СССР
«Секретные материалы 20 века» №17(481), 2017
Падение великого идола
Дмитрий Митюрин
историк, журналист
Санкт-Петербург
2692
Из всех съездов КПСС, конечно, самый известный ХХ. Одни видят в нем первый шаг на пути к будущему распаду советской системы, другие – своего рода упущенный шанс, который позволил бы этой системе обновиться и более адекватно реагировать на вызовы времени. При этом сценарий и ход съезда были вполне традиционными, а самое важное событие произошло под занавес. ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ Смерть Сталина, последовавшая 5 марта 1953 года, лишила страну вождя, хотя и не оставила ее без руководства. Преемником покойного на посту председателя Совета министров стал бывший главный кадровик и опытный хозяйственник Георгий Маленков, причем и по конституции, и в глазах сограждан, и для иностранных государств именно он воспринимался как главный наследник «отца народов». Однако, хотя в конце жизни Сталин и пытался утвердить вертикаль государственной власти над вертикалью партийной, в полной мере достичь этого у него не получилось. ЦК партии все же доминировало над Совмином. Фактически, как и после кончины Ленина, страна управлялась коллегиально – группой аппаратчиков, обладавших набором самых различных должностей, но обязательно являвшихся членами Президиума и секретарями ЦК. На ведущую роль в этой компании поначалу претендовал Лаврентий Берия, возглавивший Министерство внутренних дел, которое вобрало в себя еще и Министерство госбезопасности. Человек, считавшийся символом репрессивной системы, действовал как законченный либерал. Уже 27 марта по его инициативе Верховный совет принял указ об амнистии, в соответствии с которым из лагерей было освобождено более 1,2 миллиона человек и еще в отношении 400 тысяч прекратили уголовное преследование. Речь шла преимущественно об уголовниках, и страну накрыла волна криминала, сбить которую удалось только большими усилиями. Начали выпускать и политзэков, но в индивидуальном порядке, зато не амнистируя, а реабилитируя – то есть признавая жертвами необоснованных репрессий. За превышение полномочий и фальсификацию дел были арестованы многие высокие чины МВД и упраздненного МГБ из числа не входивших в бериевскую команду. Одновременно были прекращены «дело врачей» (против кремлевских медиков) и «мингрельское дело» (против земляков Берии из ЦК Грузии). Не ограничиваясь внутренними делами, Лаврентий Павлович выступил за нормализацию отношений с западными державами и даже объединение ФРГ и ГДР в единое нейтральное, но не социалистическое государство. Произошедший 17 июня 1953 года в Восточном Берлине «мармеладный бунт» как бы просигнализировал Кремлю о неблагополучной ситуации в восточноевропейских соцстранах, где, опять же по инициативе Берии, был запущен процесс замены твердокаменных сталинистов на лидеров более широких взглядов. Зато с обвиненной при Сталине в измене делу социализма Югославией, напротив, договорились о восстановлении дипломатических отношений. Однако лихость, с которой Лаврентий Павлович карабкался на трон, вкупе с его зловещей репутацией настолько перепугали других представителей коллегиального руководства, что они организовали «дворцовый заговор». Главный чекист и милиционер был арестован, обвинен в шпионаже, превышении полномочий, изнасилованиях и прочих грехах, после чего в закрытом порядке приговорен к высшей мере и 23 декабря расстрелян вместе с группой соратников.
