХ ГОНИТЕЛИ

Понятно, что, возглавив КГБ, Андропов подбирал людей, близких ему по взглядам, но мало подходивших для борьбы с «идеологическими диверсиями». Ведь хорошо можно сражаться только за то, во что веришь по-настоящему.

Чекисты времен Дзержинского, Берии или даже «железного Шурика» Шелепина были убеждены в неизбежности победы коммунизма. И в борьбе с идеологическими противниками все-таки отдавали предпочтение «кнуту», а не «прянику». В 1962 году именно по инициативе Шелепина Президиум ЦК рассмотрел вопрос «Об усилении борьбы с враждебными проявлениями антисоветских элементов» и принял постановления, ужесточавшие соответствующие статьи уголовного кодекса.

При Андропове шансы всерьез загреметь «за антисоветскую агитацию и пропаганду» у граждан Советского Союза снизились до минимума. Если в 1959–1961 годах, то есть во времена хрущевской «оттепели», по соответствующей статье к уголовной ответственности был привлечен 1601 человек, то в 1971–1974 годах, при совсем не «оттепельном» Брежневе и в бытность шефом КГБ Андропова, всего 348 человека. Переводя эти данные из абсолютных в относительные цифры, получается, что из каждых попавших в поле зрения Пятого управления 96 человек только один отправлялся на нары или на принудительное лечение. 

Однако идеологический противник это смягчение никак не отметил. Совсем наоборот: о преследовании «инакомыслящих» в СССР при Брежневе западная пропаганда шумела намного больше, чем при Хрущеве. Та же самая практика, когда лиц, замеченных в антисоветских высказываниях, пытались объявить сумасшедшими, выглядела гнусным и коварным приемом, вызывавшим вполне резонное возмущение. 

Поистине, во всемирном масштабе велись кампании в поддержку Сахарова и Солженицына. И при этом советские специалисты по идеологической борьбе не смогли договорится со вполне конструктивно мыслящими литераторами вроде Бродского и Довлатова. Хотя, казалось бы, чего проще? Найти им непыльную работу переводчика или редактора в издательстве, а в стол и для самиздата что хотят, пусть и пишут. Тем более что шпилек в адрес советской системы их произведения содержали меньше, чем, допустим, «Тихий Дон» Шолохова. 

В общем, если говорить о рассчитанных на внешний мир эффекте работы Пятого управления, то он оказался однозначно негативным. 

ВРЕМЯ ПРЕДАТЕЛЕЙ

Идеологическая зыбкость и отсутствие убежденности в своей правоте подтачивали всю чекистскую систему. До Андропова предателей и перебежчиков, по собственной инициативе перешедших на вражескую сторону, можно было пересчитать по пальцам (случаи перевербовки разоблаченных агентов противником все-таки относятся к другой категории).

При Андропове и его преемниках соответствующая статистика резко рванула вверх. Достаточно привести самые яркие примеры.

Генерал-майор Дмитрий Поляков предложил ЦРУ свои услуги, еще будучи офицером нью-йоркской резидентуры. Выдал американцам множество касающихся вооружений секретов, 19 разведчиков-нелегалов, более полутора сотен агентов из числа иностранных граждан. Глава ЦРУ Джеймс Вулси признавал, что «из всех секретных агентов США, завербованных в годы холодной войны, Поляков был драгоценным камнем в короне».

Правда, считается, что о его предательстве узнали еще в середине 1970-х и использовали для дезинформации противника. Но сохранилась резолюция преемника Андропова во главе КГБ Виктора Чебрикова на сигнале в отношении Полякова: «Генерал-разведчик не может быть предателем». Американцы утверждают, что предлагали Полякову бежать из СССР, но он ответил: «Я никогда не приеду в США. Я делаю это не для вас. Я делаю это для своей страны. Я родился русским и умру русским». Странное понимание патриотизма. Арестовали его в 1987-м, а через год расстреляли.

Были и другие такие же «патриоты». Назовем лишь некоторых: Сергей Моторин, официально являвшийся третьим секретарем советского посольства в Вашингтоне; его сменщик по работе в посольстве Валерий Мартынов; работавший в Сан-Франциско под прикрытием должности корреспондента ТАСС Борис Южин; сотрудник боннской резидентуры КГБ Геннадий Вареник; военно-воздушный атташе в Венгрии, заместитель начальника отделения УКГБ по Москве и Московской области Сергей Воронцов; полковник Владимир Пигузов, который был… секретарем парткома Краснознаменного института КГБ имени Ю. В. Андропова.

Как видим, именем Юрия Владимировича после его кончины окрестили «главную кузницу» чекистских кадров. Как корабль назовете, так он и поплывет.

Самым ярким предателем стал генерал-майор Олег Калугин. В связях с ЦРУ его подозревали еще в конце 1970-х годов, но Андропов только ограничился его переводом из центрального аппарата КГБ на периферию. 

Зато в годы перестройки Калугин своими яркими и зачастую лживыми разоблачениями раскрыл свое лицо в полной мере. Интересно, что раньше мешало вглядеться в это лицо попристальнее?

Но, конечно, лучше всего характеризует кадровую политику Андропова выдвижение Михаила Горбачева, происходившее, впрочем, не по чекистской, а по партийной линии.

Наверное, в молодом ставропольце его привлекли те же черты, которые были характерны и для самого Юрия Владимировича, – умение красиво (хотя и не слишком правильно) говорить, способность выбирать правильных покровителей и, главное, талант имитировать успешную работу, фактически ее проваливая. Примерно так же, как трудилось и защищавшее конституционный строй Пятое управление.