Вообще говоря, удар в спину нанести легко. Но не безопасно. Вступление Финляндии и Швеции в НАТО серьезно влияет на расклад сил на севере Европы. Но Швеция – дальше, а 1300 км границы с Финляндией пока охранялись нами на основе минимальной достаточности, почти доверительности. Доверие кончилось. Не по нашей вине. 

Скажите, что угрожало финскому нейтралитету на протяжении 75 лет? Отдают ли в Хельсинки отчет в том, что фактическое для нас обнуление двух основополагающих договоров – мирного 1947 года и «Об основах отношений» 1992 года – ставит вопрос о соблюдении нами и других договоренностей начиная с декабря 1917 года? На память приходит недавний снос в Турку памятника вождю мирового пролетариата. Тому самому, кто впервые в истории Финляндии «освятил» ее независимость (пожелав финским посланцам добрососедства на немецком языке). Правда, финны уверены, что обрели независимость без оглядки на Петроград и Ленина.

Ну а безопасность Финляндии – пусть и со ссылками на волеизъявление большинства – разве мешает нам озаботиться тем же и жестче? С соблюдением таких же демократических процедур. Показательно умеренно дипломатичное пояснение финнов: исходим из своих интересов, чье-либо мнение нам не интересно. По-видимому, случайно финское мнение совпало с общенатовским, а Россия оказалась для Хельсинки слишком мелкой сошкой, чтобы ее замечать. Едва ли не в самый сложный период ее новейшей истории. Думаете, это забудется?

Существует расхожее мнение о том, что, если бы не спецоперация на Украине, финны не озаботились бы своей безопасностью. Но десятки финско-натовских учений, не говоря о едва ли не демонстративных военных контактах Хельсинки с НАТО, к повышению нашей боеготовности не приводили. Зато приглашение в далеком 1974 году к совместным учениям по сей день воспринимается Финляндией как покушение на ее нейтралитет.

Хвалить себя у нас повода нет. Но историческая память – о двух сторонах. Финны помнят о 1939 годе, полагая, что с 1941-го эта война для них продолжилась. Нам тоже есть что вспомнить. События после декабря 1917-го назовем «по-фински» – «обретением свободы с преодолением национальной разобщенности». Не об этом ли напоминает выборгская резня 1918 года? Когда, по Википедии, «в подавляющем большинстве были убиты русские, не имеющие никакого отношения к красному движению». Число жертв, подсчитанных, разумеется, финнами, варьируется от 500 до 5 тысяч. На протяжении многих десятилетий мы этот «эксцесс» оставляли историкам без политического педалирования. А финские исследователи запутали все, что могли: расстрелом руководил не финн, а швед, никто не уточнял национальности жертв и т. п.

В течение многих послевоенных десятилетий мы не акцентировали внимание на том, что с сентября 1941-го по начало 1944-го Ленинград был весьма жестко заблокирован финнами с севера. Вместо подсчета, чего это стоило ленинградцам, мы в повседневной периодике чаще наталкивались на умилительные сцены одновременной стирки портянок красноармейцами и финскими солдатами – с перебрасыванием махорки через 10-метровую речку Сестра. Во всяком случае, ответственность финнов за последствия блокады воспринималась нами на порядок мягче, чем немцев. Финны предпочитали этого не замечать и даже шутили в том смысле, что «пакт Молотова – Риббентропа действовал в отношении Финляндии до конца войны».

Или такой малоизвестный факт: Финляндия, наряду с Румынией и теоретически Японией, претендовала на советские территории. Даже Германия рассчитывала создать только протектораты. Не у нас, а в парижском военном музее плакатный список гитлеровских союзников выглядит так: Финляндия, Италия, Болгария, Венгрия и Румыния. И еще: в далеком 1944-м, когда решалась судьба финнов, Сталин якобы произнес загадочные слова: «Они хотели вести против нас химическую войну. Но мы их пожалеем». Сталин, вообще-то, не блефовал…

Уже в начале нынешнего века в Финляндии собрали 100 тысяч подписей за возвращение Карелии. Обещали собрать еще 500 тысяч, недостающих для более «легитимного» обращения к Москве. Доводы те же, что и в начале 1940-х, – плохо владеем своей частью «Карьялы». Примечательна тогдашняя оговорка: «…в исторической Финляндии останется не больше 100–200 тысяч русских интегрантов». До истечения «переходного периода» им «нельзя будет участвовать в выборах и перемещаться по территории остальной Финляндии, за исключением своего региона». Более изуверского обхождения с оккупированным населением (советской Карелии), пусть и в процентном выражении, пожалуй, не допускала даже гитлеровская Германия: из 50 тысяч узников концлагерей уничтожены более 14 тысяч, включая 2 тысячи детей.

