В 20-х годах прошлого века оборотистый петроградский кладбищенский садовник стал агентом финской разведки, да еще и знаменитого террориста Бориса Савинкова. В архивном деле № 15967 говорится: «Агентурными данными ПП ГПУ в Петроградском военном округе установлено в начале 1922 года наличие постоянной связи между финской контрразведкой и Петроградом. Дальнейшая разработка привела к явочной квартире, благодаря наблюдению за которой было установлено лицо, являющееся курьером из Финляндии». С этих строк начинается обвинительное заключение по делу 31-летнего Павла Смирнова. 

Надо заметить, что с первого попадания в поле зрения чекистов Смирнов был взят в разработку, а внимание руководства ВЧК к этому делу было особое – требовалось собрать полный объем доказательств, чем и занялся уполномоченный особого отдела Петроградского военного округа Красников. И когда оснований для подозрения Смирнова в шпионаже было более чем достаточно, апрельским днем 1922 года к ничем не примечательному гражданину, торопливо идущему по Загородному проспекту, подошли люди в кожанках.

Взят с поличным

Во время обыска у Смирнова обнаружили браунинг, два миллиона рублей (сумма по тем временам, когда страну захлестнула гиперинфляция и народ расплачивался в лавках десяти- и стотысячными купюрами, довольно небольшая), а также документы на имя Арсения Ивановича Слученко. А вот найденная во внутреннем кармане тонкая полоска бумаги, исписанная убористым каллиграфическим почерком, выдала Смирнова. Это было шпионское задание: «Какие воинские части находятся в Ораниенбауме, Петергофе и вообще по финскому южному побережью? Танки. Какого типа, величина, численность, гаражи, группировка, кому подчиняются? Выяснить штат бронепоездов, для чего добыть приказ Реввоенсовета республики за № 1161/813 от 6 октября 1919 года. Прибыла ли в Петроград 46-я стрелковая дивизия?» Если бы хоть на секунду чекисты замешкались, то шпион уничтожил бы записку старым проверенным способом – съел. 

Допрашивал шпиона сам уполномоченный особого отдела Петроградского военного округа Красников. Смирнов и не старался отпираться, он считал себя мелкой сошкой и пытался спасти себе жизнь, справедливо полагая, что никто из «работодателей» вытаскивать его из ЧК не будет. Он сознался в том, что в августе 1920 года перешел через финскую границу, где нашел знакомого эмигранта, графа Буксгевдена. Тот пообещал помочь ему с работой. 

Но то ли кладбищенских садовников в Финляндии не было (до побега из страны Смирнов высаживал цветы и стриг газоны на погосте у Александро-Невской лавры), то ли беглый граф сразу наметил использовать Смирнова в другом качестве, но в итоге Павел Иванович стал сразу ходить туда-сюда через советско-финскую границу с различными поручениями, которые ему давали в финском генеральном штабе. А позже обзавелся еще одним работодателем – финским сектором организации знаменитого террориста-эсера Бориса Савинкова «Союз защиты Родины и Свободы», который возглавлял генерал Эльвенгрен. 

Малоправдивый и хитрый

Георгий Евгеньевич (Юрье Уно-Эмирович) Эльфенгрен родился в дворянской семье, его отец был офицером. Учился Георгий в Петербурге, в 1-м Кадетском корпусе, затем в Морском кадетском корпусе, в Александровском кадетском корпусе и в Николаевском кавалерийском училище. «Малооткровенный, малоправдивый, хитрый… к взысканиям относится озлобленно» – так написано в его характеристике. 

После обучения он служит в лейб-гвардии кирасирском полку. В 1916–1917 годах он адъютант командира III армейского корпуса. Заподозренный в подготовке покушения на императрицу Александру Федоровну и ее фрейлину Вырубову (по другим данным – на Распутина), он был арестован и, если бы не Февральская революция, был бы выслан в Вологодскую губернию. Вместо чего Георгий Евгеньевич оказывается в Крыму, где зимой 1917-го участвует в антибольшевистском восстании крымских татар, а в феврале 1918-го возвращается в Финляндию. В конце 1919 года Эльфенгрен был отстранен от должности, сообщалось даже о его аресте, а в феврале 1920-го он вышел в отставку. По другим сведениям, он стал генерал-майором армии Врангеля, хотя, возможно, он был просто его представителем в Финляндии. 

