«He вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте, все остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40-50 лет…» 

Так начинается посмертное письмо писателя-классика советского периода, адресованное ЦК КПСС. Которое долгие годы считалось утраченным, а «нашлось» только в наше время. И впервые было опубликовано лишь 20 сентября 1990-го, в еженедельнике ЦК КПСС «Гласность» (Известия ЦК КПСС. № 10, 1990) – через 34 года после гибели своего автора.

Револьверный выстрел, – как точка в последней строке этого же письма, оборвавший жизнь писателя, – грянул 50 лет назад, 13 мая 1956 года, на подмосковной даче Александра Александровича Фадеева, в Переделкино. И по горячему следу прошло расследование. Медицинская комиссия, назначенная самим правительством, констатировала: «А.А. Фадеев в течение многих лет страдал прогрессирующим недугом – алкоголизмом. 13 мая в состоянии депрессии, вызванной очередным приступом недуга, А.А. Фадеев покончил жизнь самоубийством».

Еще накануне, 12 мая, Александр Фадеев в своей московской квартире встречался с коллегами, Маршаком и Погодиным. Беседа была напряженной и затяжной, после чего Фадеев с 11-летним сыном уехал в Переделкино, и последние часы жизни провел в кругу семьи и близких. А затем – выстрел... И оставшимся уже потом вспоминалась странная возбужденность Фадеева – после «той беседы»: ему не помогало снотворное, и в последнее свое утро он отказался от завтрака, выглядел крайне усталым… Не тогда ли, в тяжелейшие, последние минуты жизни своей он писал:

«…Литература – это святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа, из самых «высоких» трибун – таких, как Московская конференция или ХХ-й партсъезд, – раздался новый лозунг «Ату ее!»

...Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожали, идеологически пугали и называли это – «партийностью». И теперь, когда все можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность – при возмутительной дозе самоуверенности – тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находится в положении париев и – по возрасту своему – скоро умрут. И нет никакого уже стимула в душе, чтобы творить...

…Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды…» 

Сегодня читая эти строки, и свое «аукается»: а ведь, и через 50 лет, в писательско-журналистской современности Украины под каждым словом и мыслью Фадеева Александра подписалась бы… 

ТОТ САМЫЙ АВТОР «МОЛОДОЙ ГВАРДИИ»

Сегодняшним школярам его имя мало что говорит – и это в лучшем случае. И их родители с трудом перечислят что же такое написал этот самый Фадеев. И не все родители родителей припомнят, что именно этот Александр Фадеев, более всего запомнившийся как автор «Молодой гвардии», – он был еще и политиком от литературы, и при жизни возведен в ранг официального советского классика. И два советских десятилетия стоял во главе Союза писателей СССР, являлся членом высшего состава партии и народным депутатом; и ко всему прочему, – был любимцем самого Иосифа Сталина. А в последние годы своей жизни именно он в одиночку выступил против «хрущевской оттепели», попал в опалу и был смещен с поста генсека Союза писателей, из членов ЦК КПСС переведен в кандидаты. А финалом этой блистательной карьеры стал выстрел в Переделкино…

Его дорога в литературу пролегла от родительского дома – родился в 1901 году в семье профессиональных революционеров, в селе Кимры Тверской губернии. В свою революцию ушел, так и не окончив Владивостокское коммерческое училище: сблизился с большевиками, изучал агитационные правила и навыки, «практиковался» на своих однокурсниках, сотрудничал с большевистской газетой «Красное знамя». А уж затем, как по накатанному, – прямиком в советские классики: член РКП(б), агитатор в партизанском отряде, выступавшего против Колчака и интервентов; был тяжело ранен в бою против атамана Семенова; к концу гражданской войны – уже бригадный комиссар; в 1921-м за отличие и мужество делегирован на Х съезд партии, участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа и снова ранен. 

