23 июля 1941 года, после сдачи в плен, Николай Рутченко-Рутыч был сразу допрошен в отделе военной контрразведки 4-й танковой группы, действовавшей в составе группы армий «Север». Он выдал секретные сведения о составе, вооружении и дислокации своего полка. Один экземпляр протокола был направлен в ХХХVIII армейский корпус, куда поступил 29 июля, и сохранился в архиве NARA США. Сегодня мы публикуем его в переводе с немецкого.

«Следующим передаются для ознакомления показания военнопленного о партизанских соединениях (частях) Красной армии.

Младший лейтенант Красной армии Рутченко Николай дает следующие показания о формировании партизанских соединений.

Каждый из 10 или 11 ленинградских военных округов должен был сформировать полк из 10 батальонов, батальон – 100 человек. В соответствии с этим в Ленинграде могли бы быть сформированы 10 полков партизан по 1000 человек. Набор производился добровольно, то есть полки формировались из числа добровольцев регулярных отрядов и прочих добровольцев, главным образом рабочих-коммунистов с военных предприятий.

Полк, к которому был приписан Рутченко, имел номер 5. Снаряжение на человека состояло из 1 винтовки, частично современных полуавтоматов и примерно 140 патронов, 3 ручных гранат, 1 бутылки с бензином, продовольственного пайка на 6 дней. Если человек был из регулярных воинских частей, он был полностью экипирован, другие добровольцы носили голубые (синие) брюки, а в остальном нормальную военную форму. У офицеров не было знаков различия (видимо, поэтому сослуживцы, говоря о Рутченко, называют его, то младшим лейтенантом, то лейтенантом. Но у немцев он дослужился до старшего лейтенанта «СД» и командира роты карателей. – Прим. авт.). Полк № 5 был 16.07 рано утром вместе с партизанским полком погружен на вокзале на юго-востоке Ленинграда и отправлен в Шимск. Другой полк из Шимска проследовал далее до Старой Руссы якобы для того, чтобы приступить к своей деятельности на участке вдоль железнодорожного полотна Старая Русса – Порхов. Полк № 5 прибыл частично марш-броском, частично на грузовиках к месту сбора в лесах севернее шоссе Мал. Уторгош, Николаево 20-го июля. Там к полку, командиром которого был старый коммунист без военного образования, присоединились 10–12 человек – партизан из крестьян ближайших деревень в качестве проводников, имевших при себе взрывчатку и запальный шнур. Полк был снабжен этими крестьянами некоторым количеством скота в качестве продовольствия, и… точного плана ведения борьбы не было выдано. Каждый батальон полка должен был самостоятельно на большом участке Псков – Луга заниматься подрывом мостов, нападением на колонны и транспорт, ликвидацией штабов и прочими террористическими актами. <…>

Младший лейтенант во время одной разведывательной операции, когда члены его команды не захотели пойти с ним ближе, совершил перебежку.

Показания выглядят правдоподобно. Упомянутая в них боеспособность этих партизанских формирований не может считаться достойной.

В ближайшие дни в корпус поступит записка о боевом руководстве красных партизанских соединений».

В немецком плену с такими перебежчиками, как Рутченко-Рутыч, обращались лучше, чем с простыми военнопленными, назначая в большинстве случаев полицейскими в лагерях военнопленных, старшинами бараков. Им же вручали дубинку или плетку, которой следовало поддерживать «порядок» в лагере, кормили с отдельного котла, и за такие привилегии они старались выслужиться перед немцами.

В случае с Рутченко-Рутычем, владевшим немецким языком и сообщившим немцам очень ценную информацию, вышло иначе. Он в своих воспоминаниях пытается нас убедить, что был расконвоированным военнопленным и его называли по званию, тогда как в лагерях военнопленных всем выдавали бирки с номером и называли по номеру. Утверждает, что работал переводчиком в немецкой комендатуре в Гатчине, хотя показания свидетелей говорят о его работе переводчиком в полиции безопасности и «СД», карательном отряде и не только.

В воспоминаниях Николай Рутченко-Рутыч описывает свою работу переводчика в плену следующим образом:

«ГАТЧИНА. В холодный день начала октября мы переехали на грузовике из Дружной Горки в Гатчину. Там нас встретил майор, исполнявший должность коменданта. Он по бумажке назвал мою фамилию и, спросив, могу ли я перевести его слова, сказал, что капитан фон Клейст сообщил ему о нас и он использует нас, как расконвоированных, на различных складах при комендатуре. Майор рассчитывал, что мы оправдаем доверие капитана и его самого. «Завтра, – закончил он, – фельдфебель укажет вам всем, где и как вы будете работать, а вы, лейтенант, – он обратился ко мне, – явитесь в комендатуру к 9 часам утра».