В 1921 году Эльфенгрен вошел в состав существовавшего в Варшаве «Народного союза защиты Родины и Свободы» (НСЗРиС), организованного и возглавленного террористом-эсером Борисом Савинковым, став его представителем в Прибалтике (включая Финляндию) и приграничных областях России. НСЗРиС готовил военные действия в различных местах России, Белоруссии и Украины для свержения Советской власти. 

В 1922 году Эльфенгрен участвует в подготовке убийства советского дипломата Георгия Чичерина в Берлине, по пути на Генузскую конференцию. Инициатором акции был Борис Савинков, фактическим руководителем – Эльфенгрен. Незадолго до прибытия делегации Эльфенгрен получил от своего знакомого немецкого полицейского сведения, что за ними следят и догадываются о покушении. В решающий момент один из исполнителей мог стрелять, но испугался, другой сбежал со своего поста. 

Позднее Эльфенгрен сотрудничал с британским разведчиком Сиднеем Рейли. В 1925 году для развертывания подпольной работы Эльфенгрен тайно проник на территорию РСФСР по румынскому паспорту, но был опознан под Тверью и арестован. В ночь с 9 на 10 июня 1927 года Георгий Эльфенгрен был расстрелян в Москве по постановлению ОГПУ в числе двадцати бывших представителей знати Российской империи, находившихся в руках большевиков, «в ответ» на убийство советского полпреда в Польше Петра Войкова. Принятый во внесудебном порядке приговор о расстреле вызвал протесты во многих странах мира. Историки отмечают, что данный расстрел стал одним из первых проявлений уже сталинских массовых репрессий. 

Шпион по найму

Павел Смирнов признался на допросе, что его личной целью был заработок. Больше года он перевозил через границу готовые сведения, собранные действовавшими в Петрограде шпионами. «Было выяснено, что Смирнов имеет обширные связи как среди бывшего офицерства Балтфлота, так и штаба Петроградского военного округа. Пользуясь ими, занимается политическим и военным шпионажем и незадолго до поступления сведений об однозначной деятельности доставил генералу Эльвенгрену и финской контрразведке планы нашей подводной лодки», – сказано в деле. Как рассказал Смирнов на допросе, опасаясь преследования, он одно время прятал пакет с чертежами под болотной кочкой.

Кроме того, поступили сведения, что Смирнов был занят организацией взрывов железнодорожных мостов, а в феврале 1922 года он должен был прибыть в Петроград с крупной суммой денег для организации восстания. Полученные сведения подтвердились 27 февраля 1922 года при опросе задержанного савинковского агента Вержбицкого, показавшего, что глава организации Борис Савинков говорил ему о Смирнове как о человеке «энергично курсирующем между Петроградом и Финляндией и ведущем подпольную работу». 

О Смирнове дал показания и Борис Майвальдов, шпион финляндского Генштаба, у которого были обнаружены шифровальные сведения о воздушной обороне Петрограда, артиллерии в Карелии и Кронштадте, приказы Петроградского военного округа и масса золотых и платиновых изделий, которые, по версии следствия, были подготовлены для отправки в Финляндию. «Смирнов как разведчик финского Генштаба получал жалованье от финского Генштаба и как сотрудник Савинкова – от Савинкова», – сообщил Майвальдов. 

Террорист в революции и в контрреволюции

Бориса Савинкова сейчас называют главным боевиком русской истории. Родился будущий революционер в довольно благополучной семье. Отец – товарищ варшавского прокурора (была до революции такая должность), мать – журналистка, драматург. Помимо Бориса в семье было еще четверо детей – три брата и сестра. Еще в 1903 году, будучи совсем молодым человеком, он вошел в руководство боевой организации эсеров, а в 1906 году возглавил ее. На его совести убийство министра внутренних дел Вячеслава Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и других высокопоставленных чиновников. 

За убийством эсерами в 1906 году командующего Черноморским флотом адмирала Григория Чухнина последовал арест Савинкова, его приговорили к смертной казни. Но лидеру боевиков при содействии охраны крепостной гауптвахты, где он содержался, удалось бежать и впоследствии скрыться в Румынии. Там он под псевдонимом Ропшин пишет книгу-мемуары «Воспоминания террориста» и публикует повесть «Конь бледный», а затем и роман «То, чего не было». Соратникам по партии Савинкова эта литературная деятельность не нравилась, они хотели даже исключить его из своих рядов.