После лечения в столичном госпитале герой революции демобилизован и оставлен в Москве. Александр Александрович поступает в Горную академию, но и здесь недоучился – со второго курса переведен на партийную работу. 

С этого самого момента судьба Фадеева круто сворачивает в литературное русло: он участвует в работе молодых литераторов под крылом журналов «Октябрь» и «Молодая гвардия». В 1923-м публикуется его первый рассказ «Против течения», а через год подающего надежды пролетарского писателя направляют на партлитработу на Северный Кавказ – для организации Северокавказской ассоциации пролетарских писателей. 

Возвращается Александр Александрович в Москву уже в ранге профессионального литератора. И не только: отныне он – «проводник партийных требований к литературе», с 1926 по 1932-й возглавляет Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) и с 1938 по 1954 гг. А.А. Фадеев – генеральный секретарь Союза писателей СССР. Лично редактирует ряд центральных газет и журналов. В 1946-м Фадеев избирается депутатом Верховного Совета СССР, а с 1950 – и вице-президентом Всемирного совета мира. 

Впрочем, ни один из высоких постов не «помешал» ему в годы Отечественной войны в качестве военного корреспондента «Правды» и Совинформбюро колесить по передовым фронтов в поисках своих литературных героев. 

ОЧЕРКИ И РОМАНЫ

В 1927 году увидел свет первый фадеевский роман «Разгром», посвященный героике Гражданской войны; как классика советской литературы на весь соцпериод этот роман вошел в школьные программы страны Советов. Попытка выдать еще один, роман-эпопею «Последний из Удэге», осталась нереализованной. 

В 1944-м Фадеев-публицист выпустил книгу очерков «Ленинград в дни блокады». Накопленный во фронтовых поездках материал Александр Александрович использовал и в работе над романом «Молодая гвардия». Первый вариант данного романа вышел в 1945 году. Однако в 1947-м уже читаемое страной произведение попало под пресс «высочайшей» критики: «отец всех народов» возмутился, что не отражена в романе «руководящая роль партии» и связь с ней, «руководящей и вдохновляющей», комсомольцев Краснодона. Мудрую установку Сталина добросовестно растиражировала «Правда», и Фадеев снова взялся за перо... 

Но переработанная «Молодая гвардия» знающим читателем была воспринята как «подчинение конъюнктуре», а коллегами по перу и еще принципиальнее – «напрасная трата времени». 

ПРЕДПОСЫЛКИ И МУКИ СОВЕСТИ

Не знали бабушки-дедушки современных школьников (да и знать не могли, оберегаемые «единственно правильной» идеологией), что классик советской литературы из их школьной юности, – этот самый А.А.Фадеев, – согласуясь с волей партийных вождей (да заодно с А.Толстым, П.Павленко и другими «классиками»), – подписал письмо, в котором требовал «беспощадного наказания для торгующих родиной изменников, шпионов и убийц». И вместе с Маршаком и Олешей «одобрял» смертный приговор, обвиненным по делу «антисоветского троцкистского центра»…

А Зощенко, Ахматову, Платонова и Пастернака, – которыми в свою школьную бытность сегодняшние дедушки-бабушки упивались, переписывали от руки их произведения, – теоретик «соцреализма» А.А. Фадеев клеймил со всех трибун не иначе как «пошлостью советской литературы». И возглавив кампанию травли, именно он проводил в жизнь репрессивные решения партии и правительства по отношению к коллегам. 

В 1949 году именно Фадеев стал одним из авторов программной правдинской статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», давшей старт репрессивной кампании, известной под названием «борьба с космополитизмом».

ЕДИНЫЙ СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ

Был учрежден в 1934 году, чтобы объединить под крылом коммунистической идеологии всю разношерстную писательскую братию. И это уже не «кружок по интересам»: признание Союза как такового и членство в нем «обеспечивало» читательское признание и солидные тиражи, а также… гонорары-дачи-машины, и даже заграничные вояжи. «Несознательных» ждала перспектива изгоя, а скорее всего – «врага народа». И этих последних только в 30-е годы «…арестовано 39870 писателей, из них 33 тысячи расстреляли» (из докладов Берия Сталину).