ПЕРВЫЙ ВМЕСТО ГЕНЕРАЛЬНОГО Больше всего от этого выиграл самый активный участник заговора – Никита Хрущев, которого 7 сентября 1953 года избрали первым секретарем ЦК. Звучало, конечно, скромнее, чем занимаемая Сталиным должность генерального секретаря, но все же теперь Никита Сергеевич стал именно первым среди равных, формальным главой партии. Для перевода формального статуса в фактический он постарался перетянуть на свою сторону партийные массы. Например, украинским коммунистам понравилось, что их республике подарили Крым, а ленинградцы были довольны реабилитацией своих расстрелянных по ленинградскому делу лидеров (Кузнецова, Вознесенского, Попкова). И абсолютно всем представителям номенклатуры понравилось восстановление по инициативе Хрущева практики дополнительного вознаграждения, выдаваемого в конвертах и обычно составлявшего суммы, равные официальным окладам. Инициатором недолгой отмены этих конвертов был Маленков, что, конечно, подорвало его популярность в номенклатуре и не принесло дополнительных очков в глазах народа, в подобные тонкости вообще не посвященного. Правда, основную массу населения в лице колхозников очень порадовало снижение в два раза сельхозналога и списание недоимок, но чаще крутящийся на свету Хрущев добился того, что и эти благие дела оказались связаны с его именем. Опытный аппаратчик Маленков утратил бдительность и в феврале 1955 года неожиданно для самого себя был раскритикован на очередном пленуме ЦК за то, что якобы недооценивал руководящую и направляющую роль партии. Хотя реально бюрократия мстила ему за покушение на свои привилегии. В результате, сохранив место члена Президиума, Маленков оказался понижен в должности до министра электростанций. Место главы правительства занял министр обороны Николай Булганин, находившийся на тот момент с Хрущевым в партнерских отношениях. Помимо ослабленного Маленкова Никите Сергеевичу приходилось считаться с тремя другими соперниками. Молотов больше, чем кто-либо еще из советских лидеров, был известен на Западе. Каганович считался, говоря по-современному, эффективным менеджером. Ворошилов, хотя и утратил влияние на дела армии, был своего рода ее «брендом». Рассчитывать же в высшем руководстве первый секретарь мог только на относительно либерального, но не слишком надежного Анастаса Микояна. Слабым местом соперников было то, что они слишком сильно замарались в репрессиях. Хрущев тоже не относился к числу безгрешных, но от компромата сумел избавиться, благодаря изящной кадровой комбинации. В марте 1954 года при Совете министров был создан Комитет государственной безопасности (КГБ). Выглядело это логично, поскольку службы госбезопасности плохо втискивались в структуры МВД. Но выделение их в самостоятельное министерство сразу вызывало ассоциации с ежовщиной и бериевщиной. Комитет при Совмине выглядел не так страшно, а то, что возглавивший его Иван Серов пуд соли съел вместе с Хрущевым на Украине, никого поначалу особо не беспокоило. Именно Серов предпринял сортировку и чистку архивов, направив процесс реабилитации в нужное русло. Документы, компрометирующие Хрущева, изымались и уничтожались. Компромат на его соперников складировался до нужного часа. В то же время информация о необоснованно репрессированных в виде закрытых сообщений рассылалась партийным организациям (вплоть до уровня райкома и горкома), просачиваясь, разумеется, и в толщу народа. А рассказы тех, кто возвращался из мест заключения, добавляли этой информации красок. В общем, общественное мнение подготавливалось для будущей политической сенсации.