Февральская революция 1917 года в России дала ему возможностью продолжить политическую деятельность на родине. 9 апреля он прибывает в Петербург и сразу же окунается в самую гущу событий. Он становится второй фигурой Временного правительства после Керенского, о котором Савинков поначалу отзывался с восхищением. В октябре Бориса Савинкова исключили и из партии эсеров, на что он заявил, что теперь эта политическая организация не обладает «ни моральным, ни политическим авторитетом».

Про Октябрьскую революцию сам Савинков выразился так: «Октябрьский переворот не более как захват власти горстью людей, возможный только благодаря слабости и неразумию Керенского». С самого начала большевистской революции и до 1919 года Борис Савинков – активный участник Белого движения, один из организаторов Добровольческой армии. В 1918 году в Москве он сформировал контрреволюционный «Союз защиты Родины и Свободы», насчитывавший около 800 человек. Но вскоре организацию, ставившую своей задачей свержение советской власти и продолжение войны с Германией, разоблачили чекисты и часть «союзников» арестовали.

В 1920 году Борис Савинков обосновывается в Варшаве. Идет советско-польская война, и Савинков занимается формированием антибольшевистских воинских подразделений, вместе с поэтом Дмитрием Мережковским издает газету «За свободу!». После высылки из Польши в 1921 году Савинков в Лондоне тайно встречается с советским дипломатом Леонидом Красиным, который считал, что экс-эсер вполне мог бы сотрудничать с коммунистами. В период с 1921 по 1923 год Борис Савинков вел переговоры с Черчиллем, Ллойд Джорджем и даже Муссолини, но в итоге все равно оказался в политической изоляции. С Белым движением он на тот момент уже давно порвал.

В результате тщательно разработанной ОГПУ операции «Синдикат-2» Бориса Савинкова в августе 1924 года выманили в СССР, где он и был арестован. 

Не помню, что говорил… 

Смирнова допрашивали очень подробно: у кого останавливался, с кем контактировал, кто помогал. Через десять дней перед уполномоченным особого отдела Красниковым уже сидели Борис Кондратьев и Алексей Гусев. Первого Смирнов знал еще с детства и во время каждого своего тайного прибытия в Петроград останавливался в его квартире.

– О чем вы разговаривали со Смирновым? – спрашивал Красников.

– Он спрашивал о порядках, – отвечал сотрудник агрослужбы Северо-Западной железной дороги Борис Кондратьев. – Я ответил, что сильно развита бумажная волокита. Спрашивал он и о состоянии транспорта, но я по этому вопросу ничего не знал, ответив только, что в топливе и паровозах вообще ощущается сильный недостаток. 

– Вы знали, что Смирнов – шпион?

– Он только в предпоследний раз своего посещения сказал, что состоит в «Союзе защиты Родины и Свободы»… – Алексей Гусев только плечами пожимал: про шпионаж не знаю.

Смирнов говорил, что занимается спекуляцией, поэтому у него и были дефицитные товары и большие суммы денег. Еще про одного человека Павел Смирнов дал показания на допросе – про начальника железнодорожной милиции Рождественского района Ивана Каргельса. «В апреле 1922года я приехал из Выборга в Ялково, где обратился к начальнику пропускного пункта финского Генштаба Синевари, через которого в Россию отправляются все курьеры,– рассказывал Смирнов. – Накануне отправки Синевари предложил мне обратиться к Каргельсу, сказав, что он может быть мне полезен в моей деятельности».

Каргельса арестовали 21 сентября, предъявив обвинение в шпионаже. В те годы в анкетах, которые заводились на каждого допрашиваемого, обязательно указывалось не только происхождение, но и то, чем человек занимался до войны 1914 года, до Февральской революции, до Октябрьской революции и после нее. В анкете Ивана Каргельса в графе «происхождение» можно увидеть необычную формулировку – «потомственный почетный гражданин города Петрограда».