Этот-то писательский «комсоюз» и возглавил Александр Фадеев. Два десятилетия кряду именно он направлял и корректировал советскую литературу: подписывал документы на аресты коллег-писателей, публично клеймил «безыдейное творчество Ахматовой, Пастернака, Зощенко, Платонова и многих других…». Он же был «твердым проводником политики партии в советской литературе». 

…В противном случае сам мог оказаться в числе вторых.

Хрущёвская «оттепель»

На ней напрямую завязан трагический исход карьеры и жизни Александра Фадеева. 

Этим термином обозначена целая эпоха в истории советского государства и его литературы. Сам Никита Хрущёв в своих мемуарных «Воспоминаниях» «объясняет» ход своих действ после собственного же доклада на ХХ съезде партии: «Слово «оттепель» пустил в ход Эренбург. Он считал, что после смерти Сталина наступила в жизни людей оттепель…». Однако, «…решаясь на приход оттепели и идя на неё сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаивались её: как бы из-за неё не наступило половодье, которое захлестнёт нас и с которым нам будет трудно справиться…» 

Такое вот признание из первых рук! И какая еще нужна правда? Разве только та, что «приоткрыв шлюз» нападок на И.В. Сталина, Хрущёв в том же 1956-м «ударил отбой», и сам же заявил: «партия не позволит отдать имя Сталина врагам коммунизма». Помогла избежать «последствий» газета «Правда», опубликовав постановление ЦК КПСС (30.06.1956 г.) «О преодолении культа личности и его последствий»…

И уже на встрече с правлением Союза писателей СССР Хрущёв самолично «предостерегал» литераторов от «шатаний в оценке сложных идеологических вопросов»: «Нельзя скатываться на волне критики к огульному отрицанию положительной роли Сталина, выискиванию только теневых сторон и ошибок в борьбе нашего народа за победу социализма».

Чем, фактически, «окончательно открестился» от собственно-заявленного курса, лично оглашенного в своем же докладе на ХХ съезде... И немудрено: внутри страны и за её пределами активизировалась инакомыслящая интеллигенция и антисоветское антикоммунистическое подполье; речь Хрущёва на ХХ партсъезде спровоцировала известные события в Польше и Венгрии. Из-под фундамента сталинской идеологии был вышиблен краеугольный камень, и лозунг «спешите жить» подхватила прежде всего молодёжь. 

Хрущевская десталинизация обернулась расцветом низкопоклонства и космополитизма: недооценка и пренебрежительное отношении ко всему отечественному, преклонение перед всем западным стало визитной карточкой второй половины 50-х. 

Тогда же, на конференции Союза писателей Фадеев был удостоен ярлыка «тень Сталина».

НОВЫЕ ЗАДАНИЯ ПИСАТЕЛЕЙ

С приходом Хрущева, многие ринулись с головой в эту самую «оттепель». Как еще вчера – в почитание Сталина и его режима. 

В этой когорте Илья Эренбург стоит одним из первых, как автор определения «оттепель».

Корней Чуковский – это он предлагал Сталину для перевоспитания «социально опасных» детей и подростков «основать возможно больше трудколоний с суровым военным режимом» (ж-л «Источник» № 3, 1997 г.). Но вождь не посчитал нужным даже ответить на бесчеловечное предложение «детского писателя», и тот… стал самым активным «человеком оттепели». 

В их рядах и пятикратный лауреат Сталинской премии кинорежиссёр М. Ромм, получивший от Хрущёва личное поручение (и оправдывавший его с тщательностью) – «проследить за ходом изъятия образа Сталина из советского кино». 

Дмитрий Шостакович – еще один пятикратный лауреат Сталинской премии. Однако в «хрущёвскую оттепель» открестился даже от своей Седьмой симфонии: мол, «была задумана до войны», и в ней «нет и речи об осаде Ленинграда, который погубил Сталин…».

