Эта история подернута флером таинственности. В самом начале XVIII столетия под гулкими сводами мрачного саксонского замка Альбрехтсбург, что близ городка Мейсен, была основана первая в Европе мануфактура, давшая жизнь знаменитому впоследствии мейсенскому фарфору. До этого если в Европе и появлялись фарфоровые изделия, то только привозные китайские. Причем мастера Поднебесной строго блюли профессиональные секреты и ни за какие деньги их не раскрывали. В то время за фарфором признавали некие мистические качества, как, например, его якобы свойство менять цвет, если в фарфоровую емкость помещено ядовитое снадобье, – для Средневековья, изобиловавшего отравлениями, вопрос крайне важный. В общем, китайский фарфор являлся чрезвычайной редкостью, и в Европе его можно было видеть только при дворах монархов и владетельных особ, где его именовали белым золотом. Соответственно, и цена средневекового фарфора была не то что равна – она зачастую превосходила стоимость золота натурального.

В ту же пору бывший ученик аптекаря и адепт оккультизма Иоганн Беттгер постиг тайну трансмутации ртути в золото и, на свою беду, показал достигнутое саксонскому курфюрсту Августу Сильному, за что тот сразу пожаловал Беттгера бароном. Титул титулом, но оставалась загадка не менее трудная, чем отыскание философского камня, – это рецепт фарфора. Раскрыть ее было доверено – отчасти принудительно – успешному алхимику. А кому ж еще поручать? Коль добыл золото настоящее, изволь добыть и белое! А иначе… Помещенный под суровый комендантский надзор, новоиспеченный барон после ряда неудач сумел-таки распознать секрет фарфоровой массы и добыть фарфор – сперва красный, или яшмовый. Но лиха беда начало! В скором времени, а именно 15 января 1708 года, Беттгером был получен белый фарфор и глазурь…

ЧЕТЫРЕ СЕРВИЗА

Русские XVIII–XIX столетия принято считать золотой порой отечественных изящных искусств: музыки, литературы, ваяния, живописи, зодчества… Это истинно так. Однако в не меньшей степени данный период справедливо назвать веком индустриальным, особенно вторую половину XIX века, ознаменованную бурным ростом российской промышленности. Что тогда говорить об отраслях, связанных с разного рода искусствами, каково, например, фарфоровое и фаянсовое производство, вплоть до середины ХVIII столетия в пределах нашей страны не существовавшее? А меж тем в керамическом деле, в отличие от прочего, Россия не так уж сильно отставала от передовой Европы, до Беттгера тоже не производившей фарфора. Конечно, в Россию все всегда приходит с легкой заминкой, но тем не менее уже в царствование Елизаветы Петровны мастером Дмитрием Виноградовым была получена более-менее пригодная для дела гончарная масса, отлиты образцы отечественного фарфора и основана первая в стране Невская порцелиновая мануфактура, в дальнейшем – Императорский фарфоровый завод.

В параллель с государством в 1754 году началась эпоха частного русского фарфора, основоположником которого стал Френсис Гарднер, обрусевший английский негоциант и промышленник. Прежде чем выпустить на русское приволье, его, непривычного, изрядно помурыжили в затхлых отечественных канцеляриях. А ведь еще требовалось найти пригодную для керамического дела глину… Гарднер проявил завидные настойчивость и находчивость, уладил, пусть не без махинаций и подставных лиц, многие бюрократические вопросы и, что важнее, в неблизкой Черниговской губернии отыскал каолин – подходящую для производства белую глину, называемую глуховской. Основав фарфоровое производство на землях князя Урусова в Вербилках Дмитровского уезда, Франц Яковлевич, как его стали величать на отечественный манер, поначалу не ставил перед собой целей заоблачных и предпочел заняться выпуском столовой посуды, курительных трубок, кукол и прочего заурядного товара. При этом современники не без удивления отмечали, что гарднеровский фарфор не уступал иностранному, в том числе, очевидно, и мейсенскому. В нем усматривали единственный недостаток: глазурь его не была столь бела, как на саксонском.