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА По версии Микояна, идею доложить о сталинских перегибах очередному партийному съезду возникла у него осенью 1955 года, когда всем в ЦК уже окончательно стало ясно, что репрессии носили массовый характер. Эту идею он изложил Хрущеву, используя следующую аргументацию: «Если мы этого не сделаем на этом съезде, а когда-нибудь и кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда, все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за происшедшие преступления. Мы несем какую-то ответственность, конечно. Но мы можем объяснить обстановку, в которой мы работали. Если мы это сделаем по собственной инициативе, расскажем честно правду делегатам съезда, то нам простят, простят ту ответственность, которую мы несем в той или иной степени. По крайней мере, скажут, что мы поступили честно, по собственной инициативе все рассказали и не были инициаторами этих черных дел. Мы свою честь отстоим, а если этого не сделаем, мы будем обесчещены». Хрущев, повторяя в мемуарах аналогичные аргументы, говорит, что идея принадлежала ему лично, была плохо воспринята другими руководителями и даже «Микоян не поддержал меня достаточно активно». Еще в закамуфлированной форме он проговаривался, что обнародование сведений о репрессиях должно было ударить по соперникам, а вот за себя он был абсолютно спокоен. Дискуссии относительно того, следует ли делать разоблачительный доклад, достигли пика 1 февраля 1956 года, когда в ЦК доставили осужденного за злоупотребления следователя МГБ Родоса, рассказавшего, какими методами он выбивал показания из подследственных. Микоян, Поспелов и Серов напирали на то, что Сталин непосредственно руководил террором, фактически спуская в регионы разнарядки по количеству «врагов народа», которых следовало выявить. Большинство членов Президиума поддержали Хрущева, руководствуясь, надо полагать, идейными соображениями и тем, что каждый из них легко мог представить себя на месте арестованных. Возможность возрождения подобной системы их явно пугала, и в целом партийная номенклатура тянулась к Хрущеву, который давал понять – подобных перегибов больше не будет. Подобрать фактуру для доклада поручили комиссии, возглавленной Петром Поспеловым. Кроме того, делегатам решили раздать отпечатанное «завещание» Ленина с его антисталинской критикой. Окончательное решение насчет того, должен ли первый секретарь делать доклад «О культе личности и его последствиях», было принято за день до открытия съезда, начавшего свою работу 14 февраля 1956 года. Проходил он в зале заседаний Верховного Совета РСФСР с участием 1349 делегатов с решающим и 81 делегата с совещательным голосом, представлявших 6 795 896 членов и 419 609 кандидатов в члены партии. Присутствовали на съезде и делегации 55 зарубежных компартий. Особое внимание, конечно, уделялось представителям соцстран Восточной Европы, где под контролем Кремля уже шла «ротация кадров», а из твердых сталинистов власть сумел сохранить только албанец Энвер Ходжа. Повестка дня не предвещала будущей сенсации. Выступавший с отчетным докладом Хрущев, говорил об успехах СССР, укреплении социалистического лагеря, развитии экономики. С докладом Центральной ревизионной комиссии выступил, как и на XIX съезде, председатель этого органа Петр Москатов. Доклад главы правительства Булганина был посвящен VI пятилетнему плану (1956–1960). Вообще, влияние ХХ съезда на экономику оказалось очень серьезным как в краткой, так и в долгосрочной перспективе. Прежде всего был принят план освоения целинных земель Казахстана, Средней Азии и Зауралья, реализация которого дала толчок одной из самых впечатляющих трудовых эпопей советского времени. Во-вторых, предусмотренный пятилетним планом комплекс мер обеспечивал ускоренное развитие космических исследований, а знаковой вехой на этом пути станет осуществленный уже в следующем году запуск первого в мире искусственного спутника. И наконец, завершится формирование газовой отрасли, которая 2 августа 1956 года будет объединена под эгидой Главного управления газовой промышленности (Главгаза) при Совете министров. Открытие в 1953 году месторождений в Западной Сибири обеспечило отрасль необходимой ресурсной базой и привело к строительству магистральных трубопроводов. Подаваемый по ним газ обеспечит осуществление в энергетике страны «великой газовой революции», а в следующем десятилетии станет источником дополнительных валютных доходов.
