Далеко не все из персонажей, вошедших в историю российского революционного движения с клеймом провокаторов, были людьми такими же подлыми и корыстными, как Евно Азеф. Встречались среди них даже романтики, хотя в любом случае присутствовала одна обязательная черта – любовь к деньгам.

ПЕТЛЯ ДЛЯ ГАПОНА

Георгий Аполлонович Гапон – священник Русской православной церкви, человек, основавший «Общество русских фабрично-заводских рабочих», был популярен в рабочей среде. Будучи студентом Петербургской духовной академии, он обнаружил пристальный интерес к положению обездоленных. К трагическому дню 9 января 1905 года в «Обществе» состояло около 9 тысяч человек. Однако еще раньше Гапон познакомился с Сергеем Зубатовым – создателем системы политического сыска дореволюционной России. По его совету Гапон начал организацию рабочих кружков и дал согласие на сотрудничество с Охранным отделением.

1905 год был тяжелым для России: грохотала Русско-японская война, тут и там вспыхивали предвестники революционной грозы. В империи нарастали беспорядки: волновались студенты, 1 января вышел императорский приказ по армии и флоту, сообщавший о падении Порт-Артура, глухо роптали национальные окраины. Встревоженный ростом и активизацией «Общества фабрично-заводских рабочих», петербургский градоначальник генерал Иван Александрович Фуллон в декабре 1904 года вызвал к себе Гапона и стал укорять священника, что он ведет социалистическую агитацию. Гапон твердил, что он не выходит за пределы дозволенной программы. «Поклянитесь мне на Священном Евангелии, тогда поверю!» – потребовал генерал. Гапон перекрестился, и Фуллон отпустил его с миром.

13 декабря разразилась всеобщая стачка в Баку – забастовка неистовой силы. 20 декабря был сдан Порт-Артур и практически проиграна война. 3 января 1905 года в ответ на увольнение четырех рабочих из гапоновской организации встал Путиловский завод. Тотчас вмешалось «Общество», и стачка с политическими и экономическими требованиями охватила десятки тысяч людей. Требования бастующих не были услышаны. После бесплодных хлопот Гапон произнес речь в нарвском отделении «Общества»: «Товарищи! Мы ходили к директору Путиловского завода, ничего не добились. К министрам – тоже ничего. Так пойдем, товарищи, к самому царю!» – «Пойдем!» – отвечала многотысячная толпа, увлеченная простотой логики своего «заступника» – батюшки. За два дня до этого, на массовом митинге, Гапон выдвинул план действий – нечто среднее между прошением и бунтом. «Мы скажем царю, что народу надо дать свободу. И если он согласится, то мы потребуем, чтобы он дал клятву перед народом. Если же не пропустят, прорвемся силой. Если войска будут стрелять, мы будем обороняться. Часть войск перейдет на нашу сторону, и мы устроим революцию… разгромим оружейные магазины, разобьем тюрьму, займем телеграф и телефон. Эсеры обещали бомбы… и наша возьмет». 

В воскресный день 9 января Георгий Гапон возглавил знаменитое шествие к дворцу. В руках он держал подписанную десятками тысяч рабочих петицию. Царя в городе не было, он с женой и детьми накануне уехал в Петергоф.

На заседании министров 8 января Охранное отделение Петербурга дало исчерпывающую информацию о том, что предстоящее шествие будет носить исключительно мирный характер. Рабочие пойдут семьями, манифестанты будут нести требования, написанные в «приличной форме», а также иконы, хоругви, кресты, портреты царствующей четы. Но решено было вызвать войска. Дальнейшее хорошо известно. Кордоны, препятствия в разных частях города… У войск не было цели стрелять. Когда толпа за поворотом улицы увидела шеренги солдат, запела громче, пошла вперед еще тверже, увереннее. Неожиданно из-за Нарвских ворот появилась казачья сотня с шашками наголо. Потом раздался залп, сухой, перекатывающийся по линии от одного конца к другому, резкий треск. Раздались предсмертные стоны и проклятия...

Гапон шел на штыки, рядом с ним падали убитые и раненые, и, если бы не верный друг, эсер Петр Моисеевич Рутенберг, Гапон, скорее всего, был бы убит. Петр Моисеевич повалил в снег обезумевшего отца Георгия, вытащил его из-под огня и, бьющегося в истерике, привел на квартиру Максима Горького. Там, слегка успокоившись, Гапон написал свое обращение к русскому народу, призвал «братьев, спаянных кровью» к всеобщему восстанию. Уже вечером это воззвание читали на улицах эсеровские агитаторы. За неделю, отпечатанное огромным тиражом, оно обошло всю Россию. Через десять дней вдовам и сиротам убитых 9 января выплатили компенсацию – 50 тысяч рублей. Спасая «революционера номер один» от ареста, эсеры помогли ему скрыться за границей. 

Там его ждал теплый прием. Напрасно правые газеты трубили, что Гапон – полицейский агент. Вожди русских левых партий заявили о своем доверии к романтическому священнику. Он раздавал интервью, получал неслыханные для него гонорары и кутил – широко, безобразно, по купеческому трафарету. Встречался с Плехановым, Лениным, Азефом, но не спешил для себя сделать выбор партии.