Но прославился Гарднер, конечно, не утилитарными изделиями, а изготовлением орденских сервизов – по заказу двора Екатерины Великой, заведшей традицию ежегодных приемов кавалеров того или иного императорского ордена. Названия этих сервизов у историков и искусствоведов по сей день вызывают трепетное сердцебиение и звучат наподобие валтасарова четверословья: Георгиевский, Андреевский, Александровский и самый большой из всех – полторы сотни предметов! – Владимирский. Несомненная красота росписи (по эскизам художника Гавриила Козлова) и выдающееся мастерство исполнения вызвали восхищение государыни, пожелавшей лично познакомиться с заезжим фабрикантом. На высочайшем приеме Франц Яковлевич, невзирая на обещанные преференции, учтиво отклонил предложение самодержицы о переходе в русское подданство. При этом Гарднер ничуть не занесся, не возгордился высочайшей милостью и после парадных кавалерских сервизов по-прежнему продолжал выпускать товар для всяких бытовых надобностей. Всего четыре сервиза! И хотя эти произведения были разовые, именно они навек прославили Гарднера. В его честь получил название Гарднеровский переулок в Москве, и даже простая столовая посуда фирмы Гарднера высоко котировалась в прошедшие времена, а ныне и подавно расценивается как музейный раритет.

ФАРФОРОВЫЕ КОРОЛИ

В конце восемнадцатого века старообрядец Яков Кузнецов помимо лесоторговли решил заняться гончарным ремеслом, к тому времени распространенным в Гжельской волости, уроженцем которой он был. Его сын Терентий, приняв семейную традицию, всю жизнь занимался керамическим промыслом и на территории Европейской России держал несколько заводов. Как-то раз он созвал пятерых своих сыновей. Фабрикант пребывал на склоне лет, и неминуемо подходила пора передавать дело по наследству. Отцовским велением сыновьям Емельяну и Сидору Кузнецовым достались предприятия в Дулеве (Владимирская губерния) и в Риге. При этом дулевский завод был ориентирован преимущественно на внутренних потребителей, тогда как рижский, учитывая близость международного порта, что для деликатного хрупкого товара очень важно, – на экспорт продукции за рубеж. Тесная производственная и житейская связь семьи Кузнецовых с Ригой впоследствии сыграла как спасительную (для кузнецовского фарфора), так во многом и губительную (для кузнецовских потомков) роль.

Чувствуя приближение старости, Сидор Кузнецов, ведший дела успешнее братьев, в середине 1860-х годов, в свою очередь, вручил наследство сыну Матвею, которому суждено было стать фарфорофаянсовым магнатом и от кого со временем по Руси и далее пошла слава кузнецовского фарфора. Действительно, Матвей Сидорович не ограничивался только метрополией: его продукция пользовалась спросом в Индии, Персии, Японии, Турции, Болгарии, в Соединенных Штатах, а также во многих европейских странах. Любопытно, что, будучи сторонником продвижения своих изделий за границы империи, Кузнецов в то же время ревниво следил за поступлением на отечественный рынок зарубежного фарфора и, когда это стало возможным, ходатайствовал перед Министерством финансов об увеличении таможенных пошлин на импортный товар. Как можно надежней придушить конкурента! На этом Матвей Сидорович неколебимо стоял всю жизнь. В таком подходе не имелось ничего предосудительного. Многие купцы и промышленники, стараясь избавиться от соперников, торили себе дорогу на российский рынок плечами, а то и кулаками, и не их забота была поддерживать конкурентную среду – пусть о том пекутся чиновники, состоящие на казенной службе.

В 1902 году Матвей Кузнецов, к тому времени жалованный российскими орденами Анны и Станислава, увенчанный дипломами и медалями отечественных и международных выставок, получил, должно быть, высший для всякого купца и заводчика титул поставщика двора его императорского величества. Отныне он мог клеймить свои изделия изображением государственного орла. А путь к славе для Матвея Кузнецова начался, как это нередко бывает, со случая. На Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 года императрица Мария Феодоровна обратила благосклонное внимание на фарфоровый чайный сервиз фирмы Кузнецова. Польщенный фабрикант не замедлил нижайше преподнести монархине понравившийся ей гарнитур в подарок, в результате чего Матвей Сидорович удостоился чести быть представленным императору Александру Третьему. Но при этом, несмотря на высочайшую милость, кузнецовская продукция, как в свое время и гарднеровская, оставалась ориентированной не столько на высшие слои общества, сколько на потребителя массового, самого разного достатка и пристрастий.