БОЙ С МЕРТВЕЦОМ Однако тема преемственности и сталинского наследия буквально витала над делегатами. И все ожидали, в какой степени и под каким углом она будет озвучена руководством. Поднял ее Микоян, резко раскритиковавший сталинский «Краткий курс истории ВКП(б) – КПСС», а затем обрушившийся и на весь массив научно-пропагандистской литературы по революции и Гражданской войне, воспевавшей реальные и мнимые подвиги товарища Сталина. В зале не свистели и ногами не топали, но реакция большинства делегатов была негативной. Поддержать Микояна решилась только автор учебника по истории СССР для средних школ академик Анна Панкратова, с конкретными цифрами и фактами в руках разъяснившая, в чем именно заключались фальсификации. Но перелома в настроениях не произошло. Показательной была телеграмма, посланная в Президиум от руководителя партийной организации Коммунистической партии Чехословакии в городе Теплице: «Я не согласен с выступлением правого Микояна, которое является оскорблением светлой памяти Сталина, живущей в сердцах всех классово сознательных рабочих, и будет с радостью воспринято всей буржуазией. Нас воспитал Сталин». Делегация самой многочисленной в мире компартии Китая хотя и помалкивала, но придерживалась сходной позиции, а ее руководитель, создатель китайской Красной армии маршал Чжу Дэ, еще на открытии съезда зачитал приветствие Мао Цзэдуна, в котором говорилось о «непобедимости Коммунистической партии Советского Союза, созданной Лениным и выпестованной Сталиным». Однако 25 февраля, в последний день съезда, Никита Сергеевич все же еще раз поднялся на трибуну для своей сольной партии. Впоследствии Хрущев утверждал, что решение о докладе было принято только 24-го, но здесь он несколько лукавит. Рассмотреть вопрос о «культе личности» Президиум «рекомендовал» съезду, и формально съезд мог это предложение отвергнуть. И наверняка голоса о том, что поднимать столь скользкую тему не стоит, звучали в кулуарах партийного форума довольно часто. Однако рассчитывать, что большинство делегатов проголосует за снятие такого вопроса с повестки дня, было нереально. Во-первых, с мнением собравшихся в Президиуме старших товарищей делегаты всегда считались, а во-вторых, послушать действительно очень хотелось. Разочарованных не было. Говорят, что кто-то чуть ли не падал в обморок. Изрядная часть делегатов наверняка разделяла воззрения коммуниста из Теплице, возмущаясь брошенными в адрес их идола обвинениями. Однако подавляющее большинство отнеслось к происходящему как к торжеству правды – болезненной, страшной, однако необходимой. Заседание велось в закрытом режиме, но текст доклада делегатам позже раздали в печатном виде, с тем чтобы они обсудили его в своих парторганизациях. Беспартийному же населению то, что сказал Хрущев, официально представили только в сжатом виде в форме постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий». Впрочем, с фактами из доклада Хрущева граждане были знакомы не столько по этому куцему постановлению, сколько по пересказам знакомых партийцев, каковых, напомним, насчитывалось в стране более 6,5 миллиона, преимущественно людей семейных, имеющих многочисленных родственников и знакомых. К слову, разосланный в парторганизации вариант тоже весьма сжато и сухо передавал подлинную речь Никиты Сергеевича, который много импровизировал, явно искажая данные комиссии Поспелова и откровенно передергивая факты. Например, историю гибели Кирова он излагал таким образом, что у слушателей складывалось впечатление, будто Мироныча убили именно по приказу Сталина. В истории с делом Тухачевского явно опускались детали, подтверждавшие существование в военной среде антисталинской оппозиции и педалировалась роль немецкой разведки, что плохо стыкуется с документами, которые опубликованы к нашему времени. И уж совсем странно выглядело утверждение, будто Сталин руководил военными действиями по глобусу, не подтвержденное больше никем из современников. Подлинный текст доклада, размножаемый в самиздате, но официально опубликованный в СССР только в 1989 году, действительно производит сильное впечатление и читается скорее как политический памфлет, а не официальное выступление лидера правящей партии. Впрочем, своим отчаянным, дерзким демаршем Хрущев действительно добился главного: серьезно поколебал авторитет покойного генералиссимуса, продемонстрировал соперникам силу и утвердился уже не только как лидер партии, но и как глава государства – пускай не по должности, зато по сути. В какой степени этот лидер будет соответствовать своей роли, большинство делегатов могли только догадываться. Рассказывают, что вскоре после ХХ съезда писатель Михаил Шолохов сказал о Сталине: «Был культ, но была и личность». В Никите Сергеевиче личность тоже присутствовала, хотя, конечно, поменьше калибром. Так или иначе, дело, оказавшееся главным в его жизни, он сделал. А следующие восемь лет станут эпохой не кого-нибудь, а именно Хрущева. Или эпохой «оттепели». Дата публикации: 30 августа 2017
Постоянный адрес публикации: https://xfile.ru/~Gw39V
|
Последние публикации
Выбор читателей
|