Александр Твардовский – за ним в истории мировой литературы бытует признание «большого литературного флюгер-конъюнктурщика». Но с приходом Хрущёва Александр Трифонович одним из первых ринулся «на борьбу с тенью Сталина» (у которого в любимцах хаживал, и тем не тяготился нисколько).

В том ряду Э.Казакевич, В. Гроссман и многие другие… Но единственный, кто не принял «нового вождя» и его «оттепели», был тот самый Александр Фадеев.

Ему «за непонятливость момента», уже покойному, в хрущёвском дневнике достались пинки и извращения причин самоубийства: «…возглавляя Союз писателей СССР, Фадеев поддерживал линию на репрессии. И летели головы ни в чём не повинных литераторов. Достаточно было кому-нибудь написать, что в магазине продают плохую картошку, и это расценивалось уже как антисоветчина.» – «мемуарствовал» Никита Сергеевич. – «Он изжил себя и к тому же боялся встретиться лицом к лицу с теми писателями, которых он помогал Сталину загонять в лагеря...». 

Но, ведь, именно Хрущев одним из первых читал федеевское предсмертное послание в ЦК КПСС. Письмо-то против Хрущёва и его «генеральной линии» было направлено… 

О порядочности и человечности

На этот счет у современников писателя и литературоведов точки зрения расхожие, хотя все опираются на факты. Кто-то против «кровавых» характеристик Фадеева, оправдывая писательского генсека тем, что Фадеев возглавил Союз писателей лишь в конце 30-х годов. Но факт остается фактом: как «первый из первых» в писательской среде, он многое знал и во многом был прямым участником и исполнителем. Это его: «иногда вызывал к себе Лаврентий Берия и прямо называл фамилии писателей, которых необходимо было арестовать». 

А Фадеев, как лицо приближенное и почитаемое «самим», зная наперед о готовящихся расправах, он даже для самых близких, кому был обязан взлетом своей литературной карьеры, исключений не делал (или не мог?)…

Так за пять месяцев Фадеев узнал о предстоящем аресте В. Мейерхольда, но,.. продолжая встречаться с коллегой, не предупредил его об опасности. То же и со старейшим писателем Ю. Либединским: за день до обыска в его квартире, Фадеев в отсутствие хозяина перерыл в его кабинете шкафы и столы в поисках своей переписки с «меченым» Либединским, которая могла скомпрометировать и его, Фадеева, Генерального секретаря Союза писателей (по Свирскому Г. «На лобном месте»).

Но сегодня Фадееву вменяется и личная ответственность за доносы на писателей-коллег. О порядочности и человечности авторов и подписантов репрессивных писем и статей против своих же коллег немало говорено-писано в перестроечный пик взламывания секретных грифов истории. Но вот в чем фокус-то: чем дальше в лес, тем меньше тех, кто НЕ писал «туда» или НЕ подписывал «чего-то» или против кого-то! И в служебно-литературном ракурсе Александра Фадеева выходит примерно то же: а ведь подписывали «фадеевские требования» почти все – «от Юрия Тынянова до Исаака Бабеля».

А с другой стороны, – что ожидало НЕподписанта? И что в длинном списке подписантов могла решить одна отсутствующая подпись?

Но был и иной А. Фадеев, который, соответственно «обязаловке сталинской круговой поруки», поставив подпись под репрессивным списком обреченных, вслед за тем бросался по влиятельным кабинетам, пытаясь облегчить участь гонимых и их семей. Он писал ходатайства о реабилитации многих писателей в ЦК. Это Фадеев, один из немногих, в 1940 году хлопотал за выдвижение Ахматовой на Сталинскую премию, выбивал для нее персональную пенсию и жилье. А в 1948 году выбивал перед фондом Союза Писателей СССР финансовую поддержку для прозябавшего в нищете Михаила Зощенко. Это он, Фадеев, несмотря ни на что, искреннее и деятельно поддерживал «многих нелюбимых властями литераторов – Пастернака, Заболоцкого, Гумилёва…». 