Уже будучи маститым и отмеченным вниманием августейших особ, сделав свое имя нарицательным, Матвей Кузнецов оставался истовым старовером, скромным и смиренным прихожанином Рогожской церкви. Между прочим, быть в прежней России старообрядцем – удел не столь уж завидный. Староверов преследовали, гнали, ущемляли, их, как и в давние времена, по-прежнему считали раскольниками со всеми вытекающими последствиями. Зато в Гуслицах, центре московского старообрядчества, имя Матвея Сидоровича воистину гремело – и не только как главы тамошней староверческой общины, но и в силу того, что во все времена для Кузнецовых первую роль играло качество производимых товаров. Не случайно старообрядческие храмы, причем не только московские, заказывали фарфоровые кресты, иконостасы, свечные столпы, киоты и прочую церковную утварь только у Кузнецова. За качеством работ на кузнецовских заводах действительно следили. Особые требования хозяин предъявлял к сырью – все той же белой глине, в свое время являвшейся объектом внимания предшественников, начиная с Гарднера. Прежде чем закупить очередную партию, Кузнецов терпеливо дожидался результатов проб и, только когда они оказывались успешными, проводил сделку и пускал глину в работу. Помимо извечной борьбы с производителями иноземными династия Кузнецовых стремилась к монополизации фарфорофаянсового дела внутри страны и прилагала всяческие усилия, чтобы объединить (проще говоря, подмять под себя) всех керамистов России. Началось с того, что в 1892 году Матвей Кузнецов купил завод Гарднера в Вербилках. Одним (и каким!) конкурентом стало меньше. В 1906 году Кузнецовыми был созван съезд фарфоровых и фаянсовых фабрикантов, куда своим коллегам и соперникам Товарищество Кузнецова разослало вежливые приглашения. На этом съезде было решено создать Союз фарфористов, соединив его с Союзом стеклопромышленников, причем всю работу по слиянию Кузнецовы брали, разумеется, на себя. Таким образом, на рубеже ХIХ и ХХ веков компания Кузнецовых благодаря упорству, стараниям и ловкости ее главы почти полностью захватила керамический рынок России. Едва ли не единственным конкурентом оставалась фирма Корниловых. И надо признать: то был достойный соперник.

БРАТСКОЕ ТОВАРИЩЕСТВО

Основание еще одной знаменитой династии фарфоровых заводчиков связано с женщиной.

Деревня Полюстрово, что под Петербургом, благодаря своим железистым водам в начале XIX века приобрела известность как место дачное – правда, ненадолго. Курортный статус Полюстрова пошатнулся в 1835 году. Именно тогда и именно здесь мещанкой Корниловой, к тому времени накопившей немалый опыт торговли керамическими изделиями – главным образом привозными, – была учреждена фарфоровая мануфактура. Благодаря энергии основательницы всего лишь за какой-то год был с нуля запущен производственный цикл. Непосредственное управление предприятием Корнилова доверила своим пятерым сыновьям. Расположение завода вблизи густонаселенной столицы сулило надежный сбыт продукции, а транспортные возможности Петербурга обещали гарантированный вывоз изделий в города и веси России. Дело оставалось за малым – наладить производство конкурентного товара.

Такой процесс, помимо применения передовых технологий, требовал высококачественного сырья. Как некогда Френсис Гарднер, наилучшей для фарфорового дела Корниловы признали черниговскую белую глину из Глухова, хотя и не отказывались от поставок каолина из Англии. Огнеупорную капсельную глину они заказывали в Боровичах и Тихвине, а еще какие-то технические материалы закупались по соседству в Финляндии. Краски для художественной росписи фарфоровых изделий поначалу приобретались во Франции, но в скором времени Корниловы научились делать их сами. При этом, внимательно следя за конъюнктурой, они все время помнили, что на небольшом предприятии Попова краски ярче, палитра богаче и роспись изысканней, и стоило поповскому заводу закрыться, как Корниловы тут же купили его вместе с мастерами, красками и секретом их приготовления.

С первых дней работы предприятия братья внедряли на нем новейшие технологии и последние достижения науки. В частности, Корниловыми был применен электромагнитный метод очистки фарфоровой массы, что резко улучшило качество конечной продукции. Также впервые в фарфоровом деле на Полюстровском заводе была внедрена фотопечать. Эскизы для красочной росписи корниловского фарфора выполняли видные по своему времени художники Бем, Билибин, Галынбек, Каразин. При этом Полюстровский завод закупал новые образцы прикладной живописи в Училище барона Штиглица, что в Соляном переулке Петербурга. В общем, благодаря усердию хозяев уже в середине XIX столетия продукция Корниловых причислялась к первейшим образцам отечественного фарфора, не уступая образцам таких предприятий, как завод Гарднера или Императорский фарфоровый. А организация, порядок и постановка дела в Полюстрове были таковы, что при случае братья не стеснялись приглашать мастеров со знаменитой Севрской мануфактуры, а также с лучших отечественных казенных и частных предприятий.