Майор Кюбарт ушел, а фельдфебель повел нас к новым домам (видимо, здесь он пишет правильно, так как в новых домах по Красноармейская ул., 17 и 19, как раз и размещалась полиция безопасности и СД. – Прим. авт.), расположенным недалеко от дворца.

Все это оправдалось, когда я начал работать переводчиком в комендатуре. Часто меня «рвали на части». Надо было обслуживать дежурного офицера и в то же время переводить офицерам из штаба ответы опрашиваемых военнопленных.

Несколько раз мне удалось дать понять бывшим политрукам, что они командиры, нарочито обращаясь к ним по званиям – «старший лейтенант», «капитан». Они понимали с ходу. Раза два мне удалось, уже несколько позже, упросить коменданта оставить при комендатуре на работах двух доблестных молодых людей, которые, как я понял, очень хотели служить где-либо против Сталина».

О службе Рутченко-Рутыча в Гатчине, как он пытается утверждать в своей книге, расконвоированным военнопленным и переводчиком сохранилось много документов, показаний лиц, служивших в полиции безопасности и СД, в основном арестованных и осужденных органами госбезопасности после 1944 года. Из этих показаний можно подготовить целый сборник документов. Но мы остановимся на некоторых из них.

На допросе в сентябре 1947 года бывший его подчиненный по карательному отряду А. П. Хуухка дал следующие показания: «В декабре 1941 г. был вызван в г. Гатчине в СД, к немецкому лейтенанту Раусу (возможно, Краусс – авт.) и начальнику карательного отряда СД Рудченко. Которые начали меня допрашивать, обвиняя, что я являюсь партизаном. Рудченко под угрозой и путем запугивания предложил мне вступить в карательный отряд СД, действовавший на территории Ленинградской области по преследованию и поимке партизан и советских разведчиков. Я дал согласие и был зачислен рядовым 2-го взвода отряда СД, командиром которого был сам Рудченко. В карательном отряде СД Рудченко я служил с декабря 1941 года по май 1943 года, в отряде было примерно 120 карателей. <…> Меня допрашивал немецкий лейтенант Краусс с помощью переводчика Рудченко. Рудченко неоднократно меня бил, требуя признания в связи с партизанами».

Еще один его «соратник» Александр Бене 3 марта 1944 года на допросе в следственном отделе УНКГБ ЛО рассказал: «…на фотоснимке № 5 Рутченко, имя отчество не помню, помощник начальника одного из отделений СД г. Гатчина…

Рутченко впервые встретил в кабинете начальника одного из отделов СД в г. Гатчине немецкого офицера, лейтенанта Боссе, – это было в июле месяце 1942 года. Рутченко тогда являлся помощником Боссе, и в эту встречу при участии последнего он провел вербовку меня в качестве командира вновь формируемого батальона «добровольцев» при СД. Разведшкола гестапо в г. Гатчине, руководимая Смирновым, возглавлялась Рутченко, который давал все руководяшие указания и, по существу, направлял всю ее практическую деятельность. Рутченко пользовался большим доверием и авторитетом со стороны немцев, всегда ходил в форме СД, со знаками СД на левом рукаве и погонами, но какое имел Рутченко звание, я не знаю.

За активную борьбу с партизанами Рутченко немецким командованием был награжден орденом, однажды, когда в моем присутствии в школе зашла речь о системе немецкого офицерского оружия, Рутченко заявил: «Немецкий пистолет обладает большой убойной силой. Однажды когда я выстрелил в лицо человека, то снес ему всю черепную коробку».

Из показаний Марии Степановны Кагановой, работавшей в СД под именем Мэри: «Когда я спросила, что за работа, которую мне хотят предложить, то Рутченко заявил, что я должна сотрудничать с СД, выявлять среди военнопленных политруков, лиц еврейской национальности, а также добывать интересующие немцев сведения о положении в тылу Красной армии».