Но речь Хрущева на пресловутом XX съезде КПСС, посвященная культу личности в стране Советов, поставила точку и в его судьбе.

РЕАЛИИ: а могло ли быть иначе?..

Он был одним из немногих «счастливцев», который, как генсек всей писательской элиты страны Советов, удостаивался личных вызовов к «самому». И на сегодня уже не легенда, а факт, что именно Сталин «придумал для Фадеева титул генсекретаря Союза писателей, подчеркнув некоторое сходство в положении руководителя партии и писательского союза». Многообещающее и многозначное титулование... Что не могло не будоражить сторонников и «благожелателей» предполагать и додумывать критерии личной выгоды для Фадеева этих самых «высоких» вызовов. 

А, собственно,.. кто на его месте посмел бы противиться «тем» вызовам? И разве могло быть иначе? Во все времена приближенность к «поднебесным» обязывала к «перемирию» с совестью. 

А Фадеев пользовался у вождя большим авторитетом. Под его редакцией вышла книга «Встречи с товарищем Сталиным». И Сталин писателя даже на дом к себе пригласил, «в узком кругу соратников» отметить свое 60-летие. Кстати, в этой высокой приближенности со стороны Фадеева фальши и не было – он искренно любил, и даже «боготворил» своего вождя. И в минуты откровения говорил: «Я двух людей боюсь – мою мать и Сталина. Боюсь и люблю»… 

Но в роковой для себя день Фадеев сказал своей сестре: «Они думают, что я что-то могу сделать, а я ничего не могу…». И своего кумира в предсмертном письме назвал «сатрапом». 

РАСПЛАТА

За близость к «поднебесному» он расплатился пустотой духовной и творческим застоем. Последний свой творческий замысел, роман «Черная металлургия», Фадеев не закончил.

Рухнул культ Сталина и ниша, державшаяся на Фадееве, отторгнула его самого за ненадобностью. Да и сам он теперь думал иначе…

Его вчерашние коллеги и друзья с готовностью строчили в свои мемуары: «уничтоживший собственный талант», «превратился в алкоголика», «замученная совесть»... К тому же, не все, возвратившиеся из заключения коллеги-писатели, простили его...

«Трудно жить, после того, что мы узнали о Сталине, после того, как поняли, что вынуждены были делать по его указаниям. Совесть мучает. Трудно жить, Юра, с окровавленными руками», – говорит Фадеев тому самому Ю. Либединскому в минуты отчаяния. 

И до сих пор о причинах самоубийства Фадеева спорят…

КОЛЛЕГИ – О НЕМ

После гибели Фадеева его вчерашних сотоварищей-коллег «озарило откровение».

М. Шолохов сетовал: «Общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате не имеем ни генсека, ни писателя».

Друг семьи покойного В.Вульф: «Фадеев бесспорно несет моральную ответственность за ту кампанию космополитизма, которую он проводил, будучи генеральным секретарем Союза писателей».

И.Эренбург: «Фадеев был смелым, но дисциплинированным солдатом, он никогда не забывал о прерогативах главнокомандующего».

К.Чуковский: «Мне очень жаль милого А.А., в нём – под всеми наслоениями – чувствовался русский самородок, большой человек, но боже, что это были за наслоения! Вся брехня сталинской эпохи, все её идиотские зверства, весь её страшный бюрократизм, вся её растленность и казённость находили в нём своё послушное орудие... Отсюда зигзаги его поведения, отсюда его замученная совесть в последние годы». 

Начальство МГБ, прибывшее в Переделкино на трагическое известие, «и головы не повернув в сторону несчастного самоубийцы», интересовалось только предсмертным письмом писателя. А заполучив его, – тут же и покинуло удрученное семейство.

Писателя похоронили на Новодевичьем кладбище.