Оценивая ассортимент выпускаемой продукции, Корниловы не пренебрегали ничем. Итак, прежде всего, конечно, столовая и чайная посуда, потом разного рода хозяйственные и бытовые предметы вроде шкатулок или фарфоровых слоников… Но не просто посуда и предметы. Художественный уровень выпускаемых братьями изделий – вот то, благодаря чему корниловский фарфор вышел на мировой уровень и ценится по сей день. В первые годы фарфор Корниловых отличал стиль так называемого историзма. Античные формы отливки, амфоровидные вазы, классические орнаменты, пасторальные сцены – в рокайльных рамках или увитые цветочными гирляндами – таковы были веления тогдашней моды, и люди вкуса невзыскательного подобные изделия покупали с превеликой охотой. В высшей степени магически на российского обывателя действовала богатая позолота. Вообще все элементы на предприятии Корниловых выполнялись на совесть: краски – сочные, несущие свежесть сквозь года и десятилетия, позолота – плотная, не истирающаяся и тем более не осыпающаяся.

Постепенно роспись классическую вытеснила народная стилизация под русское шитье крестиком и вензельками. Вышивной орнамент дополнялся пейзанскими изречениями вроде «Хлеб-соль ешь, да правду режь» или «На чужой каравай рот не разевай» и т. д.. Такая посуда буквально чарующее воздействие оказывала на иностранцев, что Корниловы уловили сей же час и с тех пор активно отправляли подобные изделия на экспорт. За границей роль корниловских агентов выполняли крупные торгово-промышленные дома Парижа и Филадельфии, где компанию Корниловых хорошо знали благодаря непременному участию русской фирмы едва не во всех международных выставках. Зато серия фарфоровых тарелок с изображениями гербов городов или посуда с прозвищами жителей русских губерний, скажем «Пермяк – солены уши», пользовалась повышенным спросом внутри страны, а потому выпускалась в Полюстрове вплоть до последних дней существования фирмы.

На исходе девятнадцатого столетия в моду вошел псевдорусский стиль, что нашло отражение в корниловской продукции, где немедля появились образцы с росписью на византийские, древнерусские былинные темы, а также появились персонажи народных сказок – Жар-птица, Царевна-лягушка, Иван-царевич и Серый Волк. Национальная тема – виды русских городов, бытовые и хозяйственные сцены (например, колка льда на Неве), а также народные типы: пахари, рыбаки, косари, жнецы, офени, коробейники, эпизоды крестьянской жизни стали излюбленными сюжетами корниловской росписи и навсегда закрепились как отличительная черта, как фирменный знак фарфора братьев Корниловых.

Наряду с продукцией утилитарной, примерно с середины 1840-х годов Корниловы понемногу стали выпускать миниатюрную фарфоровую скульптуру. Дело новое, и потому вначале то были повторения работ европейских мастеров предыдущего столетия, без оригинальных находок: фигурки одалисок, негров, мушкетеров, бюргеров. Однако постепенно этих персонажей стали вытеснять национальные типы – статуэтки городских ремесленников, лоточников, уличных разносчиков. Без внимания фарфористов не оставались и животные, характерные для России. Другое дело, что данная продукция была дорога в производстве и продавалась труднее, нежели посуда, а потому в перечне корниловских товаров декоративная скульптура просуществовала недолго – до конца 1850-х.

Сравнительно рано, еще в 1843 году, Корниловы получили право клеймить свою продукцию государственным гербом России, что следовало из присвоенного им титула поставщиков высочайшего двора. В тот же период последовали заказы от императорского дома. Главным образом эти работы заключались в восстановлении расколотых, разбитых или утраченных предметов дворцовых сервизов, в числе коих были знаменитые Бабигонский, Готический, Гурьевский и подобные им, а также произведенные Севрской мануфактурой и английским фарфоровым заводом Coalport. Благорасположенность и внимание царского двора привели к тому, что Товарищество братьев Корниловых, как с 1870-х годов стал именоваться завод в Полюстрове, стало назначать за свою продукцию явно завышенные цены, что было сразу замечено в обществе, и, как результат, о корниловской продукции зазвучали скептические отзывы. Критика возымела действие, и Корниловыми стали устраиваться разного рода распродажи, благотворительные аукционы, расширился ассортимент недорогих товаров и полуфабрикатов. Промышленная революция второй половины XIX столетия привела к тому, что крайне выгодным стало, например, производство телеграфных и электрических фарфоровых изоляторов, что помогло предприятию остаться на плаву в годы Первой мировой войны, когда связь и энергетика заняли лидирующие места. Особое внимание Корниловы всегда уделяли выпуску аптечного и медицинского фарфора, а также огнеупорных изделий – в частности, для кулинарного дела.