В середине ноября 1905 года привлекавшиеся по «делу 9 января» были амнистированы. Теперь трудно разобраться, кто первый поманил Гапона в Россию. Он появился в Петербурге в декабре 1905-го. Будучи тайным агентом охранки, приступил к созданию рабочих организаций, полностью подконтрольных Департаменту полиции, на что правительство выделило тридцать тысяч рублей. Но процесс не пошел. Кассир Матюшенский сбежал с деньгами. Рабочий Черемухин, боготворивший Гапона, доведенный до отчаяния разгульным поведением кумира, покончил с собой. Полиция стала добиваться от Гапона выдачи состава Боевой организации эсеров, терактов которой она очень опасалась. Хотя Гапон вращался в эсеровской среде, знал многих видных эсеров лично, но в партийные тайны посвящен не был. Он очень нуждался в деньгах – слишком привык к сладкой жизни. Чтобы их заработать, Гапон решил применить один из методов охранки «кого купим – кого повесим». 

Начав переговоры, предатель за выдачу покушения на Дурново запросил 50 тысяч рублей. Затем эта сумма была уменьшена наполовину. Рутенберг, без сомнения, знал многих боевиков, но оказался неподкупен. При этом он даже отверг помощь Гапона в освобождении брата, который сидел в Крестах. ЦК партии эсеров, действовавший по указке Азефа, решил «ликвидировать» тщеславного священника. Петр Рутенберг предложил Гапону встретиться 10 апреля на даче в Озерках, в пригороде Петербурга. В заброшенное здание неподкупный эсер пригласил заодно и рабочих-боевиков. Для них все было ясно: предатель, провокатор, растратил деньги рабочих. Когда они накидывали петлю ему на шею, Гапон плакал.

ТРИБУН ПИТЕРСКОГО ПРОЛЕТАРИАТА

Расчетливый, обладавший природными способностями Роман Вацлавович Малиновский, член ЦК партии большевиков, руководитель большевицкой фракции IV Государственной думы, – загадка в мрачной истории русского провокаторства. Рабочий-металлист, он многого добился самообразованием, обладал ораторским даром, производил впечатление человека, на которого можно положиться. В 1907 году стал секретарем правления Союза металлистов. В возрасте Христа сам пришел в охранку и в 1910 году был зачислен секретным сотрудником Московского охранного отделения под кличкой Эрнест. На Пражской конференции РСДРП его избрали членом ЦК, а после поездки он предоставил Охранному отделению информацию о работе конференции и составе избранного ЦК. В 1912 году, с помощью Департамента полиции скрыв свои судимости, он был избран депутатом Госдумы от рабочей курии Московской губернии. Сразу же после избрания в Думу стал получать от охранки 500 рублей, а несколько позже – 700. С Лениным виделся регулярно, давал ему редактировать тексты своих пламенных выступлений в Думе, а затем нес их в охранку. Все секреты большевиков и меньшевиков были для полиции как на ладони. В январе 1914 года Малиновский прочитал в Париже реферат о работе большевицкой фракции в IV Государственной думе. Ленин приехал послушать своего любимца и высоко оценил его труд.

Выступая в июне 1914 года на Брюссельском совещании с докладом ЦК, Ленин сообщил: «Наш ЦК заявил, что он ручается за Малиновского», хотя информация о деятельности последнего давно перестала быть тайной. Провокатор пользовался доверием Ленина наперекор чужим мнениям. Грянула война. Получив ложное известие о гибели Малиновского на фронте, Ленин опубликовал некролог. Вскоре выяснилось, что наш герой попал в плен. И уже 24 июня 1916 года Ленин написал пленнику инструкцию, как вести агитацию среди русских военнопленных. 

После Февральской революции Следственная комиссия Временного правительства расследовала преступления высших должностных лиц царского режима и обвинила Малиновского в провокаторстве. Что, однако, не помешало ему в октябре 1918 года с очередной партией военнопленных вернуться в Россию. Зачем? В момент возвращения он еще не знал, что бывших провокаторов в советской России приговаривают только к расстрелу. Можно предположить, что Малиновский также питал надежду на незлопамятность большевиков. Свое возвращение он объяснял желанием кровью смыть свой позор. В своих воспоминаниях Зиновьев пишет: «Осенью 1918 года, в разгар красного террора, Малиновский добровольно явился и отдался советскому правосудию. В чем угодно можно обвинить Малиновского, но дураком он не был. Он понимал, что советская власть его расстреляет. Спрятаться в Германии или еще где-либо ему ничего не стоило. Его бы купили наши враги за большие деньги. Это тоже понимал Малиновский. Мой вывод: этот Иуда был раздавлен и надломлен с самого начала». 

Выступая на суде, Малиновский заявил: «Я не представляю, как я могу жить среди вас теперь… Мне и вам приговор ясен, и верьте мне: я его спокойно приму, потому что другого не заслужил».

«Слуга и холоп» Департамента полиции был приговорен Верховным революционным трибуналом к смертной казни и расстрелян «в 24 часа». Другие провокаторы в рядах большевиков – Житомирский, член Центрального бюро заграничных организаций, и Черномазов, секретарь редакции «Правды», – серьезно не пострадали. Их просто «отстранили от партийной работы».