С Каргельсом Смирнов познакомился в квартире у Бориса Кондратьева. Последний приходился Каргельсу шурином. Как рассказывал задержанный начальник железнодорожной милиции, с родственниками жены он находился в натянутых отношениях и заходил к ним в гости только из вежливости. «Да, встречал там какого-то Смирнова. Ну и что? Ах, говорит, что я ему давал сведения о милиции?! Клевета! Утверждает, что я просил его перевезти меня через границу? Верно… Но только отчасти: да, я собирался в какой-то сложный для меня момент уехать из советской России, но у Смирнова содействия не просил». Красникову пришлось устроить очную ставку. 

– Да, я в частной беседе с гражданином Каргельсом получал от него сведения о милиции Рождественского района (Рождественский район занимал часть современного Центрального района Петербурга. – Ред.), в частности,о количественном составе, – говорил на очной ставке Смирнов. – По возвращении в Финляндию я сообщил эти сведения через Синевари в финский Генштаб и генералу Эльвенгрену. Возможно, в чисто семейной беседе я говорил о службе в милиции, о ее скверных условиях, но, чтобы я разгласил численный состав, этого я точно не помню.

– Что вы подразумеваете под «скверными условиями»? – оживился Красников.

– Ну, я рассказывал у Кондратьева дома, что сегодня, например, брал налетчиков на крыше, вчера стреляли в меня и в этом смысле условия службы в милиции очень тяжелы, так как ежедневно можно было ожидать нападения из-за угла… 

Приговор однозначен 

За связь со Смирновым были арестованы еще и Василий Капустин, бывший офицер царской армии, служивший после Октябрьской революции в Балтфлоте, и потомственный дворянин Георгий Кантакузин.

– Чем вы объясните, что живыми свидетельскими показаниями устанавливается ваша роль как шпиона? – допрашивали Капустина на Гороховой.

– Я думаю, что нет дыма без огня, – отвечал моряк. – Возможно, что я и связан со шпионами, но я о них не знаю. 

Участие в шпионаже Георгия Кантакузина, даже несмотря на упоминания его имени Смирновым, было сомнительно для следователя Красникова уже на ранней стадии следствия. Потомок княжеского рода был виновен лишь в том, что получал через курьеров письма от эмигрировавшей в Финляндию кузины, яростной монархистки. 

Следствие длилось девять месяцев. Перед судом не предстал только один фигурант дела – Василий Капустин, который умер в эпидемической больнице во время следствия. Для слушания столь важного дела, связанного с одиозным Борисом Савинковым, в Петрограде собралась выездная сессия Верховного суда по военной коллегии под председательством самого Василия Ульриха – позже, в его в бытность председателем Военной коллегии Верховного суда СССР, одного из главных исполнителей сталинских репрессий. Он подписывал санкции на арест Генриха Ягоды и Николая Ежова и вынес приговор Михаилу Тухачевскому. 

В конце 1922 года по делу шпиона Смирнова приговор в отношении главного фигуранта был однозначен – расстрел. Борису Кондратьеву, обвиненному в укрывательстве и пособничестве, дали пять лет, но тут же, применив амнистию ВЦИК от 2 ноября 1922 года, сократили срок до трех лет. Вину Гусева, Каргельса и Кантакузина Ульрих счел недоказанной. Но если Гусева и Каргельса полностью оправдали, то потомственному дворянину все же намекнули на то, чтобы впредь не использовал шпионов в качестве почтальонов и поменьше общался с кузиной-монархисткой, и дали год тюрьмы, но тут же по амнистии отпустили на свободу. 

Несколькими годами позже Ульрих председательствовал на процессе по делу Бориса Савинкова. 29 августа 1924 года тот был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Верховный суд ходатайствовал перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. Ходатайство было удовлетворено, расстрел заменен лишением свободы на десять лет. Однако позже Савинков покончил в тюрьме самоубийством, хотя есть и версия о его убийстве сотрудниками ГПУ.

Последний документ, приобщенный в архивное дело № 15967, датирован 31 января 1991 года. Некто Ч., сославшись на публикацию 1922 года в газете «Новое время», просил Военную прокуратуру ЛенВО проверить обоснованность привлечения к уголовной ответственности за шпионаж Павла Смирнова. 

В те годы реабилитировали многих, порой даже тех, против кого было собрано предостаточно улик. Как говорится, времена были такие… Однако резолюция на этом документе категорична: «Рассмотрев материалы дела, полагаем заявление Ч. о реабилитации оставить без удовлетворения за отсутствием оснований для внесения протестов на судебные и несудебные решения по делу № 15967».