АГИТАЦИОННЫЕ ФАРФОР

События весны-осени 1917 года поставили черный траурный крест на частном фарфоровом производстве России. Само собою, прославленные во всем мире предприятия Кузнецовых и Корниловых не позднее 1918 года были национализированы, то есть у настоящих хозяев отобраны и обращены в пользу казны. Но хоть сказала им новая власть за созданное производство свое пролетарское спасибо?

Да, власть их «отблагодарила», но специфически, в присущей ей манере. Начиная с того исторического года ни один, даже самый малый государственный вопрос не решался без участия аппарата насилия. Так случилось и в керамическом деле. Например, у Матвея Кузнецова, до революционных дней, по счастью, не дожившего, оставалось много – добрая дюжина, если не больше, прямых наследников. С разгромом векового промысла часть семьи рассеялась по просторам России, кто-то уехал за границу, а небольшая часть отправилась в Латвию, где Великий октябрь до поры не восторжествовал и потому продолжали работать кузнецовские заводы – в частности, в той же Риге, на улице Маскавас (Московской). Это обстоятельство позволило кузнецовскому фарфору продлить жизнь на добрых два десятилетия. Уехавших Кузнецовых органам было до поры не достать, но остававшиеся в красной России поддерживали контакты с зарубежными родными, вели переписку. Их с мстительным наслаждением объявили латвийскими шпионами и разослали по местам заключения, впоследствии легендарным. А отнятые у былых хозяев предприятия по истечении небольшого времени вновь заработали, но уже как государственные: такими, к примеру, стали кузнецовские фабрики в Ликине-Дулеве и Вербилках. Полюстровский завод Товарищества Корниловых, переименованный в «Пролетарий», отныне выпускал только электроизоляторы, прочие же его ресурсы были переданы Государственному фарфоровому заводу (в прошлом Императорскому, в будущем – имени Ломоносова), приступившему к выпуску, как и прежде, фарфора – но уже другого, революционного, именуемого также агитационным.

Может быть, исходно так не задумывалось, однако само положение вещей навело на удачную мысль – почему бы не пустить в дело старое наследство? Ведь оставалось очень многое, и прежде всего готовые, но нерасписанные изделия, наполнявшие фарфоровые склады неликвидным грузом. Расписав их в новом, рабоче-крестьянском и красноармейско-матросском духе, имело смысл направить эти предметы на службу пролетарской власти. Дескать, пусть и посуда агитирует за новый мир. Работу над созданием требуемых композиций поручили группе художников, во главе которых поставили Сергея Чехонина. В этом коллективе звучали внушительные имена: Альтман, Добужинский, Петров-Водкин, Щекатихина-Потоцкая, да и сам Чехонин до революции слыл талантливым художником-иллюстратором, каллиграфом и искушенным знатоком народного творчества. В основу художественных сюжетов были положены различные комбинации серпа, кувалды и шестерни в гармонии с призывными лозунгами, исполненными грубым, в стиле того времени, шрифтом. «Мы зажжем весь мир огнем III Интернационала!», «Да здравствует власть Советов!», «Не будет конца царствию рабочих и крестьян» или «Кто не работает, тот не ест» (особо уместным последний клич выглядел именно на тарелке). С окончанием Гражданской войны сюжеты стали более мирными и созидательными: «В помощь голодающим Поволжья» или вид балтийского матроса с марухой на первомайском гулянье в Петрограде. Агитационным фарфором популяризировались портреты тогдашних вождей Ленина, Троцкого, Зиновьева, со временем сменившиеся ликами Сталина, Кирова и других советских святых. Все это стало причиной того, что, в противоречии с задуманным, агитационный фарфор стал популярен не здесь, а за границей, где агитировать, в общем-то, было некого. Зато революционная посуда стала одной из доходных статей раннесоветского экспорта и со временем заняла подобающие места в государственных и частных собраниях как за рубежом, так и в стране.

Если революционные события начала ХХ века привели к переводу частных фарфорофаянсовых предприятий в собственность государственную, то перемены, произошедшие в конце этого столетия, по сути, убили их. Наступили 1990-е, и Рижский фарфоровый завод (бывший Кузнецова) в суверенной отныне Латвии просто прекратил существование, а «Пролетарий» (бывший Корниловых) еще попытался вернуть ушедшую славу. Однако дальше возрождения былого имени «Корниловский фарфоровый завод» дело не пошло, и через несколько лет развалившееся предприятие было окончательно закрыто и ликвидировано.

Дата публикации: 1 декабря 2016