Другая его «воспитанница» Ольга Колоколова на допросе показала: «Через некоторое время после прибытия в Гатчину я была вызвана на допрос к зондерфюреру СД Рутченко Николаю Николаевичу, носившему форму СД. И имевшему звание обер-лейтенанта». Далее: «Рудченко бил заключенных, сидевших в СД, и неоднократно расстреливал сам лично лиц, приговоренных к смертной казни. Я однажды случайно была свидетелем того, как Рудченко в парке, недалеко от здания СД в Гатчине, расстрелял двух мужчин и одну женщину. О том, что Рудченко очень часто производил расстрелы, я сама слышала от многих лиц, работавших при СД».

Из протокола допроса обвиняемого В. А. Артемова от 18 сентября 1945 года: «Ягд-команда», сформированная штабом СД, располагалась в Мариенбурге по Егерской улице в домах № 15,16,17 и 18. Общий состав команды достигал до 200 человек, из которых русские военнопленные составляли около 150 чел. и отдельное подразделение латышей ок. 40 чел.

Фактическими руководителями – командирами «Ягдкоманды», как я уже споказал выше, являлись Рутченко и Доне. Наряду с этим неоднократно приходили в команду и инспектировали майор Краус и л-нт Боссе. Из числа русских военнопленных было создано три взвода и один взвод латышей.

Первым взводом командовал б. майор Красной армии Федотов Николай, попал к немцам из армии б. генерала Красной армии Власова в январе 1942 г., являлся комиссаром полка; последний раз я его видел в январе 1943 года, он мне сказал, что уезжает в Германию якобы на какой-то завод… При боевых операциях против партизан нашими проводниками были агенты СД, с которыми практические дела имели Рутченко или Доне – официальные сотрудники штаба СД, командиры «Ягд-команды».

17 октября 1945 года был допрошен обвиняемый Н. М. Авдеев, 1913 г. р., уроженец Ленинградской области. Из протокола:

«Вопрос. Как вы попали на работу в СД?

Ответ. В июне 1943 года я был вызван в Вырицкое отделение ГФП, где мне предложили поступить на службу в германскую армию, на что я дал согласие и после этого был направлен дер. Натальевка Гатчинского района Ленобласти, в штаб формирования части. В дер. Натальевка, куда я прибыл на другой же день, мне объяснили, что здесь формируются роты «ягд-команды» при Гатчинском штабе СД для борьбы с партизанами, и предложили поступить в роту, которую формировал Рутченко. Я выразил согласие и проходил занятия в роте под руководством Рутченко в течение 5 дней, после чего мне было предложено поступить в школу СД в г. Гатчине. Я согласился на это и был направлен в школу СД.

Вопрос. Кто предложил вам поступить в школу СД?

Ответ. В школу СД мне предложил поступить сотрудник Гатчинского штаба СД, командовавший в Натальевке ротами «ягд-команды», немец, лейтенант Бибель».

На допросе 6 ноября 1944 года обвиняемая Т. К. Куваева дала следующие показания в отношении Рутченко:

«…Агентом СД, точнее, переводчиком, а затем официальным сотрудником – офицером СД являлся Рутченко Николай, лет 25–26, как будто бы до войны жил в Ленинграде.

Разговаривать мне с ним не приходилось. Видела же его среди участников антипартизанского отряда в Мариенбурге на Егерской улице. Со слов антипартизан, Рутченко ходил с ними в облавы на партизан, вел себя смело. Среди антипартизан вел себя высоко, гордо, называл себя немцем».

В Симферополе 19 апреля 1948 года был допрошен обвиняемый С. М. Сивак:

«Вопрос. Назовите всех известных вам официальных сотрудников органов немецкой контрразведки СД и команды «Зихер-гайц полицай» и расскажите об их преступной деятельности:…

12. Рутченко Николай – главный чиновник Гатчинского СД, помощник Боссе, русский, лет 25, бывший офицер Советской армии. В период конца 1941, всего 1942 года и в 1943 году работал в Гатчинском СД главным чиновником. Допрашивал советских граждан, расстреливал советских патриотов, являлся первым помощником Боссе. Занимался агентурной работой».

Всем, кому доведется прочитать книгу Николая Рутченко-Рутыча «Средь земных тревог: воспоминания», изданную в Москве тиражом в 3000 экземпляров, следует учесть, что эта книга – воспоминания, но не советского партизана или подпольщика, а военного преступника, который сам лично расстреливал советских граждан.

Начитавшись таких лживых воспоминаний, отдельные писатели и историки ссылаются на них и выпускают в свет уже свои статьи, книги, кандидатские и докторские диссертации, которые идут к читателю…