Подобные эпизоды мы до поры не вспоминали. Даже реплики соседей в смысле победы Финляндии по итогам Второй мировой (финны ее называют «победой отражением») мы трактовали в пользу послевоенного добрососедства, так сказать, с чистого листа, с такими же помыслами и опытом от противного. Возможно, мы переоценивали и значение финляндского моста между Востоком и Западом, символом чего стало Хельсинкское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года. На рубеже веков мы с пониманием относились к почти обязательному посещению финнами (официальными в том числе) остатков ДОТов и могил на линии Маннергейма. Правда, со временем показалось, что другого смысла в приграничном обмене соседи не видят.

Уже не до истории. Последствия расширения НАТО за счет финнов и шведов состоят в превращении Балтийского моря в Североатлантический бассейн без подтверждаемого доступа России к Калининграду. Тем более что морская блокада – один из самых характерных поводов для войны. О «ракетно-подлетном» времени до Санкт-Петербурга – ведущего военно-промышленного центра страны и места базирования главного штаба ВМФ, а также к штабам Балтийского и Северного флотов все сказано с точностью до минут. А по факту протяженность нашей границы с НАТО после вступления в нее Финляндии увеличится с нынешних 1280 км более чем в два раза. Притом что более 500 км этой границы – с Литвой и Польшей – «замкнуто» калининградским эксклавом.

Что делать? Прежде всего оптимизировать перечень военно-технических, политико-дипломатических, геоэкономических, правовых, информационных и, скажем обтекаемо, иных мер – по степени их неотложности и эффективности. Военно-технические оставлю тем, кто явственнее ощущает расстояние до «красной линии», совпавшей с границей Финляндии. Повторю аксиому: безопасность Финляндии не может быть надежнее, чем наша. А мирной жизнью дорожат не только сытые и благополучные. Тем более что враг «начинается» не с выстрела, а с прицеливания.

Об остальных мерах скажу с позиции политолога, сколько-нибудь знакомого с регионом.

Отдельного осмысления заслуживает подтверждение нейтрального (внеблокового) статуса Балтийского моря за пределами национальных вод. Без дипломатических кокетств. И с участием не столько Брюсселя, сколько Вашингтона. Без этого с Хельсинки можно обсуждать разве что будущее Сайменского канала.

Весь экономический блок заслуживает не менее жесткого препарирования по принципу, что когда и насколько необходимо нам. И в чем мы сотрудничали в рамках мирового бизнес-обмена, пусть и не бесполезного, но не критичного для нас? А к экономическим, прежде всего энергетическим, интересам Финляндии следует отнестись на основе правовой регламентации. Во всяком случае, статус Страны 1000 озер как плацдарма для потенциального нападения на Россию требует практического учета. В этом видится и вектор информационных усилий, а заодно повседневной «озабоченности». Безо всяких намеков достоин «прищура» не самый простой этнический состав Финляндии. Из 5,5 миллиона более 60 тысяч – мусульмане, почти 90 тысяч – русскоязычные, те и другие – с разными взглядами на свое место в мире.

Другое дело, что с Финляндией связаны судьбы и интересы, по финским данным, 140 тысяч наших соотечественников – в массе из Петербурга, Ленобласти, Карелии: бизнес, учеба, наличие недвижимости, досуг-туризм, постоянный шопинг, лечение и т. д. Многие из них пребывают в подвешенном состоянии между «может, рассосется» и «Россия сама виновата». Чувства этих людей понятны. Понятно и то, что 140 тысяч составляют менее 0,1% населения страны. А на остальных 99,9% стране предстоит сэкономить, в том числе за счет недополученного ими из бюджета. Тут есть что взвесить. И вообще, если от любого «финства» следует «запастись хоть куском буженины», то в нашем случае им будет своевременное напоминание о других соседях – близких и не очень. Кто скажет, куда заведет их судьба?

Конечно же, мировая повестка не исчерпывается вступлением Финляндии в НАТО. Более того, эту повестку легко опрокинет российско-китайский дискурс. Лучше при участии Ирана, а может, и Индии. Во всяком случае, наше посредничество в урегулировании отношений между Пекином и Дели явно запаздывает. Кстати, у персов есть поговорка: даже хлопок (разумеется, в ладоши) бывает громче громовых раскатов.

А сердиться не надо. Надо сосредоточиться… Мне жаль своих давних финских собеседников. Они считали, что со второй половины ХХ века их соотечественники получили все, что мог даровать им Господь. И напоследок – совет одного из самым известных финских политиков Урхо Калева Кекконена. В 1943 году, выступая на конференции в нейтральном Стокгольме, он сказал: «Не в интересах Финляндии быть форпостом Запада».